Вышедшая весной 2019 года книга Верены Бруншвайгер «Свобода от детей вместо бездетности» до сих вызывает горячие споры не только в Германии. Манифест автора (именно так она сама называет свою книгу) поделил читателей и тех, кто «не читал, но осуждает», на ярых противников декларации немецкой учительницы и таких же ярых сторонников.
Журналы, газеты, телевидение ухватились за хайповую тему, и вот уже повсюду возмущенные родители говорят с экранов телевизоров и смартфонов о том, какое же это счастье — быть матерью, и как можно этого не понимать, ведь «это же главный смысл жизни женщины». Подтянулись и отцы: «Мы не представляем, как это в нашем доме будет тишина». В социальных сетях в адрес Верены как из пулемета выстреливали слова поддержки («Наконец-то кто-то об этом заявил открыто!») и острые, ядовитые и просто убийственные комментарии («Как хорошо, что ты приняла решение не рожать, — не надо плодить моральных уродов»).
Особый упор оппоненты делают на то, что автор книги — учитель: «Как она может учить детей, если ненавидит их?» Но на защиту Верены тут же встали родители ее учеников, заявляющие, что она лучший учитель на свете.
О чем же таком крамольном пишет Верена Бруншвайгер?
Она предлагает разделять понятия «свобода от детей» и «бездетность». Есть пары, которые мечтают о ребенке, но по разным причинам не могут его завести. «Я же говорю о тех, кто осознанно делает выбор, понимая, что рождение детей — не их желание, а социальная программа, установка, что так надо, так принято. Эти люди часто не готовы быть родителями и страдают от той жизни, которую им приносит родительство», — поясняет автор.
Страдают и дети, которые неизбежно на протяжении всей своей жизни сталкиваются с проблемами, бедами и невзгодами. Производя на свет потомство, мы обрекаем его на страдания — никому еще не удавалось избежать болезней, дряхления, войн и катаклизмов… И, собственно, в этом Верена Бруншвайгер демонстрирует приверженность философии антинатализма, к которой принадлежал еще Шопенгауэр.
Если у женщины заберут последнее — ее право на «Яжемать» — какие смыслы жизни ей останутся?
«Антинаталистская позиция рассматривает рождение как аморальный акт, наносящий детям вред — «страдание жизни». Так что это никоим образом не противоречит моей профессии учителя», — объясняет Верена.
«В культурном плане нами годами двигал стереотип, что репродуктивная деятельность считается чем-то позитивным. Любой, кто осмелится критиковать этот подход, пошатнет святую основу нашего мирового общества, верно? — пишет автор. — И вот лучшая иллюстрация: если человек, у которого нет детей, говорит, что не хочет их, окружающие обязательно удивятся: «Что?! Почему нет?»
Если же, с другой стороны, вы объявите, что беременны, незамедлительно прольется дождь поздравлений. Но что такого особенного и праздничного в том, что кто-то «создает» то, что каждое животное создавало с незапамятных времен? Почему этот простой аспект биологии так прославляется?»
Южноафриканский философ и писатель, профессор Кейптаунского университета Дэвид Бенатар, которого цитирует Верена, описывает репродуктивный инстинкт как чрезвычайно примитивный и называет осознанное «невоспроизводство», то есть решение жить без детей, как новый и более высокий уровень эволюции. Кроме морально-этического аспекта Верена затрагивает и экологический. Если мы хотим жить на этой планете, нас должно стать меньше. Каждый нерожденный ребенок сэкономит 58 тонн углекислого газа. Нас слишком много на Земле, убеждена Бруншвайгер. В этом ее поддерживает и муж.
Эта история и реакция на книгу вновь показала, что даже цивилизованное европейское общество, декларирующее толерантность в довольно пикантных вопросах, тем не менее по-прежнему консервативно и нетерпимо к мнениям, посягающим на базовые ценности. Кто знает, почему именно на манифест о свободе от детей немцы отреагировали так бурно — возможно, потому что это один из последних моральных, этических, социальных и культурологических бастионов в эпоху процветания феминизма и гендерной «оттепели».
Если у женщины заберут последнее — ее право на «Яжемать» — какие смыслы жизни ей останутся? Что останется женщинам от их многовековой социальной ролевой триады — Kinder, Küche, Kirche («дети, кухня, церковь»)?
