Писать о сексе сложно — в этом сходится большинство романистов. Лингвистическая сторона вопроса касается выбора подходящих слов для описания самого полового акта — и уже это вводит в тупик. В каждом языке существует определенный набор слов и выражений, касающихся сексуального возбуждения и самого соития, но набор, а также перевод этих слов часто вызывает вопросы.
Например, тексты признанного мастера постельных сцен Генри Миллера в переводе на русский язык теряют свое обаяние: «Она втолкнула меня обратно и, наклонив голову, на лету поймала мой член своим красным горячим ртом. Желая разогреть ее, я просунул палец в ее влагалище. Затем, водрузив ее на себя, дал волю главному предмету своей гордости. У нее было одно из тех влагалищ, что облегают как перчатка».
Русский язык сравнительно беден абстрактными терминами, способными передать возбуждение или страсть. Литературные традиции прошлого скорее путают, чем помогают. К примеру, вот описание секса в романе Владимира Набокова «Машенька»: «Молча, с бьющимся сердцем, он наклонился над ней, забродил руками по ее мягким холодноватым ногам. Но в парке были странные шорохи, кто-то словно все приближался из-за кустов; коленям было твердо и холодно на каменной плите; Машенька лежала слишком покорно, слишком неподвижно». Понять, что речь идет о сексе, способен только наблюдательный читатель.
Современные авторы позволяют себе больше откровенности — иногда получается плохо
Другая сторона вопроса — нравственная. Одни авторы придерживаются принципов романтизма и выбирают выражения вроде «цветущего лона» или «восторженного клинка». Другие предпочитают писать максимально правдоподобно, передавать сексуальный опыт таким, какой он бывает в реальной жизни.
Наталья Калинникова, писательница, дает объяснение, почему написать эротическую сцену действительно непросто: «Так сложилось исторически, что в русском языке сексуальность привычнее описывать либо медицинскими терминами, либо «классическими» метафорами, а то и вовсе — обсценной лексикой. В испанском, например, дело обстоит иначе: там эротика может быть поэтичной, нежной, меланхоличной, при этом игривой, но не пошлой.
Многие начинающие авторы мечтают создать нечто вроде своей «Лолиты» (оставим за скобками тот факт, что это остросоциальный роман и эротика в нем далеко не главное). Тут может возникнуть две крайности: желание либо «писать как Набоков» и другие классики, пытаясь подражать их высокому стилю, либо «бороться» вообще со всей предыдущей традицией, эпатируя читателей непристойностями. В первом случае получаются штампы, во втором — номинация на Bad Sex in Fiction Award».
В 2016 году премию получил известный итальянский писатель Эрри Де Лука. Вот отрывок из его романа «За день до счастья»: «Она толкнула меня в бедра, приказ, который втолкнул меня внутрь. Я вошел в нее. Не только мой член, но и весь я вошел в нее, в ее внутренности, в ее тьму, с широко открытыми глазами и ничего не видя. Все мое тело вошло в нее. Я вошел с ее толчками и остался неподвижным. Пока я привык к тишине и пульсации крови в ушах и носу, она немного вытолкнула меня наружу, а затем снова внутрь. Она делала это снова и снова, с силой держа меня и двигая в ритме прибоя. Она пошевелила грудью под моими руками и усилила толчки».
«Я вошел до паха и вышел почти полностью. Мое тело было ее рычагом переключения передач»
Гештальт-терапевт Ирина Винник комментирует сцену так: «В этом описании отталкивает как бы выворачивание внутреннего наружу. Есть метафора поглощения женщиной мужчины. Такая поглощающая женщина, которая вбирает в себя и выталкивает мужчину, когда ей захочется. Обычно это раннее мальчишеское архетипическое представление о том, как устроен секс. Такая картина может представляться привлекательной определенному типу мужчин, но в целом будет отталкивать своей физиологичностью и фрагментарностью».
Образ женщины-поглотительницы был известен еще в аккадской мифологии (около 2300 года до н. э.) — богиня Иштар одновременно покровительствовала плодородию, сексу, страсти и насилию. Богине нравилось изменять мужчинам и предавать их; отдаваться им, чтобы погубить — поглотить.
А вот еще один номинант на премию — английский писатель Ричард Милвард и описание секса в его романе «Яблоки».
«На ней не было трусиков, и мое сердце бешено колотилось, а глаза вылезли из орбит»
«Она не побрилась, и ее попка напоминала тропическую рыбку или кусок старого ковра». Чтобы не заставлять вас представлять попку, похожую на старый ковер, обратимся к Тому Вулфу, которого называют «самым знаменитым журналистом Америки». Номинации на премию удостоилось такое описание: «Теперь его большой генеративный жокей был внутри ее тазового седла, ехал, ехал, ехал, и она жадно глотала его, глотая его собственными губами и пастью седла — и все это без единого слова».
Среди номинантов 2019 года много литературных звезд: Мишель Уэльбек и «Серотонин», Элизабет Гилберт и «Город женщин», а также Дженет Уинтерсон с романом «Frankissstein». Вряд ли эти опытные авторы специально написали сцены секса плохо — скорее всего дело в предвзятости жюри или плохом переводе. Кстати, автор «Серотонина» не так давно был замешан в скандале: писатель добровольно принял участие в съемках порнофильма, а потом пытался остановить его распространение.
Критики сходятся в том, что многие современные авторы, несмотря на открытость дискуссий о сексуальном просвещении, все еще пишут о сексе плохо. Пример из романа Салли Руни «Прекрасный мир, где же ты?»: «Ничего не говоря, он поцеловал ее. Потом спросил, может, она будет сверху, потому что он устал, и она сказала „да“. Когда он оказался внутри ее, она замерла на несколько секунд, тяжело дыша. Порядок? — сказал он. Она кивнула. Он ждал и не торопил. У тебя такая классная пипка, сказал он. Волна дрожи пробежала по ней, с головы до таза».
Психолог Ирина Винник резюмирует: «Не знаю ни одну взрослую женщину, которую возбудит слово „пипка“, это „детское“ слово, из детского лексикона, а у нас в культуре стоит запрет на секс с детьми».
Современные российские авторы на подобные премии никогда не номинировались — таких премий в нашей стране нет и быть не может. Но если бы такая премия существовала, ее могла бы получить эта сцена из романа «Год порно» Ильи Мамаева-Найлза: «Забравшись на Марка, Леся быстро сняла всю оставшуюся одежду с них обоих. Потом взялась за член и, перенеся вес на одно колено, пробовала вставить его в себя».
Понятно, что столь странное описание постельной сцены говорит о странности самих героев. Остается только надеяться, что ни один герой книги не пострадал
Литературовед Полина Бояркина считает, что писать о сексе и телесности сложно, важно: «Несколько лет назад на одном из занятий в Школе литературных практик мы разбирали сцены секса из текстов современных русскоязычных авторов. И пришли к выводу, что в языке, который использует большинство из них, очень много насильственной терминологии. Это одна причина, почему сцены секса получаются такими неудачными.
Другая — это то, что тема секса все еще остается для многих сложной и табуированной, темой, на которую неловко и трудно говорить даже с самыми близкими. Откуда, спрашиваются, возьмутся подходящие слова, если об этом почти не говорят?
И агрессивная пропаганда традиционных ценностей, увы, только усиливает стигму. Благо, есть большое (но все же недостаточное) количество разных секс-просветительских инициатив (блогов, книг, материалов в медиа) и людей, их инициирующих, которые пытаются с этой проблемой работать.
Табуированность эта касается не только темы секса, но шире — темы телесности, поскольку телесное в противовес духовному, то есть высокому, всегда воспринималось в культуре как что-то низкое. И я с большой радостью наблюдаю, как авторы сейчас активно вводят эти темы в свои тексты, делая телесное видимым, значимым и имеющим право на существование».
Писательница, преподавательница CWS
М.н.с. Института русской литературы, главный редактор журнала «Прочтение», литературовед
