Такое впечатление, что царственную неторопливость и балетную стать она оставила в кадре «Карточного домика». Я почти вижу, как, выходя из-под света софитов, она сбрасывает лодочки на шпильках… Женщина передо мной ерошит волосы под кондиционером, оттягивает ворот белой майки, поправляет пояс джинсов — как обычная жительница Нью-Йорка, зашедшая в прохладное кафе с разогретой палящим солнцем улицы. Она назначила мне свидание в старинном районе Бруклин-Хайтс, и я понимаю почему.
Здешние обитатели, обладатели «старых белых денег», никогда не подадут виду, что встретились со знаменитостью… Тут Робин Райт не грозят последствия ее новой славы, заставшей ее в 50 лет: не придется давать автографы, уклоняться от любопытных взглядов... Она может быть такой, какой ей нравится: приветливой и сдержанной. Умиротворенной. Что само по себе вызывает вопросы.
Psychologies: Я думаю над вашей жизнью и прихожу к выводу: вы только внешне гармоничная, невозмутимая, всесторонне толерантная. А на самом деле вы революционер, ниспровергатель основ. Вы совершаете решительные поступки. Бросили работу, чтобы воспитывать детей, — дикое решение для кинозвезды, особенно после такого успеха, как «Принцесса-невеста» и «Форрест Гамп». А ваш развод после двадцати лет брака! Он напоминал серию боксерских поединков — то объятие, то нокдаун, то участники в углах ринга. И ваш союз с коллегой на 15 лет младше... Сейчас вы опять в центре внимания — в связи с борьбой за равную оплату труда женщин в киноиндустрии и новой профессией — режиссурой. Как вам удается совмещать мягкость с бескомпромиссностью?
Робин Райт: Я никогда не думала о себе в таких категориях… Что я борец… Да, в чем-то вы правы. Мне всегда более или менее приходилось противоречить ходу вещей. Нет… Наоборот: большую часть жизни я просто… паслась! Я следовала за событиями, это они вступали в борьбу со мной. Мне приходилось противостоять. Я так не хотела играть Клер Андервуд в «Карточном домике»! И не только потому, что предубеждение против ТВ говорило мне: ты достаточно времени жизни провела в «Санта-Барбаре», чтобы возвращаться на этот суетливый маленький экран. Не только.
А еще и потому, что она — типичный CEO со всем этим макиавеллизмом большого бизнеса: ты неэффективен, ты опоздал, ты нерешителен — уволен. А я сроду даже домработницу уволить не могла. Все во мне жаждет успокоения и примирения. Или самоустранения. Но действительно, обстоятельства складывались так, что мне приходилось покидать свое пастбище. Однако, заметьте, не ради забега с призами и ажиотажем. А ради пахоты.
А как это выглядит, когда вы «пасетесь»?
Р. Р.: При благоприятном стечении обстоятельств хожу в пижаме целый день.
И это все?
Р. Р.: Все считают меня серьезной — вот я шучу, а вы не распознаете. Но тут есть доля правды: я люблю пижамы, это для меня самая естественная одежда. Поэтому мы с дизайнером Карен Фоулер разработали свою линию пижам для продажи их в пользу жертв насилия в Конго, а я стала лицом марки. Это была искренняя идея.
Дочь родилась, когда мне было 24. Теперь я знаю, что это рано, ненужно рано. Мое развитие будто прекратилось
Помогать кому-то через то, что ты действительно любишь, — это сообщает чистоту действию. А если без пижам, то... теперь я думаю, что плыть по течению — довольно печальное занятие. Теперь я думаю: я была унылым одиноким подростком в школе, потому что никак не стремилась проявить себя.
Вы — унылым и одиноким? Среди подростков, когда так ценится внешность?
Р. Р.: Я страдала дислексией, с трудом училась, не обладала бойцовскими качествами, не рвалась в чирлидеры. Это все не способствует принятию тебя в иерархических сообществах, каким является школа. Потом меня подцепила модная индустрия — усилиями мамы, конечно. Она была одним из пионеров продажи косметики Mary Kay и гением общения, ведь вся стратегия этой компании строится на продажах «из рук в руки». Моя мама — вот кто боец!
Родители разошлись, когда мне было два года. Помню, как папа плакал, когда мама посадила нас с братом в машину. Плакал, провожая нас… Через 13 лет я в разговоре с мамой вспомнила этот эпизод, а она очень удивилась. Она не помнит слез и вообще все помнит иначе: как решительное освобождение, уход от прошлого. Она помнит, что мы попрощались и уехали. Не знаю. Может, это детское сознание приписало отцу слезы, мои на самом деле слезы…
Я лучше понимаю человека, когда нахожу его «прообраз» в животном мире. И к каждой роли я нахожу «ключ» в виде животного
А мама деятельна и решительна и не разменивается на тормозящие эмоции. Она потрясающе добра и открыта, всегда была. Но не дает себя затормозить. Но хотя спустя шесть лет родители вновь соединились, а с папой я общалась всегда, во мне осталось это: я ничего не могу поделать, отец стоит у дороги, а я удаляюсь в маминой машине… Может, поэтому на долгие годы я и усвоила этот примирительный тон в жизни? Не знаю.
Но вы стали моделью, а это сверхсоревновательная сфера…
Р. Р.: Это правда. Но сначала я оказалась в какой-то искусственной выгородке: в 14 лет получила контракт в Японии. Мама отвезла меня туда. Меня должен был опекать старший брат Ричард — он там начинал карьеру фотографа. Но ему было не до меня, я оказалась предоставлена самой себе. И столько узнала о жизни — совсем не похожей на нашу! Проводила часы в зоопарке. У меня с тех пор эта привычка — я лучше понимаю человека (или мне кажется, что понимаю), когда нахожу его «прообраз» в животном мире. И к каждой роли я нахожу «ключ» в виде животного.
Моя любимая ваша роль — в «Она так прекрасна» Ника Кассаветиса. Морин что за животное?
Р. Р.: Сурикат. Она только выглядит как кошка, с этой ее плавностью и мягкостью — спинкой о вашу ногу. Но ее интересует теплая норка и теплое солнце. Она не виновата, она просто не может без тепла. Но она все время тянет головку, чтобы увидеть, что там на горизонте. Правда, ее горизонт довольно близко.
А Клер Андервуд?
Р. Р.: Я долго думала… Белоголовый орел. Царственный и статуарный. Он парит над мелкими тварями. Они — его добыча. Но у него есть крылья, мощные крылья. Он выше всех — и мелких тварей, и более крупных хищников.
А как вы дальше плыли по течению?
Р. Р.: Потом был контракт в Париже. Целый год в Европе для того, кто вырос в глянцевом, но провинциальном Сан-Диего, — это революция. Передо мной открылся мир. У меня появилось много вопросов к себе. Я стала оценивать себя как человека, а не как функцию — хороша ли я на картинках, достаточно ли дисциплинированна для «большого подиума» и правда ли моя грудь так мала, как кричал гримеру на съемке один известный фотограф: «Да сделайте же что-нибудь, если мне подсунули плоскогрудую модель!»
Я начала анализировать себя и была собой недовольна. Но не догадывалась, что это недовольство ведет к куда большему эгоизму, чем самоудовлетворенность. Потом «Санта-Барбара» — жизнь по графику, в постоянном напряжении. А потом — любовь, семья, дети. Мой первый брак с коллегой по «Санта-Барбаре» был браком боевых товарищей: сплошная вечеринка, и кончилась она быстро.
А вот с Шоном все было изначально серьезно. И думалось, что навсегда. Да так и случилось: 20 лет отношений — для меня это синоним «всегда». Дилан родилась, когда мне было 24. Теперь я знаю, что это рано, очень рано, ненужно рано. Мое развитие будто прекратилось.
Но как новые отношения, материнство могли прекратить развитие? Принято считать, что это катализаторы взросления!
Р. Р.: Но я не успела узнать себя! И следующие полтора десятилетия я растила детей, я не была всецело собой, я была матерью. Большую часть сознательной жизни! Я только недавно начала узнавать, кто я.
Но ради детей вы круто изменили жизнь. Разве решительность не признак зрелой личности?
Р. Р.: Вот тогда обстоятельства и начали всерьез бороться со мной. Ну представьте: я отказываюсь от ролей в течение учебного года, но соглашаюсь сниматься на каникулах. И там: «Ну, сходите еще раз в зоопарк, а вечером мы пойдем вместе есть мороженое». То есть: дорогие дети, еще раз выйдите, пожалуйста, из моей жизни, а потом можете вернуться. Понимаете? Профессия разлучала меня с детьми. Пришлось поставить этому преграду.
Дети, выросшие под постоянным присмотром, теперь устраивают мать?
Р. Р.: Я совершила личное материнское открытие: единственный способ заставить детей тебя слушать — это предоставить им максимальную независимость. И совершила я это открытие вовремя — как раз перед вступлением Дилан и Хоппера (между ними полтора года разницы) в деликатный подростковый возраст. Дилан — очень самостоятельный человек, она в 16 лет начала принимать зрелые профессиональные решения и моделью стала не по инерции, а осмысленно — чтобы увидеть мир не глазами дочки богатых родителей, а глазами активного участника.
Мой первый брак с коллегой по «Санта-Барбаре» был браком боевых товарищей: сплошная вечеринка, и кончилась она быстро
А вот Хоппер оказался жутко рисковым парнем. В 14 лет он пытался выполнить на скейтборде трюк такой сложности, что чуть не погиб. Внутричерепное кровотечение и все прочее. Шон, пока шла операция, всю свою жизнь переоценил. Я просто чуть не умерла. Ничего, пережили… Побочный эффект детской самостоятельности. Но оно того стоит.
А развод? Это был знак взросления — после 20 лет брака?
Р. Р.: Вовсе нет, я бы его так не трактовала. Наоборот — я изо всех сил пыталась сохранить статус-кво. Мы мирились, соединялись, потом опять разъезжались. И так три года. Я боялась изменить жизнь, потому что… Было ясно — в новой жизни, после Шона, обязана будет появиться новая я.
И она появилась?
Р. Р.: Она появилась, когда я осознала себя. Однажды я проснулась и поняла: волноваться не о чем. Я кое-что сделала в жизни, кое-что пережила и все волновалась, хороша ли я, какова я как актриса, как мать, как жена. А волноваться было глупо — надо было просто жить. Я поняла, что волноваться не о чем, не потому что дети стали взрослыми, а мой брак закончился — в конце концов, брак прекрасная крепость, но сколько можно жить за укреплениями! Нет, я поняла, что можно не волноваться, потому что опыт того, что уже пережито, говорит: живи, ты ведь можешь просто жить.
И тогда появился и новый мужчина. Вас не смутила разница в возрасте в 15 лет?
Р. Р.: Конечно, не смутила. Какое это имеет значение, когда ты наконец живешь полной жизнью, читаешь так много, как никогда не читала, и чувствуешь так много, и смеешься! Черт, да ведь Бен Фостер был первым мужчиной, который пригласил меня на свидание!
То есть?
Р. Р.: То есть раньше меня на свидание никто никогда не приглашал. Я же была замужем всю жизнь! И до того меня никто на свидание не приглашал. Тем более что и свидание было замечательным — это были поэтические чтения. Во всех отношениях новый опыт.
И все-таки вы расстались…
Р. Р.: Я работаю в проекте, который занимается защитой женщин от насилия, и много времени провожу в Африке. Там я усвоила африканский взгляд на вещи: каждый следующий день — новый. И он уже начался: как режиссер я сделала несколько серий в «Карточном домике» и планирую стать режиссером окончательно. Слушайте, мы же не знаем, что случится в следующие пять минут, так что же страдать по уже случившемуся? Завтра будет новый день.
Бэтмен и Робин
Сейчас Робин Райт завершает работу над «Чудо-женщиной» Патти Дженкинс, своего рода феминистским «Бэтменом». Фильм из самых ожидаемых — ведь он основан на комиксе DC Comics, представляет собой четвертую часть киноэпоса «Расширенная вселенная DC» (после «Отряда самоубийц») и рассказывает о принцессе амазонок, покинувшей родной остров, чтобы познать мир и… стать главной из его супергероинь. У Робин Райт тут роль Антиопы, генерала амазонок. Что вполне рифмуется с ее сегодняшней борьбой за равные права голливудок. В прокат фильм выйдет нескоро — 1 июня 2017 года.
