Стоит ли удивляться, что литература, воспевавшая идеал женской красоты, не пожелала ограничиваться восхвалением одних только черт лица и волос. Пытливый мужской взгляд не возражал прогуляться по всему женскому телу. И опять же неудивительно, что идеалы красоты женского тела оказались такими же строгими, как и те, что определяли красоту женской головки.
По меткому замечанию французского медиевиста Эдмона Фараля, канонические описания телесной красоты женщины неукоснительно шли в нисходящем порядке, будто следуя списку:
Волосы
Лоб
Брови и межбровье
Глаза
Щеки и их цвет
Нос
Рот
Зубы
Подбородок
Горло
Шея и затылок
Плечи
Руки
Кисти рук
Груди
Талия
Живот
Ноги
Ступни
В этом есть определенный смысл, если вспомнить, что средневековые авторы вообще любили всякие руководства и что данная опись соответствует общему нисходящему порядку, в котором нам привычно рассматривать другого человека.
Кроме тех джентльменов, которые порой нуждаются в напоминании, что женское лицо расположено выше, большинство из нас изучают внешность других людей, начиная с головы, учитывая ее близость к нашей собственной, а затем переводят взгляд ниже, если хотят узнать больше о человеке, который нас интересует.
Давайте и мы изучим женское тело в предложенном порядке. Сначала взглянем на шею, которую обычно описывают в весьма туманных понятиях. Матвей Вандомский говорил о красоте женской шеи, подчеркивая ее белоснежность. Гальфред Винсальвский черпал аналогии в архитектуре, и потому женская шея виделась ему как «столп драгоценнейшиймлечного цвета». Прочие описания более или менее сходятся в том, что женской шее полагается напоминать колонну, длинную и белую.
К позднему Средневековью некоторые поэты расширили репертуар метафор тем, что наделили красавиц «лебединой шеей». Иной традиции придерживались авторы Иберийского полуострова, предпочитавшие уподоблять шею красавицы шее цапли или даже антилопы, но при этом непременно подчеркивали ее длину и белизну.
Плечи красавицы особого нашего внимания не заслуживают, так как практически все авторы опять-таки восхваляли их белизну и гладкость. Так что можем переходить к рукам. Но не верьте никому, кто утверждает, что средневековая литература скупилась на разнообразие форм женского тела. Французский поэт Гильом де Машо (ок. 1300–1377) выступал за «руки длинные и ровные», тогда как Чосер в противовес ему славил руки «маленькие», «изящные» и «округлые». Руки, надо полагать, не были на вершине средневекового списка сексуально привлекательных частей тела. Самым важным для красивых женских рук, судя по всему, считались та же их белизна и нежность, как и у остального тела красавицы.
Большее разнообразие в описании рук достигалось за счет того внимания, которое уделялось кистям и пальцам. О кистях рук единодушно говорили, что им полагается быть белыми, а также, как часто добавляли, нежными и продолговатыми. Этот акцент на белизну и нежность рук дает нам еще одну подсказку относительно того, какие женщины могли соответствовать литературному идеалу красоты. Такие руки, безусловно, были уделом женщин из богатых слоев общества, поскольку жизнь не заставляла их работать на поле в любую погоду, стирать белье, стряпать, мыть посуду и ходить за домашней скотиной.
Вместе с тем многих авторов кисти женских рук волновали не настолько, чтобы задерживаться на них. Гальфред Винсальвский, например, не заостряет внимания на кистях рук и тратит куда больше сил на описание того, как запястья его красавицы плавно переходят в кисть и пальцы.
С другой стороны, тот же Матвей Вандомский, изображая Елену Троянскую, ограничивается упоминанием, что ее руки «не тряслись от дряблости плоти». В целом считалось, что кисти рук и пальцы заслуживают внимания, но так как им полагалось быть белыми, нежными и удлиненными, то свобода действий оставалась лишь в том, как об этом можно было написать.
Относительно скудное обсуждение рук красавицы привело средневековых авторов к той части женского тела, которая и в наше время привлекает повышенное внимание общества (включая легионы эволюционных психологов) — а именно к грудям. Если вы, как современный читатель, с волнением ожидаете рассказов о пышных грудях, выпирающих из декольте платьев, боюсь, я вынуждена вас разочаровать. Средневековые мужчины единодушно восхищались исключительно небольшими женскими грудями, также обязательно белоснежными.
Матвей Вандомский превозносил «изящные» полушария Елены Троянской, что устроились «скромно у нее на груди». Между тем у Гальфреда Винсальвского груди идеальной красавицы подобны драгоценным каменьям и «горсть их легко вмещает». Гильом де Машо, добавив больше прилагательных в описание груди молодой женщины, тем не менее не преминул подчеркнуть, что хотя они «белы, тверды, сидят высоко, заострены и округлы», они также «достаточно малы», вероятно, указывая этим на то, что в идеале им полагалось бы выдаваться чуточку поменьше.
Интерес к маленькой груди показателен, ведь этому идеалу также было проще соответствовать женщинам из богатых слоев общества, которые могли отказаться от грудного вскармливания. Большинство матерей Средневековья, несомненно, сами кормили своих детей грудью, а состоятельные женщины могли нанять кормилиц. Дамы из богатых и знатных родов, в том числе королевских, просто бинтовали свои набухшие молоком груди, чтобы они поскорее опали и ужались до прежних размеров, а кормить грудью своих кричащих младенцев поручали женщинам из числа простолюдинок.
Приглашение кормилицы было предпочтительным средством для того, чтобы сохранить малый размер грудей у матери, это подтверждалось медицинским руководством XII века «Тротула» (Trotula) в разделе «Об условиях жизни женщин», где отдельная глава посвящалась тонкостям выбора кормилицы. И что забавно, у хорошей кормилицы должны были быть те же приметы женской красоты, какие были предпочтительны для знатных женщин: скажем, «слияние в цвете лица румянца и белизны… недопустимость телесных изъянов, равно как и грудей дряблых или слишком крупных… небольшая полнота». Таким образом, у состоятельных женщин была возможность сохранить изящную форму грудей, которая была столь предпочтительна, и вдобавок обеспечить себе спокойный ночной сон.
Пусть современная культура не всегда разделяет интерес средневековых авторов к маленькой женской груди, мы определенно склонны соглашаться с ними в вопросе размеров талии
В Средневековье предпочитали талии потоньше, хотя авторы того времени не балуют нас подробными описаниями этой части тела. Матвей Вандомский уверял своих читателей, что Елена Троянская «была узка в талии». А позже Гильом де Машо обрисовывал фигуру красавицы в следующих выражениях: «пропорционально сложена… пышна телом, высока, осанкою пряма и усладительна для взора, стан гибкий, грациозна и в талии стройна».
Если пожелания видеть красавицу одновременно и «полноватой телом», и «стройной в талии» кажутся нам немного противоречащими друг другу, то противоречие это легко разрешится, когда взгляды автора и читателя продолжат обзор воображаемой женской фигуры. Миновав талию, они опустятся, согласно Матвею, на «соблазнительный животик». Современному читателю недолго впасть в заблуждение, что речь идет о плоском животе под стать тонкой талии. Ничуть не бывало! Матвей и другие авторы говорят об удовольствии созерцать округлый, несколько «выдающийся вперед» живот, что отсылает нас к строке Машо о «пышнотелой» красавице.
В других текстах предпочтение отдавали животику мягкому или пухлому. В произведениях, где поэты отдельно не упоминали живот, они обычно описывали удлиненные станы возникавших в их воображении красавиц. Как бы там ни было, средневековые авторы однозначно заявляли, что решительно не благоволят дамам, пропускающим обед ради стройного стана.
Опять же, интерес к выступающим животам указывал на предпочтительность облика, свойственного богатым женщинам. Большинство средневековых женщин были крестьянками и всю жизнь физически трудились и вскармливали грудью своих детей. Потому им предоставлялась масса возможностей сжигать все потребляемые калории. Зато утонченная жизнь при дворе или в богатом купеческом доме предполагала преимущественно сидячий образ жизни. Нет, конечно, жизнь богатых женщин тоже была наполнена занятиями, однако они больше касались бесед, ведения учетных книг или шитья, и все это можно было делать сидя, а значит, физически не напрягаясь.
Более того, стол богатых женщин изобиловал теми яствами, что особенно благоприятствуют появлению живота. Сладости, белый хлеб и жирное мясо раздобыть куда проще, если у тебя тугой кошелек. Так что состоятельные женщины занимали выгодное положение в погоне за таким атрибутом красоты, как выпирающий животик.
Далее по списку следовало описать ноги красавиц, и здесь авторы предпочитали рассматривать их поделенными на две составляющие. Первая из них — бедра, которым, по всеобщему мнению, надлежало быть «объемными», «четко очерченными, хорошего сложения». Любопытно, что иногда предпочтительность полных бедер воспринимается как завуалированный намек на гениталии. Матвей, например, упоминает «сладкие венерины чертоги… сокрытые» «торжественным соприлежаньем сфер», то есть сокрытые бедрами. Такое описание пришлось бы весьма к месту в эротическом дамском романе, а заодно напоминает нам, что, хотя в теории подобные описания красоты женского тела несколько академичны, они все же несут в себе сексуальный заряд.
Как тогда, так и сейчас, если авторы пытаются объяснить, что такое красота, то они хотят, чтобы их читатели поверили в предлагаемое описание и признали, что эти авторы несомненно знают толк в женских прелестях. Другое дело Гальфред: надо полагать, он предвидел, как в предвкушении описания этой волнительной части тела распалится воображение читателей, и потому нарочно пропустил описание бедер, как и того, что помещается между ними: «О том, что ниже, — ни слова: / Если бы это я мог описать, я познал бы блаженство, / Но хоть и рвется душа говорить, а язык мой немеет».
При этом оба автора, упоминаемые здесь, прекрасно осознавали, что создаваемые ими образы однозначно сексуальны. Единственная разница в том, что если Матвей пожелал дать этим образам конкретное описание, то Гальфред предоставил читателям самим дорисовать картину, пусть даже рискуя навлечь на себя подозрения, что он сам знает об этом лишь понаслышке.
Описание ног ниже бедер уже не содержало сексуальный подтекст. Авторы прославляли ноги длинные, полные и прямые. В этом пункте Гальфред отбрасывает прежнюю сдержанность и открыто говорит о длинных голенях красавицы. Машо также упоминает о них, но ловко уходит от конкретики, назвав голени «точеными» и позволив читателям самим додумывать все остальное.
После возбуждения, которое вызвало описание бедер, описание ступней прямо-таки разочаровывает, так как авторы говорят о них одно и то же, считая идеальными маленькие женские ступни. Различие было лишь в деталях: одни называли их изящными, другие восхваляли продолговатые ровные пальцы ног.
Однако как только вам покажется, что ступни не вызывают у авторов такого же поэтического возбуждения, что бедра и голени, Машо быстро развеет ваши подозрения, так описав идеальные ступни своей красавицы: «высокие, как арки, своды стоп, пухлы и формою изящны, и ловко как влитые обуты в туфельки изысканной красы». И кстати, восхваление ступней у него более продолжительно, чем описание боков, бедер и голеней, вместе взятых.
