Билли тридцать, она живет в Бруклине, что-то пишет — похоже, не слишком успешно, во всяком случае, в стипендии Гуггенхайма ей отказали — и нежно привязана к бабушке. Бабушка прожила всю жизнь на родине, в Китае, а прямо сейчас умирает от рака, хоть сама и не догадывается об этом: родные не хотят омрачать этим знанием ее последние дни, ведь «больной умирает не от рака, а от страха перед ним». И чтобы Билли летела в Китай, не хотят тоже: вся семья собирается там под предлогом свадьбы одного из отпрысков, а девушка с ее не по-восточному строптивым характером может все испортить.
С ее позицией поначалу внутренне соглашаешься, да и на ситуацию в целом смотришь ее глазами: человек вправе знать, что его дни сочтены, и распоряжаться оставшимся временем по своему усмотрению — и кучка родственников, занимающихся самоуправством, вызывает раздражение. Только вот у них — своя правда. Они, несмотря на давний переезд из Китая в Штаты, сохранили в себе что-то исконное — то, чего в Билли, похоже, уже нет.
«Ты хочешь сказать [бабушке — Прим. автора.] правду, потому что тебя пугает бремя ответственности за нее. Ты скажешь — и не будешь чувствовать себя виноватой. А мы от нее скрываем, чтобы переложить бремя переживаний на себя».
Ее ум порхает между двумя мирами, в каждом из которых свои правила. Ни в одном из них она не успела стать по-настоящему своей
И Билли приходится мириться с таким положением дел, и молча наблюдать за тем, как бабушка хлопочет, организуя свадьбу внука, и пьет выписанные по интернету «витамины», которые подсовывают родственники, и волнуется о здоровье сына, и не понимает, что времени мало, катастрофически мало, и с каждым днем все меньше и меньше.
Билли злится, видя, как родные подделывают результаты анализов, но больше, кажется, оттого, что ей самой нельзя как следует погоревать: когда-то давно, когда она была ребенком, ей не сказали об уходе дедушки, а теперь не дают как следует проститься еще с одним любимым человеком.
Ее ум, как птичка, преследующая Билли и в Бруклине, и здесь, в Китае, порхает между двумя мирами, в каждом из которых свои правила. Ни в одном из них она не успела стать по-настоящему своей. Там, в Америке, Билли постоянно помнит о том, кто она и откуда, а попав на родину, вынуждена заново знакомиться с ней: язык забыт, обычаи — чужды. Она, родина, открывается девушке постепенно, как блюда на традиционном китайском вращающемся столе: рис, цыпленок Гунбао, жареные пирожки. Долг, традиции, семья.
