В ее мадридском доме — ничего лишнего. Ни лишней мебели, ни лишних красок. Белые стены, белый пол, черный ковер. Черно-белый портрет молодой Одри Хепберн в полстены. Кошка Раймунда, подобранная котенком на улице во время съемок «Возвращения» (отсюда и имя, как у героини фильма), — здесь самый яркий объект: в ней есть рыжинка.
Ничего лишнего и в самой хозяйке. Ни лишнего грамма веса, ни лишней косметики, ни лишнего жеста. Ни лишней краски в одежде — белая рубашка, черные джинсы… И ни лишнего слова. Она серьезна и вполне открыта. Открыта к сотрудничеству: это интервью — она дала понять — наше общее дело. И мы сейчас его делаем. Я задаю вопросы. Она взвешенно и лаконично отвечает. Я чувствую себя чуть ли не следователем — наш разговор похож на допрос: свидетельница дает мне конкретную информацию, сообщает данные, которые могут стать ее алиби и позволят ей не перейти в категорию подозреваемых. В категорию «темных»… Потому что Пенелопа Крус, прекрасная и строгая, живет в черно-белом мире. Мире, где есть лишь светлое и темное, свои и чужие, допустимое и невозможное, правильное и стыдное. Работа и все остальное. То есть подлинно важное и вовсе несущественное. Я пытаюсь нащупать, нет ли середины, нет ли чего-то между полюсами… Может быть, там и обитает другая Пенелопа Круc, не черно-белая. Не полярная.
Psychologies: Все, кто с вами общается, — от коллег и режиссеров до мужчин, ваших бывших партнеров, — утверждают, что вы полностью подчинены работе. И сделали действительно почти фантастическую карьеру. Что важнее для вас — работа или карьера?
Пенелопа Крус: Не вижу разницы. Разница лишь в том, ты подчинен работе или твоя жизнь подчинена работе.
И откуда, по-вашему, идет такая разница?
П. К.: От психологической зависимости. Зависишь ты как личность от работы или лишь твоя жизнь задается ею.
У вас такая зависимость есть?
П. К.: Увы, да. В том-то и дело. Не моя жизнь подчинена работе, а я — я сама. Думается, поэтому я была просто обречена сделать заметную карьеру — когда ты пуст для всего остального, неизбежно заполняешь себя профессией.
Но в ваших словах слышится какая-то безысходность.
П. К.: О да. Но это ничего. Просто надо заполнять себя жизнью. Надо учиться жить, как люди. Жить, а не только работать. Просто жить. Кормить черепах… видите, там, в садике (показывает за окно)? И думать при этом не о прочитанном сценарии, а о том, например, какие черепахи медленные. И как они экономят жизненную энергию.
Трудно поверить, что у вас бывают какие-то проблемы с жизненной энергией.
П. К.: У меня проблемы с тем, что энергии у меня слишком много. И не знаешь, куда ее девать. И в конечном счете не знаешь, куда девать себя. Слишком много чувств, много переживаний, много действий. Когда мне было 16, это меня едва не доконало. У меня был жуткий кризис. Какой-то дикий замес нервной и физической перегрузок. Я танцевала, пыталась играть на ТВ, опять танцевала и опять ходила на пробы. Кончилось все двумя месяцами, которые я до сих пор считаю худшими в своей жизни. Будто в тебе обрываются какие-то струны, а они связывали важные элементы… И ты распадаешься. И не знаешь, почему и что это. С тех пор я поняла, что мне нужно учиться отдыхать, отключаться. Как другим надо учиться работать и сосредотачиваться. Этим последним я завидую. Завидую ленивым.
Вы начали карьеру довольно рано, в 15 лет. Что стимулировало вас к жизненным завоеваниям?
П. К.: А я выгляжу как завоеватель? Да нет, я ничего особенного не хотела достичь. Я хотела… как это сказать по-английски… воплотиться. И родители у меня совсем другие люди. Скорее гедонисты, что очень по-нашему, по-испански. Ценители сиесты. Мама до сих пор вспоминает, что я была самым проблемным ее ребенком. Ненавидела, когда мне указывали, что делать. Папа иногда в профилактических, как он говорит, целях показывает одну старую пленку. Он всю жизнь был кинолюбителем и снимал нас маленькими, а потом подростками. Так вот, на той его 16-миллиметровой пленке я, четырехлетняя, на каком-то пикнике направляюсь в заросли крапивы. Мама мне кричит: «Пе, не ходи туда, обожжешься!» Я, строго держа курс на крапиву, отвечаю: «Нет, не обожгусь!» И тут же ору, обжегшись… Папа называет это мое свойство лезть на рожон страстью прокладывать свой маршрут там, где уже и шоссе проложили. Но ничего не поделаешь — характер. Да и все равно во мне многое — от женщин нашей семьи. Бабушка утверждает, что в нас всех живет «маленький сержант». Да и потом, упорство — или, как мама говорит, мое «чертово упрямство» — в жизни неплохое подспорье. Оно никогда меня не подводило. Вы говорите, в 15 лет… В 15 лет я решила, что нужно становиться актрисой, а значит, нужно искать агента. Пришла в одно агентство на прослушивание. Там серьезная женщина, глава агентства, мне сказала: «Ты интересная девочка, но маленькая. Приходи года через три». Я пришла через три недели. И ходила, пока она не сдалась. Она до сих пор мой агент. Я же из балета! А главное, чему там учишься, — презирать боль и препятствия. Чего-то пока не можешь — работай и сможешь.
Какие еще качества вас не подводят, помогают вам?
П. К.: Наблюдательность, наверное. Мои первые уроки актерства были связаны с наблюдениями. Я наблюдала за женщинами в мамином салоне — у мамы был салон красоты в нашем районе. В Алькобендасе, это под Мадридом, рабочий пригород. Так вот, я приходила к маме после школы. Притворялась, что делаю уроки, а сама наблюдала за женщинами. Как они приходили в салон — как к психологу, надеясь что-то в себе изменить. А изменившись, что-то облегчить в своей жизни. И как уходили, чуть-чуть приблизившись к тем идеальным женщинам, на которых хотели стать похожими. И делились своими секретами. Ничего не скрывали… Да, больше всего у мамы было похоже на кабинет психолога… Кроме того, я перфекционистка. Да, и считаю это не неврозом, а своим положительным свойством. Я вечно прошу режиссеров о новых дублях, потому что считаю новую придумку лучше прежней. И помню при этом каждый. У меня прямо монтажная в голове! Вуди Аллена на съемках «Вики Кристины Барселоны» я довела до отчаяния — столько раз просила: «Ну пожалуйста, ну давайте сделаем еще дубль!», так что он после того дубля, который считал удачным, обычно от меня просто убегал… А еще я умею мечтать.
«ДЛЯ МЕНЯ ЖИЗНЬ СОСТОИТ НЕ ИЗ СОБЫТИЙ, НО ИЗ ВЕРЕНИЦЫ МОМЕНТОВ И ОЩУЩЕНИЙ. И КАЖДЫЙ МОМЕНТ ЖИЗНИ ВАЖНО ЦЕНИТЬ».
Что вы под этим понимаете — уметь мечтать?
П. К.: Ну… Это когда тебе шесть лет, ты лежишь в кровати и представляешь себя балериной или актрисой. И как ты репетируешь, и какой у тебя партнер, и как ты танцуешь, и как падает занавес… Это был мой ритуал — мечтать перед сном о том, как это будет, когда я буду взрослой. Мне кажется, я вымечтала свою сегодняшнюю жизнь. И поэтому теперь стараюсь качественно вымечтать свои 60, 70, 80 лет.
И что будет, когда вам будет 70?
П. К.: Не скажу. Тайна.
В детстве вы мечтали об успехе, о том, как станете звездой?
П. К.: Да нет. Я представляла то, что буду чувствовать, если буду танцевать, играть на сцене. Я мечтала об ощущениях. Успех — это было нечто заоблачное. Среди родственников и родительских знакомых — а их десятки, мы же испанцы — не было никого, кто зарабатывал бы творчеством.
Вы из среды, далекой от сферы публичного успеха. Это было стимулом для Вас или наоборот?
П. К.: Одна моя подруга, режиссер, говорит, что у меня «синдром двойника». Это когда человек моего происхождения, чего-то в жизни достигший, живет с чувством, будто он занимает чужое место. Подруга говорит, что иногда в моих глазах видит эту мысль: я живу не той жизнью, которой должна жить дочка парикмахерши. Но для меня это не тормоз и не горючее, а просто почва. Та почва, на которой я выросла. И в которой укоренена. Она — реальность и абсолют. А вот успех… Вещь относительная. Я помню себя, совершившую грандиозный прорыв и попавшую наконец в большое американское кино — в фильм «Страна гор и долин». И рыдавшую в ванной роскошного отеля, куда меня поселили на время съемок. Потому что мой английский… нет, американский оказался слабоват и я не понимала, что мне говорили партнеры, — вы же знаете, насколько по-американски говорит Вуди Харрельсон! И потому, что я поднимала трубку телефона, а позвонить было просто некому — у меня не было знакомых в Лос-Анджелесе… Я сидела в номере с двумя подобранными на улице кошками и ныла… В этот «Маркиз Отель» на Сансет-бульваре я до сих пор заходить боюсь — я там заболеваю. Странная физическая реакция на пережитое одиночество.
Вы еще признавались, что боитесь самолетов. Что каждый перелет через океан для вас испытание.
П. К.: Так было, пока мы не полетели в Мексику с Сальмой (актриса Сальма Хайек — близкая подруга Крус. — Прим. ред.). И чуть не упали. Турбулентность была страшная, кислородные маски выпали, мы падали 4000 метров… Я подумала: «И все? Так просто?.. Не сказав того, что должна была сказать, не сделав того, что должна?» Но приземлились. И вот тут я увидела, какова разница между нашими характерами — моим и Сальмы. Трясясь всем телом, мы буквально выпали из самолета в «трубу». Я начала рыдать — со всхлипываниями, с соплями, а Сальма злобно так спросила: «Интересно, где у них тут их fucking бар?» Для меня это безусловная демонстрация силы — злость вместо всхлипываний. Я вообще-то и сама почти научилась не бояться. Я больше боюсь бояться. Это сковывает, заставляет принимать неверные решения.
Что вы отвечаете себе на один из самых трудных человеческих вопросов — о смерти?
П. К.: Есть вещи страшнее смерти. Я видела их, когда была у матери Терезы в Калькутте. Люди боятся не смерти, а смертного одиночества. Или смерти в одиночестве. К тому же я не думаю, что смерть… окончательный конец.
Вам здесь помогает католическое воспитание, религия?
П. К.: Я определенно человек верующий, но у меня своя вера и свои молитвы. Ближе к буддизму. Моя вера не предполагает, что в мире возможен лишь один бог и лишь один верный путь. Счастье и горе для меня — ощущения счастья и горя, не факты. Поэтому важно ценить каждый момент жизни. Для меня жизнь — вереница моментов и ощущений, не событий.
В новой роли
Конец года для Пенелопы Круc выдался удачным. Она удовлетворила сразу две свои страсти — к танцу и к… «Сексу в большом городе». Поклонница сериала, она снялась в его второй киноверсии, фильме «Секс в большом городе — 2». И сыграла, по слухам, новую соперницу главной героини, роковую богачку, вошедшую в особое доверие к мужчине мечты Кэрри Брэдшоу. Балетное же прошлое Крус пришлось реактивировать для «Девяти», киноремейка мюзикла, поставленного, в свою очередь, по фильму «8 Ѕ» Федерико Феллини. Произведение столь экзотической этимологии создано Робом Маршаллом, постановщиком «Чикаго». А Крус играет — и танцует, и поет — Карлу, любовницу режиссера Гвидо Контини. На этом посту в киномюзикле Марчелло Мастроянни заменил не менее желанный для женщин всего мира Дэниел Дэй Льюис. Американец Маршалл вообще решил хранить своеобразную верность феллиниевскому первоисточнику: ведь роль Карлы и у Феллини играла знойная испанка, Сандра Мило.
А ваши отношения с Томом Крузом не повлекли за собой увлечения дианетикой?
П. К.: Там немало важного, в сайентологии. И нельзя не оценить то, что сайентологи сделали много вещей, которые до них не удавались никому. Их программа борьбы с наркозависимостью самая эффективная. А то, что их считают тоталитарной сектой… Я стараюсь ни к чему не относиться с предубеждением.
Вы нередко снимаетесь обнаженной. Никогда не ставите условием своего участия в проекте отсутствие интимных сцен. Спокойно демонстрируете свое тело. Вы уверены в нем?
П. К.: В каком-то смысле. Я из тех актеров, которым повезло с… костюмом. Нагота такой же костюм, как тот, что выбрал костюмер. На экране не тело. Это костюм для роли.
Некоторые критики считают, что испанцы в кино сделали свою якобы повышенную сексуальность предметом экспорта. Что они намеренно представляют себя персонажами с особенно могучим либидо. Что вы об этом думаете?
П. К.: Ну это по сравнению со строгим протестантским миром. И американским пуризмом. В одной компании в Лос-Анджелесе я рассказала, что в моем детстве по субботам в жару папа врубал на магнитофоне оперы Бизе и Верди на полную мощь, мы все раздевались до трусов и так — под классику — драили квартиру… У всех там лица вытянулись. Но мы католики, у нас другое отношение и к телу, и ко всему, что с ним связано.
А Альмодовар? Не в том ли одна из причин его популярности, что он — с вашей помощью — так программно сосредоточился на «зове плоти»?
П. К.: А по-моему, сблизил тело и душу. По-моему, его кино о том, что телесное, вопреки всем предубеждениям, в человеке не менее важно, чем духовное. Но я тут, конечно, не объективна. Педро, может быть, самый близкий мне человек. Наверняка, если в конце жизни я задумаюсь, кто они были, главные люди моей жизни, Педро будет одним из них. Я даже считаю, что у нас своего рода роман. Который не становится менее истинным от того, что секс в нем не замешан… И я так хорошо его понимаю… Вы ведь знаете: он из Ла-Манчи, из Кастильи, самого сердца Испании. У нас все общее. Даже его маму я чувствовала как свою. Она была человеком потрясающей силы, архетип сильной испанки, просто лорковская Бернарда Альба! Далекая от искусства простая женщина, она явно была художником в душе — всю жизнь режиссировала свою семью!
Вы снимаетесь в клипах брата, купили дом в Мадриде рядом с маминым, разрабатываете модели одежды вместе с сестрой. Вот сейчас рассказываете о родных, и понятно: ни успех, ни работа в Америке не отдалили вас от семьи. Вам не хочется впускать в свой круг чужих, неродных?
П. К.: Нет, просто я близка с немногими. А без семьи своей я действительно не представляю жизни. Мои на меня просто жалуются — я, видите ли, слишком о них забочусь, преследую заботами. Брат говорит, что я своим желанием защитить его просто достала. Но он же младший, для меня его защищать так естественно! И серьезным ударом для меня было, когда родители семь лет назад сообщили, что разводятся. Понятно, я уже не дитя, а все равно мне было не по себе, в семье появилась трещина. Я не люблю трещин. Не люблю зияний, провалов. Поэтому стараюсь их в отношениях не допускать.
Но вы не раз расставались — с партнерами, с возлюбленными…
П. К.: Да, как все. Но важно уйти из жизни человека, не оставив после себя пустоту.
Вы знаете способ, как не оставить после себя пустоту?
П. К.: Не знаю, конечно. Но мне не все равно, что я оставляю после себя. Уже неплохо, вы не находите?
Личное дело
- 1974 В семье Эдуардо и Энкарны Крус, работника сетевого магазина и владелицы парикмахерской, родилась старшая дочь Пенелопа (ее сестра Моника младше на три года, а брат Эдуардо — на девять лет).
- 1978 Начинает занятия балетом, которые продолжит в Национальной консерватории Испании.
- 1991 Начало отношений с Начо Кано, лидером испанской техно-поп-группы Mecano. Они продлятся шесть лет.
- 1992 Дебют на киноэкране, в фильме «Греческий лабиринт» Рафаэля Альказара; первая главная роль — в фильме «Хамон, хамон» Хосе Хуана Бигаса Луны.
- 1993 «Прекрасная эпоха» Фернандо Труэбы, награжденная «Оскаром».
- 1997 «Живая плоть» Педро Альмодовара; роман с Томашем Обермайером, ассистентом режиссера.
- 1998 «Девушка твоей мечты» Фернандо Труэбы; первый фильм в США — «Страна гор и долин» Стивена Фрирза.
- 1999 «Все о моей матери» Педро Альмодовара.
- 2000 Отъезд в Нью-Йорк и разрыв с Обермайером ради «романа» с Голливудом; на съемках фильма «Ванильное небо» Кэмерона Кроу знакомится с Томом Крузом, начало их романа.
- 2001 «Нет вестей от Бога» Агустина Диаса Янеса.
- 2006 Становится посланницей красоты L'Oreal.
- 2007 Номинирована на «Оскар» за роль в «Возвращении» Альмодовара; начинает серьезные личные отношения с актером Хавьером Бардемом, с которым знакома с 17 лет; с сестрой Моникой как дизайнер разрабатывает коллекцию одежды для испанской сети магазинов Mango.
- 2008 «Разомкнутые объятия» Педро Альмодовара.
- 2009 «Оскар» за роль в «Вики Кристина Барселона» Вуди Аллена; съемки в фильмах «Секс в большом городе — 2» Майкла Патрика Кинга и «Девять» Роба Маршалла.
