«Какая смешная!» – думаешь, наблюдая за ней на экране. Ведь у нее комический дар, она клоунесса, и даже в ее безусловной милоте есть нечто комедийное.
«Какая серьезная!» – удивляешься, встречаясь с ней. Ведь ее кукольное личико строго. Ее глаза Бэмби внимательны и взыскательны. Ее жесты дисциплинированны. Ее руки без маникюра не позволяют себе никаких лишних движений. Она редко улыбается, а если улыбается, то как-то стеснительно, вроде как улыбка ее будет не к месту. На ней длинная холщовая юбка и тяжелые ботинки – хрупкая женственность, создающая ее экранную неповторимость, будто свернута в аккуратный рулон и отправлена в какую-то дальнюю кладовку старого французского дома. Она садится за столик в кафе на по-сельски тихой окраине Парижа, где мы договорились встретиться, и снимает свой камуфляж – черные очки и черную же хлопчатобумажную беретку. Вынимает из большой-большой сумки-торбы простенький фотоаппарат. Ах да, ее агент меня предупредила: Одри фотографирует своих интервьюеров на память. Интервьюеры ей интереснее интервью, это определенно. Потому-то она и говорит, едва осмотревшись: «Может, не надо этого интервью, а? Знаете, у меня нет никаких особенных жизненных обстоятельств, одни только мнения… То есть событий, о которых кому-то было бы интересно знать, со мной не происходило. Мне и рассказать-то о себе нечего. Я живу обычно и благополучно. Может, даже слишком благополучно. Я какая-то среднестатистическая, малоинтересная европейка…» И вот как раз тут она улыбается. Не кокетливо, вовсе нет, наоборот – открыто, обезоруживающе. Одри Тоту явно предупреждает меня о самом типе своей личности: она молодая женщина из Европы начала третьего тысячелетия, она трезва, честна, прямолинейна. Она чисто и бойко говорит на английском, на этом «языке глобализма». В ее мире все давно устоялось, все занимает свою нишу в имущественной и социальной иерархии, в нем благополучие – обыденность, женщины и мужчины равны, не принято демонстрировать ни успехи, ни неудачи. И именно поэтому в этом мире такой чудесный и парадоксальный цветок – комичность и женственность, прелесть и клоунада – чувствует себя инородцем. Она говорит, ей нечего о себе рассказать, потому что не уверена, что стоит рассказывать. Уместно ли ее личное в тотально обустроенном общественном миропорядке? Вопрос для Одри Тоту открытый. И согласитесь, в этом есть нечто печальное. В том, что кинозвезда нового поколения, девушка прелестная и ставшая символом всего по-французски изысканного и смелого, совсем не уверена, что сама она кому-то интересна. Эта тема стоит, по-моему, отдельного обсуждения.
Psychologies: После «Амели» вы стали своего рода символом Франции. Потом представительствовали за нее в голливудском блокбастере «Код да Винчи». Каково это – быть символом?
Одри Тоту: Сначала – так себе. Не то чтобы я испугалась, когда на меня обрушился весь этот вал нежданной популярности, когда тебя узнают, шепчутся в метро за плечом, смотрят как на экзотического зверя в зоопарке, берут автограф вместо того, чтобы принести салат… Я совсем не ожидала этого, поэтому испытала не испуг, а шок. Теперь я смирилась. Мне пришлось отказаться от маленьких свобод – сидеть в кафе на улице, пойти в любимый простенький ресторанчик у себя на площади Пигаль, хотя живу все там же, что и до «Амели» и «Кода», в своей старой квартирке... Я боялась лишь, что успех отгородит меня от людей, потому что звезды – они, знаете, почти бессознательно ставят своего рода фильтр между собой и другими… Но важнее, что Амели оказалась нужна людям. Важнее моей свободы ходить без черных очков и беретки.
Как вы думаете, почему Амели оказалась так нужна? Потому что она фея, управляющая жизнями?
«Я СОМНЕВАЮСЬ В СЕБЕ КАЖДУЮ МИНУТУ. НО ВЕДЬ СОМНЕНИЕ В СЕБЕ – ЭТО КАК РАЗ ТО, ЧТО НАС РАЗВИВАЕТ. РАЗВЕ НЕ ТАК?»
О. Т.: Потому что она маленькая фейка, потому что она фейка с Монмартра – такого реального, грязноватого, черного района, района рабочих людей, которые несут в себе дух французского демократизма, независимо от цвета кожи. Потому что она несчастливая волшебница… Но знаете, главное – потому, что у нас всех, людей, плохо развито воображение. Нам надо показать на фею пальцем, как Жан-Пьер это сделал (Жене, режиссер фильма «Амели». – прим. ред.), чтобы мы поразились и восхитились. Тем временем фея – это же профессия. Горничная в гостинице, дворник – они невидимы, но управляют важной частью нашей жизни. Тот, кто составляет расписание поездов в метро, – он тоже невидимка, творящий добрые дела. Я иногда войду в каком-нибудь отеле в ванную и размышляю, кто эта женщина, которая тут так все выдраила. Скорее всего, африканка. У нее наверняка есть дети. И эти дети, возможно, остались в Африке, в Мозамбике например. Она оставила их, чтобы заработать денег. И звонит им, и волнуется за них. И все это для того, чтобы здесь, в Европе, быть феей для меня. Вот это, я понимаю, плата за «фейство»…
Вы фантазерка?
О. Т.: Как раз нет – я просто стараюсь заглянуть за фасад! Увидеть, что скрывается за кулисами. Мои родители всегда настаивали: надо понимать, что происходит вокруг тебя. Всегда, при всех обстоятельствах. Они научили меня крепко стоять на ногах. В этом смысле я действительно «сгущенка» французскости – во мне очень сильны прагматизм и нормы поведения в жизни: всегда работать, не ждать вознаграждения, быть честным, постоянным в чувствах, не потакать своим слабостям. Это у меня в крови. Сами подумайте: я воспитана в семье врача-стоматолога, это мой папа, и мамы-учительницы, к тому же стопроцентных французов. Могу ли я быть иной? Самая запомнившаяся мне фраза из детства – мамина: «Одри, выпрямись». Мама всегда нас просила сидеть прямо, не сутулиться. И правильно. Осанка – это характер. Прямая спина – это воля. Я, даже веря в Бога, не очень-то на Него полагаюсь. Я сама живу. Все мои феи ходят на работу и зарплату получают. А если серьезно… После «Амели» мы с сестрой поехали в Индонезию. Я мало путешествовала раньше, а тут увидела подлинную экзотику. Особенно экзотичным для меня оказалось то, как люди там переживают ужасающую, с нашей точки зрения, бедность. Я слишком хорошо живу, чтобы не чувствовать ответственности за это.
Может быть, постоянно чувствовать ответственность для вас привычно потому, что вы были старшей в семье с четырьмя детьми?
О. Т.: Пожалуй, да. Я была старшей, и получалось, что это сама природа возложила на меня такую ответственность, – хотя бы я не должна создавать родителям проблем. Тут не было выбора – чувствовать эту ответственность или нет, ведь роль старшей досталась мне по рождению.
А несвободы в этом смысле не чувствовали?
О. Т.: Это странно – я никогда не чувствую несвободы, потому что всегда настаиваю на свободе. Потребность в свободе – моя главная потребность. Может быть, поэтому самая близкая мне из моих героинь – Шанель из «Коко до Шанель». Эта женщина сто лет назад, когда не было даже самой идеи свободы женского выбора, настаивала на своей независимости. Она отказалась соответствовать общественным устоям, конвенциям. И, высвободив свой талант, через моду, через одежду, такую поверхностную вещь, начала освобождать других женщин! Предложив женщине примерить мужской костюм, она продемонстрировала ей, что можно примерить на себя и мужской мир, мир бизнеса и независимости! Это же потрясающе, вы не находите? И именно из прагматизма – из-за того, что Шанель проще было соответствовать себе, а не внешним канонам, – она совершила такой прорыв. Я ценю прагматизм, даже такой своеобразный с виду. А как только впадаю в эйфорию, жизнь незамедлительно дает мне по носу.
И как выглядят эти удары по носу?
О. Т.: Комично, как правило, ничего страшного. Самый показательный – когда я закончила школу. Я хотела быть актрисой всегда, но папа с мамой убедили меня поступить на филфак: надо же получить нормальное образование!
Я согласилась. Но на само окончание школы родители мне подарили абонемент на посещение театральных курсов в Париже. Всего на несколько недель, но в самом Париже! И вот мы с мамой приезжаем, мне нет восемнадцати, я в восторге от всего. И особенно от того, как много прекраснейших, обворожительных женщин ходит там, где мы живем. Высоких, неотразимых блондинок, не то что я – рост 160 см и одни глаза! И я думаю: Париж – это столица всего идеального, потому что тут столько потрясающих женщин! И с этой идеей живу, причем с неприятным акцентом: на что я-то могу рассчитывать, когда здесь столько женской красоты… И только к концу своих курсов я вдруг узнаю, что живу рядом с тремя модельными агентствами! И поэтому по улицам тут ходят сплошь модели! Вот это был шок!
Ваше повышенное чувство ответственности не мешает отношениям с противоположным полом?
О. Т.: Обычно я не говорю о личной жизни, потому что хочу сохранить за собой все-таки какую-то свободу… хоть тут… Понимаете, мне мешает не ответственность, а то, что я сама в каком-то смысле… мальчик. Люблю смотреть по телевизору регби и футбол. По-мужски вожу машину. Мне проще делать, чем планировать и обсуждать планы. Ценю житейский опыт больше художественного. Прямо говорю о сексе. К шмоткам почти равнодушна – некоторый вкус почувствовала только недавно, когда моя работа стала как-то приближаться к фэшн-бизнесу: роль Шанель, я лицо Chanel № 5. Но все равно никогда не буду покупать дорогую одежду – просто стыдно… Мне не нужно, чтобы меня защищали. И я никогда не прибегаю ко всем этим тактикам обольщения. Я вполне прямая и практичная. Это иногда мешает. Ведь на самом-то деле мужчины романтичнее женщин. Они верят в роли, предписанные природой представителям разных полов.
А вы верите в свои роли, ставите себя на место своих героинь? Могли бы полюбить пожилого человека, как ваша юная героиня в «Салоне красоты «Венера»?
О. Т.: Я далека от самоанализа и героинь на себя не примеряю. Но мне нравятся эти люди, в «Венере»... Он увидел в ней не куклу из парикмахерской, не стажерку, не юную девушку в поисках партнера и поддержки. Он увидел в ней ее саму, только ее, вне всяких функций и социального контекста. И она увидела в нем не богатого клиента и не потенциального содержателя. А именно его, с его жаждой жизни. Если мне удается увидеть человека, его самого и только его, разве имеют значение разные привходящие – возраст, место в социуме?
А в брак вы верите?
О. Т.: Но я же не замужем. Делайте выводы.
А в бесконечную, не зависящую от времени и испытаний любовь, как у вашей Матильды в «Долгой помолвке»?
«РОДИТЕЛИ МЕНЯ УЧИЛИ: НАДО ПОНИМАТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ ВОКРУГ. ВСЕГДА. ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ. И КРЕПКО СТОЯТЬ НА НОГАХ».
О. Т.: Хотя я совсем не материалист – деньги для меня нечто абстрактное, – я и не романтик. Для меня в истории Матильды, которая не поверила в смерть жениха на войне и отправилась на его поиски, главное не любовь. Главное – она боец, Матильда. Она хочет ясности. Что такое «пропал без вести»? Всегда есть возможность разведать! Для меня эта история про силу и ясность. А любовь… Тот, кто любит, уязвим. А значит, бесконечно любящий – мазохист. Следовательно, любовь всегда немного мазохизм. А в мазохизм – да, в него я верю.
Какие отношения вы видите для себя идеальными?
О. Т.: Не знаю. Правда не знаю. Иногда я вижу отношения столь, казалось бы, извращенные, но настолько страстные, настолько подлинные. И возможно ли вообще обойтись без «ролевых игр»? Но мне никогда не хотелось играть в отношениях в прятки. Если люди хотят быть вместе, им надо отказаться от двусмысленностей, от неоднозначных слов и поступков. Так – для меня. И так было – я видела – для моих дедушки и бабушки. А они прожили вместе почти 70 лет. Значит, это все-таки возможно – не играть, если вы вместе…
Разве можно в жизни достичь однозначности? Неужели вы не испытываете сомнений, никогда не сомневаетесь в себе?
«Я НИКОГДА НЕ ЧУВСТВУЮ НЕСВОБОДЫ, ПОТОМУ ЧТО ВСЕГДА НАСТАИВАЮ НА СВОБОДЕ. ЭТО МОЯ ГЛАВНАЯ ПОТРЕБНОСТЬ»
О. Т.: Я? Да каждую минуту! Я не уверена ни в одном из своих решений. Как выбрать правильную роль, правильное платье для премьеры, правильный сок в супермаркете… И относительно правильности решений, принятых на мой счет, тоже не уверена. Когда меня вдруг взяли и утвердили на роль в «Коде да Винчи», я впала в ступор от ответственности – все-таки многомиллионный голливудский блокбастер. Даже во время съемок ждала: да нет, конечно, меня снимут с роли, да вот завтра же и снимут… И успокоилась, только когда полфильма сняли: поняла, что не пойдут же продюсеры на такие траты – столько сцен с другой актрисой переснимать. Но ведь сомнение в себе – как раз то, что нас развивает. Разве не так?
Для вас «Амели» могло и не случиться: Эмили Уотсон, для которой была написана эта роль, могла согласиться, тогда Жене не позвонил бы вам и вы, возможно, не стали бы звездой... Вы не думали об этом?
О. Т.: Но я к тому времени уже была актрисой. Самое важное со мной к тому моменту уже случилось. Я уже стала тем, кем хотела быть.
Вам всего 31 год, а так много уже состоялось в вашей жизни – успех, карьера. Главная роль в большом голливудском проекте, что для достижение. О чем мечтаете?
О. Т.: Ни о чем. Я ни о чем этаком не мечтаю. Я не знаю, где буду года через три. И кем буду. Чего я буду хотеть. В чем нуждаться. Будущее для меня – букет невероятных открытий. Понимаете, я знаю столько талантливых актеров, которые каждый месяц думают, как заплатить за квартиру. А мне вот удивительно повезло. Чем меньше от жизни ждешь, тем больше кажутся ее подарки… Нет, об одной вещи все-таки мечтаю! Мечтаю наконец-то без ошибок сыграть 15-й прелюд Шопена.
«Шанель» до «Коко»
Хотя Одри и утверждает, что совсем не романтична, ее тянет к романтичным ролям. И, может быть, лучшая из них – в 2,5-минутном рекламном фильме аромата Chanel № 5 «Ночной проезд», снятом Жан-Пьером Жене, автором «Амели» и «Долгой помолвки», любимым режиссером Тоту. Ему она по большому счету обязана своей славой. А сменила Одри на посту лица духов саму Николь Кидман.
…Сквозь ночь, пронзительно и тревожно трубя, мчится «Восточный экспресс». На пути в Стамбул в средиземноморской бархатной тьме между двоими витает аромат любви… Небожительница Николь Кидман покидала своего избранника ради славы и красной дорожки. Земная женщина Одри Тоту находит потерянного возлюбленного в прохладе старого вокзала Лиможа. Грудной, медленный, хрипловатый голос Билли Холидей за кадром: «I`m a Fool to Want You…» Тоту не из тех, кто уходит. Она из тех, кто находит.
Личное дело
- 1978 года 9 августа родилась в городке Бомон в провинции Овернь, во Франции.
- 1996 Заканчивает общеобразовательную и музыкальную школы (по классу гобоя) и поступает в коллеж с перспективой стать филологом.
- 1997 Переезжает в Париж и поступает в прославленную школу актерского мастерства Cours Florent; дебютирует в телефильме «Центр мишени» Лорана Хайнеманна.
- 1999 Первая заметная роль в кино – в фильме Тони Маршалл «Салон красоты «Венера».
- 2000 «Распутник» Габриэля Агийона; роман с актером, режиссером и продюсером Матье Кассовицем, начавшийся на съемках фильма «Амели»; премия «Сезар» за роль в «Салоне красоты «Венера».
- 2001 «Амели» Жан-Пьера Жене; номинации на приз Европейской киноакадемии и «Сезар» за роль в «Амели».
- 2002 Номинация на приз Европейской киноакадемии за роль в картине «Грязные прелести» Стивена Фрирза; «Испанка» Седрика Клапиша.
- 2004 Начинает личные отношения с американским поэтом Лансом Мазманяном, которые продлятся почти три года.
- 2005 «Красотки» Седрика Клапиша; номинации на приз Европейской киноакадемии и «Сезар» за роль в «Долгой помолвке» Жан-Пьера Жене.
- 2006 «Код да Винчи» Рона Ховарда; «Роковая красотка» Пьера Сальвадори; начинает отношения с известным французским музыкантом и певцом -М- (сценический псевдоним Матье Шедида); становится лицом аромата Chanel № 5.
- 2007 «Просто вместе» Клода Бери.
- 2009 «Коко до Шанель» Анн Фонтейн; снимается в романтической комедии «Комплексный уход» (Soins complets) Пьера Сальвадори, где снова, как и в начале своей карьеры, играет девушку из салона красоты.
