Мария Миронова: «Я отношусь к себе очень жестко»

Psychologies: В трагической роли Федры вы невероятно выросли как актриса: играете свободно, глубоко, страстно – на разрыв аорты. Изменила ли эта работа ваше отношение к другим вашим ролям?

Мария Миронова: До Федры во мне было много нерастраченных сил, которыми я чересчур загружала не слишком значительные роли: они казались мне очень серьезными. Теперь я растрачиваю себя там, где нужно – в Федре, а остальное играю легко. Моя новая работа в спектакле Владимира Мирзоева «Тартюф» – из числа легких и, к сожалению, внешне эффектных ролей. Но репетировать с Мирзоевым – большая радость.

Кто ваши зрители?

М. М.: Я не хотела бы разграничивать свою аудиторию, например, на специалистов и простого зрителя. Зритель для меня понятие единое. Я вообще по жизни человек не разделений, а соединений. Но, наверное, мне было бы сложно играть для аудитории стадионных концертов. Это не мой зритель.

Поколение вашего сына – это ваша аудитория?

М. М.: Сложно определить. Если говорить в целом, ребята тинейджерского возраста – от 12 до 20 – живут под специфическим телевизионным, клиповым диктатом. Это не совсем моя стезя.

У вас с сыном сравнительно маленькая разница в возрасте. Вы понимаете это новое поколение?

М. М.: Понимать-то понимаю, но… Я человек достаточно консервативных взглядов и чувствую, что, скорее всего, родилась не в то время. Я в нем вполне адекватно существую – формально, темпоритмически, но оно не по моей душе. Мне близко то ощущение времени, которое есть в фильмах Александра Сокурова и Андрея Тарковского. Не мелькающее, не клиповое, а реальное, точечно проживаемое. С долгим ощущением от каждого лица, дуновения ветра… Нынешнему поколению подростков это смотреть скучно. Его внешние ритмы жизни сливаются с внутренними.

Нет ли у вас страха потерять из-за этого контакт с сыном?

М. М.: Нет, у меня был период жизни в том же переходном возрасте, когда я была суперсовременна и так же, как сейчас мой сын, находилась под влиянием модных веяний. Но в какой-то момент я разобралась в том, что происходит вокруг, и мне это стало категорически неинтересно. Надеюсь, что с Андреем рано или поздно произойдет то же самое.

Мы связываем со своими детьми определенные надежды, желания. Но в какой-то момент родное существо начинает жить по своим законам. Вам знакомо это чувство разочарования?

М. М.: Я не воспринимаю настоящий момент как точку, как нечто завершенное. У меня нет такого подхода: сегодня все плохо, и я разочарована. Тогда пришлось бы каждый день в чем-то разочаровываться. Я точно знаю, что есть перспектива. Поэтому мне остается только по мере своих возможностей что-то выстраивать. И верить.

Вера в Бога, о которой вы говорите, делает жизнь более ясной. Как вы почувствовали ее в себе?

М. М.: У меня с самого раннего детства было, пожалуй, только одно положительное качество на общем неблагополучном фоне. (Смеется.) Это целеустремленность. Очень сильное желание чего-то добиться, понять, достичь. Вот оно и помогло мне. Многое пришлось преодолевать. И это было очень трудно, ведь что-то преодолеть можно только внутри себя. Пытаться изменить внешние обстоятельства бессмысленно.

Похоже, вы максималист?

М. М.: Абсолютно. Максималист, перфекционист и идеалист. Страшное сочетание. Вся моя жизнь – сколько себя помню – определяется стремлением к чему-то идеальному, а не наличием его.

Поясните, пожалуйста.

М. М.: Можно притчей? «Встретился один монах с мирянином, они долго общались, и мирянин был потрясен его благочестием, добротой, мудростью и однажды спросил монаха: «В вас уживается множество прекрасных вещей – как вам удается совмещать в себе столько достоинств? Укажите мне этот путь». На что монах ответил: «То, что вы говорите, удивительно, ведь ко всему, что вы перечислили, я отчаянно стремился всю свою жизнь, но так этого и не достиг». По большому счету, этот монах не слукавил. Чем дальше он шел по своему пути, тем больше понимал, насколько его цель далека от него.

Свое первое стремление помните?

М. М.: Достаточно рано я поняла – конечно, на уровне ощущений, – что у меня, как у любого человека, есть определенный набор способностей. И что данное мне я должна вернуть с лихвой, а не закопать в землю – вот этого я больше всего боялась. Мне надо было много трудиться и относиться к себе очень жестко. Если ты как следует поле не вспашешь, на нем ничего не вырастет.

А разве любить это «поле», то есть себя, не нужно?

М. М.: Не думаю, что это плодотворно. Мне ближе путь отстранения от своего «я», чтобы избежать пристрастия. Когда я только пришла в театр, обо мне много писали, чаще – плохое. У меня был выбор: воспринять это со своей «колокольни», а значит, обрасти комплексами и выстроить защиту («Я хорошая, а вы меня не знаете»). Или задуматься, почему люди это пишут. Я выбрала второй путь.

И теперь вы можете сказать, что свободны от мнения других людей?

М. М.: Отчасти да. Я очень долго шла к этой свободе. Ведь любой человек склонен думать, что он – замечательный и неповторимый, только кто-то почему-то его не понимает. Такое восприятие порождает огромное количество проблем. Мне ближе ощущение себя как малой части огромного мира: вот есть я, а рядом – другие люди. Наши жизни смешаны в равных пропорциях. Принять это очень сложно. Но – какая бы ни была ситуация! – чем меньше ты думаешь о себе, тем жизнь прекраснее. И люди начинают воспринимать тебя все лучше и лучше. (Смеется.) Потому что в другом человеке нам всем прежде всего интересен его интерес к нам самим!

Но понять другого не всегда легко. Что вы делаете, когда вас не понимают, не слышат? Отступаете, принимаете как должное?

М. М.: У меня включаются очень жесткие внутренние механизмы – достучаться во что бы то ни стало. Напор появляется, как у быка. (Смеется.) Азарт неимоверный.

Чего вы точно не пожелаете своему сыну?

М. М.: Зависимости от каких бы то ни было навязанных штампов, стереотипов. От дани времени. Русский человек вообще склонен к зависимости – раньше от власти, сейчас от денег… Но для моей психики это ужасно. Когда в моем сознании появляется что-то навязанное извне, я перестаю быть собой.

Но ведь внешняя среда – это и люди, которые нас формируют. Вы признаете авторитеты?

М. М.: Авторитеты необходимы, особенно ребенку. Когда я приходила в детстве к своей бабушке, Марии Владимировне, и рассказывала, как я люблю танцевать, заниматься теннисом, английским языком, она мне говорила: «Машенька, ты как дырявый шланг: налево вылетит, направо вылетит, а в результате…» – и показывала большую фигу. Я с ней согласна: мозг ребенка нужно направить в определенное русло, а если этого не произойдет, то он останется инфантильным человеком, которому трудно будет себя в чем-то реализовать. Мне повезло: авторитеты у меня были и есть сейчас. Это люди, с которыми у меня стопроцентная созвучность мироощущения, восприятия жизни, всего.

Были ли у вас авторитеты в плане формирования модели женственности?

М. М.: Это не моя тема.

Модель мужественности?

М. М.: Скорее это. Не знаю почему – так уж сложилось.

Скорее жесткость, чем слабость?

М. М.: Скорее конструктивность, чем эмоциональность. Я говорю о своем стремлении. Мне кажется, эмоции во мне и так есть. Но вектор моей работы направлен в сторону мужественности. Мне не нравятся истеричные, зависимые женщины. А женщины только лишь женственные, не работающие над собой, как правило, такими и становятся – истеричными и зависимыми.

Вам не близки мягкость и жертвенность?

М. М.: Как правило, это потом тоже переходит в истеричность. Когда ты жертвуешь бездумно, всегда потом будешь упрекать других в том, что они этого не оценили. Женщин, жертвующих разумно и не попрекающих этим, я в жизни не встречала.

Прекрасные образцы женственности есть в литературе – Татьяна Ларина, Наташа Ростова…

М. М.: Мне ближе женщины за сорок: Федра, мадам Бовари – с другим жизненным багажом. Мне нравятся героини не идеальные, а страстные. У каждого человека есть некое душевное заболевание, то есть страсть. Мне интересно сочетание вот этой болезненности и звенящей, природной чистоты, которое есть, например, у Сонечки Мармеладовой. А смирение Татьяны Лариной, покорность – великая черта русского народа – к сожалению, пока не совсем моя тема. Но мне есть к чему идти, расти.

Вы боитесь чего-нибудь?

М. М.: Все в жизни выстраивается. Абсолютно все. Кроме того, что зависит от Бога, то есть жизни и смерти. Страх перед смертельным заболеванием или уходом человека из жизни – перед тем, что от моих действий никак не зависит, – я пока не переборола. Так же как и другие эмоции, связанные с этим: горечь, обиду и многое другое.

Вы обращаетесь к кому-нибудь за помощью в трудную минуту?

М. М.: Я глубоко убеждена, что любая ситуация, которая возникает в моей жизни, появляется для того, чтобы научить именно меня. И я сама должна ее разрешить: пережить, осмыслить и найти в себе силы справиться с ситуацией. У меня были разные моменты в жизни, и очень сложные. И я для себя определила одно: Бог дал мне силы на то, чтобы разрешить любые проблемы, которые создают люди. Пока ты жив, неразрешимых проблем нет. Самая страшная вещь – когда кого-то из тех людей, кто завязал этот узел – эту проблему, уже нет. Это может быть колоссальным грузом.

Но разве вам не хочется иногда элементарно поплакаться кому-то в жилетку – чтобы стало легче?

М. М.: Я не говорю, что никогда этого не делаю. Но я думаю, что это неконструктивно: если проблема есть, ее надо решать. Я буду предпринимать какие-то действия, молиться Богу, чтобы он открыл мне мое непонимание, но это моя проблема! Я не ищу легкости. Чтобы почувствовать радость, ее надо сначала заслужить.

Семья для вас – это что?

М. М.: Семья – это пространство моих любимых людей, свободного, разумного, наиболее бесстрастного, спокойного существования. Я не живу под крылом – это не моя ситуация. Семья – это, скорее, не защита, а гармония.

Как вы воспринимаете свой возраст?

М. М.: Я всегда была старше своих лет, даже в детстве. Только сейчас вхожу в ту пору соответствия между собой и своим возрастом, в которой мне по-настоящему комфортно.

В какие моменты вы счастливы?

М. М.: В последнее время я перестала искать счастье в будущем или в прошлом. Моменты счастья для меня связаны с благодарностью. Это замечательное ощущение! И я его в себе культивирую. Я благодарна Богу и людям вокруг за очень-очень многое. За то, что живы и здоровы мои близкие люди. За то, что у меня есть любимое дело, которым я зарабатываю деньги, не думая по большому счету о том, сколько именно. Для меня, наверное, это и есть то, что называется счастьем.

Личное дело