Говорят, она теперь часто назначает встречи именно здесь. И не потому что здесь милое патио, увитое диким виноградом, и подают знаменитое сицилийское красное. И не потому что портики, колонны и вообще «Древний Рим времен расцвета империи». И даже не потому, что она живет в двух кварталах отсюда. Кирстен Данст назначает встречи в таверне при отеле Роберта Де Ниро на Гринвич-стрит из чувства благодарности. Все дело в Каннах и в скандале с отлучением от фестиваля Ларса фон Триера за выступление на пресс-конференции «Меланхолии». Невзирая на него, приз за лучшую женскую роль жюри все же отдало Кирстен, и она получила его из рук Роберта Де Ниро. И видит его «руку» в самом факте присуждения. А после скандала чувствовала его отеческую и коллегиальную поддержку. И поэтому особенно расположена к таверне Locanda Verde, ее зарешеченным окнам, дощатому полу – к ее итальянскому духу. «По-денировски более итальянскому, чем в самой Италии!» – смеется моя собеседница.
Ее смех проявляет трогательные ямочки на щеках. Северный (она говорит, лапландский) овал (она считает – круг) ее лица комически-мило растягивается. А носик (она говорит, «кнопка-пимпочка») розовеет. И известная актриса Кирстен Данст становится похожа на девочку из мультфильма – белая челочка, ямочки, пимпочка. Собственно, она сама к себе так и относится: без всякой серьезности. Видя, что я с интересом разглядываю ее изысканно-английское шерстяное платье с флоральным рисунком – черный фон, желто-синие цветочки-маргаритки, узкий, но глубокий вырез, широкая юбка, – она перекидывает ногу через ногу, демонстрируя мне еще и черный замшевый полуботинок, и горделиво замечает: «Вот именно! Одета как леди!» И поясняет, что решительно выгребла из шкафов все девчоночьи вещицы, – шорты, джинсы «с рванинкой», топы с бретельками, пиджачки с люрексом – и теперь заменяет их на «настоящую одежду». Потому что ей скоро тридцать и нечего воспринимать ее как «телку с титьками». Вот именно так и говорит. Хотя я лично не думаю, что даже подростки видели в ней когда-либо исключительно эту самую телку.
Ну а подтверждение того, что она и правда нечто решительно иное, не заставит себя долго ждать. Нужно только задать серьезный вопрос.
Даты
- 1982 Родилась в семье немца Клауса Данста, служащего, и его жены-шведки Инез, художницы.
- 1994 Номинация на «Золотой глобус» за роль в «Интервью с вампиром» Нила Джордана.
- 1999 «Девственницы-самоубийцы» Софии Копполы.
- 2002 «Человек-паук» Сэма Рэйми.
- 2007 Дебют в качестве режиссера короткометражки «Добро пожаловать».
- 2011 Приз Каннского фестиваля за роль в «Меланхолии» Ларса фон Триера.
- 2012 «Холостячки» Лесли Хедлэнд; один из шести новых проектов – фильм «On the Road» («В дороге») известного бразильского режиссера Вальтера Саллеса.
Psychologies: Трудно забыть выражение вашего лица на той каннской пресс-конференции «Меланхолии». Что вы испытали, когда Ларс фон Триер сказал, что понимает Гитлера?
Кирстен Данст: А еще он сказал, что Израиль – заноза в заднице всего мира. И что хотел быть евреем, а обнаружил в себе «наци»… Так что я испытала шок. Не только от того, что он конкретно сказал. Я вообще-то к тому моменту уже была знакома с его брутальным скандинавским юмором, который иногда выражается в жанре, близком к кнопкам на стуле. Это была как раз кнопка на стуле, и каннский фестиваль подскочил. И мы лишились вечеринки для всей группы, а так хотелось отпраздновать… Но шок я испытала по другой причине. По той, что вот этого человека, который черт-те что несет про нацизм, я не знаю. Я знаю интеллигентного, милого, обходительного, раздражительного, фриковатого позера, пересмешника… Я знаю какого угодно Триера – но не Триера, понимающего Гитлера. И мне было, как в детстве, и стыдно, и смешно, и страшно одновременно.
Настолько, что вы даже не пытались сыграть спокойствие, невозмутимость…
К. Д. Да я вообще не могу играть в жизни. Мне не очень удаются, например, легкие романы. Тут ведь нужно импровизировать, подыгрывать партнеру… А мужчины – им так нравится игра. Тень на плетень, туманная непроясненность. А мне все хочется сказать: да говори ты прямо, нужна я тебе или нет! Нет, так я пойду дальше! Не задерживай меня! Я ну совершенно не в силах участвовать в этих играх. По самому своему существу я не актриса. Просто работаю актрисой. Я обожаю свою работу и рада, что сложилось именно так. Но определенно не умру, если эта работа кончится.
И чем бы вы тогда занялись?
К. Д. Как делается кино, я представляю, и в нем есть масса других занятий. Я уже стала маленьким таким продюсером и думаю о режиссуре – сделала уже два коротеньких игровых фильмика... В свободное время я учусь рисунку, живописи и дизайну. Беру между фильмами небольшие курсы. Возможно, со временем смогу попробовать себя как художник-постановщик. Меня именно это интересует в кино – атмосфера, образы, визуальность. Знаете, я очень люблю «Сумерки» , особенно первую часть. Она сделана режиссером, которая начинала карьеру как художник. Вы помните фильм? Черно-белые, свинцовые тона, убивающие цветное изображение. Блестящий от дождя асфальт – будто влажно залакирована вся поверхность фильма. Зыбкость линий, прозрачность лиц… Гравюра! Бердслей! И ты будто чувствуешь запах мокрого асфальта, капли вечного – и правда в штате Вашингтон вечного – дождя… Это же все сделано художником-постановщиком! Тот, кто занимался образом картины в целом, тот и заставил нас почувствовать мелкий дождик на лице! В будущем я вижу себя скорее в этом качестве.
Но пока вы получили приз Каннского фестиваля как лучшая актриса.
К. Д. Да, и бесконечно благодарна жюри, что они не судили «Меланхолию» по пресс-конференции! Мама и брат говорили, что плакали, когда узнали о призе. Папа позвонил, едва я сошла со сцены, – явно сидел в интернете и ждал результатов. Вот это действительно ценно.
Вам важно, что думают близкие о ваших ролях?
К. Д. Только так я свои успехи и измеряю – значат ли они что-то для тех, кого я люблю. Кстати, поэтому меня «Меланхолия» несколько пугала – там же у меня есть полностью «голая» сцена. Я предупредила младшего брата, Кристиана. Ну, этому чужда серьезность, он сказал: «Ладно, Кики, я закрою глаза». Известила немецких дедушку и дядю. Их не смутило, они заявили, что оценивать будут фильм в целом, а не отдельную сцену. Больше всего я боялась реакции папы. Он человек дисциплинированный и строгий. У него протестантский кодекс поведения в жизни, протестантская трудовая этика. Но тут он меня просто потряс. Сказал, что его не смущает никакая «голая» сцена, потому что он доверяет своей дочери, а его дочь наверняка не может участвовать в какой-либо пошлости. Я была по-детски горда.
А себе вы подарки делаете?
К. Д.: Ну, я люблю одежду, мне нравятся красивые вещи... Тут, кстати, была история: один парень работал на съемках и начал красть вещи у группы. У кого-то дорогущий мобильный, у меня – сумку. Пришлось выступать в суде… Гадость! Из-за какой-то чуши тряпочной парень сел в тюрьму…
Вы допускаете, что не все согласятся с тем, что «тряпочная чушь» – это ваша сумка от Balenciaga, как писала модная пресса, за полторы тысячи долларов?
К. Д.: Да, но ведь это не адекватные вещи – тюрьма и сумка. Тюрьма и какой-то мобильный! По этой логике свобода стоит денег. Я с такой логикой не могу примириться… В общем, нет, я про деньги мало что понимаю. Но я осознаю, что это довольно опасный путь – не понимать, как функционирует реальность. Знаете, я вижу столько людей, звезд, которые чем известнее и богаче становятся, тем больше изолируют себя от реальности, сооружают между собой и реальностью фильтры – ассистент по шопингу, ассистент по здоровому питанию, ассистент по фитнесу, консультант по воспитанию детей… Они более не хотят встречаться с жизнью. Своего рода синдром приобретенного аутизма… Я, надеюсь, этого избежала.
Но все же не удалось избежать депрессии – в 2008 году вы проходили лечение в клинике…
К. Д.: Да, мне знакома меланхолия. А не только «Меланхолия»… Просто тогда, четыре года назад, я вдруг почувствовала, что у меня нет никаких сил жить. Я не могла заставить себя встать утром с постели, выйти из дома за молоком, не могла разговаривать с другими людьми... Странно, правда? Теперь я думаю, в каком-то смысле это был мой способ повзрослеть. Я так рано начала играть, что, наверное, не заметила, как стала смотреть на себя глазами других людей – зрителей, агентов, продюсеров... Начала потакать этому образу себя, вне меня созданному. И не могла понять, какая я есть на самом деле, – не знала, чего хочу и к чему мне стремиться. Когда я легла на реабилитацию, таблоиды, конечно, написали: алкоголь и наркота. Смешно! Просто в один прекрасный день со своими экзистенциальными вопросами надо разобраться... Депрессия была еще и потому, что у меня было плохо с разрядкой. Мне надо было научиться выпускать пар.
Вы научились?
К. Д.: Я перестала отказывать себе в каких-то важных желаниях. Люблю танцевать. Могу пойти ночью в клуб – и до упаду! Проехала с друзьями на машине через всю Америку. И между прочим, узнала, что люди у нас живут просто и нередко бедно. Америка, она простая. Все знают это, а я узнала ближе к тридцати. Переехала из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк – купила квартирку на Манхэттене, в Трайбеке. Совсем небольшую, но очень нью-йоркскую. Сама ею занималась – никаких дизайнеров. В конце концов, это же мне в ней жить, а не дизайнеру! И потом, я перестала придавать такое большое значение мнениям других. Даже эта история с Ларсом и пресс-конференцией… До своей новой, «взрослой» жизни я, наверное, от стыда выбежала бы из зала. От возмущения глупостью, которой Ларс к тому же испортил всем нам праздник. А теперь думаю: иногда так бывает. Иногда можно простить себе или другому какую-то глупость.
Четыре вещи, которые Кирстен Данст не (всегда) нравятся
Утверждение, что женщине естественно опираться на мужчину.
«Человек, вне зависимости от пола, должен быть сам опорой себе. Если ты не можешь отвечать за себя, зарабатывать на себя и иметь собственные мнения, то тебе не поможет ни мужчина, ни сам Господь Бог. Какого бы пола этот человек ни был».
Поговорка «С волками жить – по-волчьи выть».
Самый лучший, по мнению Данст, совет она получила от одного известного артиста: «В жизни надо держать голову прямо и смотреть перед собой. Только не озираясь по сторонам, можно оставаться тем, кем ты на самом деле являешься».
Лос-Анджелес.
Вот яркая его характеристика, данная Кирстен: «Это город вампиров! И не романтических вампиров, а банальных кровопийц. Причем кровопийцами там становятся, и не имея к тому природной расположенности. Там все пытаются что-то выкрутить за счет других. Я переехала в Нью-Йорк, потому что тут… да просто никому ни до кого нет дела. Зато при этом помогут точно в тот момент, когда ты в этом нуждаешься».
Смотреть фильмы с собой.
«Это как слушать собственную запись на автоответчике – ничего нового не узнаешь, зато еще раз убеждаешься, что голос у тебя довольно противный».
Родители вам и доверяли с самого детства?
К. Д.: Абсолютно! Но при этом мама никогда не выпускала меня из поля зрения. Она как-то балансировала между моей свободой и своей за меня ответственностью. И, знаете, в конечном итоге ей удалось, давая мне свободу, воспитать во мне способность к адекватной, мне кажется, самооценке. И уверенность в себе, даже если мне что-то не удается.
Когда вы были подростком, ваши родители развелись. Как вы это приняли?
К. Д.: Я не помню это событие как драматическое. Все к тому шло. И как-то интуитивно я чувствовала, что вместе они несчастливы. Можно переживать несчастье, но жить в обстоятельствах несчастья, в процессе несчастья, невозможно. Мне было очевидно, что, расставшись, они станут счастливее. Поэтому травмы никакой не было. И поэтому же папа ровно столько же присутствовал в нашей с братом жизни после развода с мамой, сколько и до него. И поэтому теперь мы все прекрасно проводим время вместе. Их расставание не было разрывом, понимаете? Это было естественное расхождение жизненных маршрутов. Я мечтала бы уметь так расставаться.
А вы не умеете?
К. Д.: Нет, я не умею. Я не могу дружить с теми, кого любила. Для меня разрыв – это… Это дыра. Прореха. И все это я тащу в роли – и романы, и расставания, и ссоры с подругами… Я потому и говорю, что я не актриса. Актеры, они играют, а я действую как-то по-другому. И всегда по ролям могу восстановить, что конкретно происходило в моей жизни, когда снимался фильм. Иногда смотрю и вспоминаю: ага, ну конечно, я так обольстительно улыбалась Полу Беттани в «Уимблдоне», например, потому что тренировала улыбку, которой должна была очаровать совсем другого человека… Представляла на месте Пола его… Мне вообще кажется, что это лучшее свойство актерской профессии – роли тебя документируют. Что есть у других людей – видео свадьбы да фотки с выпускного вечера? А у нас – все снято. Как мы меняемся. И моим будущим детям я смогу показать, как взрослела их мать. Преимущество!
Но ведь не единственное?
К. Д.: Нет! Их, по большому счету, два. Второе – гонорары. (Смеется.)
А вы начали зарабатывать, если не ошибаюсь, в три года. Каково отношение к деньгам у человека, который с раннего детства зарабатывал их сам и никогда не нуждался?
К. Д.: Это не я начала, это моя мама. Просто, когда она со мной гуляла, ей постоянно говорили: «Какая у вас девочка живая! Ну прямо для рекламы детского питания!» или «Девочка ваша такие рожицы строит – актриса!» И мама решила, что можно попробовать – «почему бы не начать откладывать на колледж?». И как-то занялась обустройством моих актерских занятий. Говоря себе, что мы зарабатываем на колледж. И готова была прекратить в тот момент, когда почувствует, что мне не нравится. Но мне нравилось! И с каждым годом все больше. В результате заботой мамы уже стало, чтобы я сохранила привычный образ жизни, была нормальным ребенком. И я была – училась в обычной школе, место мое за столом за школьным завтраком ждало меня со съемок. Моя лучшая подруга Молли – моя одноклассница. То есть жизнь моя была нормальной, за одним этим исключением – я не очень знаю, что такое деньги.
Но ведь что-то они значат для вас?
К. Д.: Я рассматриваю их как способ помогать другим. Наверное, это самое приятное. С первого приличного гонорара, лет в двенадцать, кажется, я обновила мамину кухню. Она не просила, она думала, у 12-летнего человека есть занятия повеселее! Мои мама и бабушка живут сейчас в шикарном доме. Брат учится в Нью-Йоркском университете. Если бы немецкие дедушка и дядя, папины отец и брат, не принимали в штыки мои предложения что-то улучшить в их жизни – протестантская этика! все-то они должны заработать сами! – я бы и тут разгулялась.
