Моя жизнь выглядела благополучной: я перебралась из Молдавии, где окончила школу, сначала в Волгоград к отцу, потом в Москву, встретила мужчину мечты и вышла за него, с мужем мы создали интернет-магазин, родили и растим троих дочерей. Но при этом я всегда ощущала, что словно чего-то важного мне не хватает.
С самого детства я чувствовала в груди пустоту, в которую уходила энергия, сила, жизнь. Иногда я проваливалась в состояние космического вакуума на несколько дней. Чтобы вынырнуть, мне необходим был кто-то рядом. Я чувствовала себя живой, только когда слышала от других, что я нужна, что меня любят.
Несколько лет назад я стала заниматься саморазвитием, прошла психотерапию, узнала о семейных сценариях и задумалась: может, эта пустота даже не моя? Я начала расспрашивать маму. Оказалось, тема брошенности тянется уже несколько поколений: мужчины уходили из семей, исчезали из жизни детей.
Моя бабушка Мария вообще выросла в приемной семье: ее мать умерла в родах, отца расстреляли после революции. Из-за этого Мария не смогла официально выйти замуж за отца моей мамы: он был еврей, и строгая родня ему не разрешила жениться на женщине, чья национальность была под вопросом. Так что мама своего отца почти не знала.
Я тоже росла без отца: родители развелись, когда мне было семь. Папа вернулся в родной Волгоград, иногда звонил, а в мои 17 лет позвал меня к себе, чтобы я получила образование в России. Но мы постоянно ругались, он сильно пил. Кстати, он тоже брошенный: его отец ушел из семьи, когда он был маленьким.
Однажды старшая дочь сказала: «Мама, ты все время меня бросаешь». Я похолодела
Что стало с моим дедом, мама не знала, только обронила как-то, что была на суде по поводу алиментов и бросилась к нему, но он ее оттолкнул. Ей было четыре года. Тогда же Мария запретила родным и знакомым упоминать о нем: когда девочке говорили, что она похожа на отца, у нее шла носом кровь. Вся эта история была окутана молчанием, запретом, тайной. Что делать, я не понимала, и продолжала жить со своей «дырой в груди».
Тема еврейского дедушки всплыла, когда после свадьбы мы с мужем отправились в путешествие в Нетанию. Там мы гостили у моего друга Левы, и я в шутку обмолвилась, что если меня поскрести, то найдется еврейская кровь: по семейным легендам дед еврей, хотя доказательств нет. Лева принялся убеждать меня начать поиски.
Сразу по возвращении из Израиля мы с мужем отправились в Молдавию. Но везде, куда мы обращались, отказывали в информации: где документы, подтверждающие родство? На старых кладбищах читали могильные плиты, искали в городе Фалешты, где мог жить дед, его соседей, задавали вопросы в школе, где вроде бы работал брат деда, умоляли помочь сотрудников паспортного стола. Те в конце концов сжалились и дали клочок бумажки с написанным от руки именем — Мирон Менделевич Дегтяр. Кто-то сказал: похоже, он эмигрировал. И больше ничего — этот клочок и старое решение суда.
Неужели это все? Я отступила. И не трогала эту историю пять лет. Но однажды старшая дочь сказала: «Мама, ты все время меня бросаешь». Я похолодела. Похоже, я передаю сценарий брошенности по эстафете.
У меня стояла фотография бабушки. В отчаянии я обратилась к ней: «Ты же хочешь, чтобы я нашла его?»
Действительно: я постоянно убегала в работу, хобби, учебу. При всей любви к дочерям я была словно не с ними. И поняла, что мне во что бы то ни стало нужно восстанавливать семейную историю, избавляясь от ненужных тайн. Но как же мне найти информацию про деда?
В августе 2018 года мы с мужем и детьми отправились в израильское посольство, и нам подтвердили факт отъезда Мирона Дегтяра в 1994 году, но контактов не дали, даже не сказали, жив ли он еще. Неужели опять тупик?
У меня дома стояла фотография бабушки. В отчаянии я обратилась к ней: «Ты же хочешь, чтобы я нашла его? Чтобы наш род воссоединился? Я — ваши глаза, руки и ноги! Помоги мне!» То ли молитва, то ли крик души…
«Синдром предков»: когда прошлое семьи вредит вашему настоящему
И — удивительное совпадение — через три дня пришло сообщение по вотсапу от наших молдавских друзей, которые с азартом подключились к поиску. Их знакомая, бывшая сотрудница паспортного стола, заинтересовалась моей историей и отыскала израильский телефон некоего Леонида Дегтяра, который, вероятно, приходился мне дядей, а маме братом, сыном деда Мирона от второго брака.
Меня охватили волнение и страх: появилась ниточка, которая может привести к моему деду, и многолетняя семейная тайна наконец раскроется. А вдруг снова ошибка? Я позвонила и попыталась объяснить, кто я. Но мужчина на том конце оборвал меня: «В моем роду никто не говорит по-русски. У меня нет сестер и не может быть родственников в России». Он перестал отвечать на мои звонки и СМС. И снова помог мой друг Лева: на иврите он 40 минут объяснял Леониду Дегтяру, кто я такая, говорил о Фалештах, о Марии... В тот же день, через пару часов, на мой звонок ответила жена Леонида (оказалось, она родом из Волгограда!): «Дайте ему время, он в шоке».
Я не знаю, как это происходит, но моя пустота уходит, заменяясь теплом и любовью. Я это ощущаю физически
Позже я получила от него сообщение на русском: «Да, я знаю, о ком вы спрашиваете. Это мой отец». Мы наконец поговорили с ним. Я была счастлива: вся семейная история, растянутая через поколения, вдруг сошлась в одной точке. Я как будто обрела почву под ногами, ощутила себя в потоке энергии, света, тепла. Я стала частью чего-то большого, что теперь мое.
И вот в апреле 2019 года я прилетела в Израиль, побывала сначала в доме у дяди, а потом и на могиле своего деда. Проревела три дня: как будто выплакала всю боль брошенных жен и детей, отчаяние ушедших мужчин всего нашего рода. Моя рука как раз лежала на могильной плите деда Мирона, когда пришло СМС от мамы: «Что ты делаешь? Мне стало легче».
Вернувшись, я неделю уговаривала ее увидеться в скайпе с братом. Я понимала, что им обоим нелегко это дается. Их жизнь в одночасье перевернулась, каждый обрел родного человека, о существовании которого раньше не подозревал. А еще я увидела, как они похожи. Сейчас мы с дядей постоянно созваниваемся. Я не знаю, как это происходит, но моя пустота уходит, заменяясь теплом и любовью. Я это ощущаю физически — плечи расправились, прекратились эти страшные приступы одиночества и желания замкнуться. Словно я нашла наконец саму себя, поняла, кто я, где мои корни, где мои близкие.
Я продолжаю исследовать историю рода — теперь уже по отцовской линии. Папа помогает мне искать и анализировать сведения о родственниках. И я чувствую, что семейный сценарий уже поменялся навсегда и мои дочери больше не обречены повторять прошлое.
«Любая правда лучше тайны»
Игорь Любитов, системный семейный терапевт
История Евгении — пример трансгенерационной травмы потери. Нет необходимости привлекать мистическую связь с дедом — достаточно реальной связи с матерью, которая видела свою маму, бабушку героини, переживающую расставание с мужем и отвергнутую из-за «не той» национальности. Мама сама жила без отца и была напоминанием бабушке о бросившем ее мужчине.
Пустота принадлежит не только Евгении, но ее матери и бабушке. А когда туманная фигура из семейной легенды стала конкретным человеком, у которого есть родственники, фамилия, место захоронения, то пустота, которая неизвестно к кому относилась, стала распределяться по другим участникам этой истории. Евгения превратилась в просто внучку своего деда, и ей стало легче.
Знание реальных историй — противоядие от патологических связей. У дочерей Евгении теперь тоже больше шансов проживать свою жизнь, а не мамы, бабушки и прабабушки. Любая правда, какой бы она ни была, менее страшна, чем фантазии и домыслы, рожденные в тайне.
