22 года назад я приехал в Израиль. Приехал без средств, без личных связей с влиятельными людьми, без знания иврита. Прибыл на высокой волне эмиграции, в которой было много и врачей, и ученых, и всем нужно было срочно искать работу в условиях жесткой конкуренции.
У меня, правда, была фора: я успел опубликовать довольно много статей в профессиональных международных журналах, они вызвали интерес у некоторых зарубежных коллег, и за последние два года перед отъездом в Израиль я успел объехать по приглашению 11 стран, принимал участие в конференциях и конгрессах, выступал с лекциями.
Но мне ведь надо было вызвать интерес у руководителей израильских психиатрических клиник, которые со мной на этих конференциях не встречались. Конечно, в автобиографии, с которой я намеревался ездить на интервью в поисках работы, был список моих публикаций, но я ведь был не один такой – многие ученые приезжали с солидным списком своих работ.
Гораздо позже я понял, что фора моя была скорее воображаемая, а не реальная: мои публикации и опыт многочисленных выступлений повышали мою самооценку, придавали мне уверенность в себе. Но именно это оказалось самым главным во время моего первого – и единственного – интервью в поисках работы.
Что вы будете делать, если мы не возьмем вас на работу и в других больницах вам откажут?
Со мной случайно познакомился психолог, сотрудник одной из психиатрических клиник, прочитал некоторые мои статьи и предложил директору больницы вызвать меня на интервью. Его рекомендация не была решающей – он сам начал работать в этой больнице недавно.
Поэтому меня принял сначала не сам директор, а заведующий отделением, для предварительного ознакомления. Он посмотрел список моих публикаций, ни о чем меня не спросил, куда-то ушел, и минут через 20 меня пригласили к директору.
Перед ним лежали мои бумаги. Никаких вопросов по сути моей научной и врачебной деятельности он не задал. Он спросил меня по-английски, где я сейчас живу и что делаю – я учил иврит, но довольно безуспешно, – а потом внезапно сказал: «Вы ведь знаете, что новоприбывших очень много и конкурс большой. Что вы будете делать, если мы не возьмем вас на работу и в других больницах вам откажут?»
Я был шокирован таким приемом, но сумел этого не показать и спокойно ответил: «Ну что ж, наверное, пойду подметать улицы и буду всем рассказывать, как здесь принимают ученых моего уровня». Директор проигнорировал упоминание об уровне и задал следующий вопрос: «Если пойдете подметать улицы, то, может быть, к нам и пойдете, нам как раз нужен дворник?» Это было уже откровенное издевательство, и я ответил с усмешкой: «Нет, к вам не пойду. Далеко ездить».
Наступила короткая пауза, я думал, что интервью закончено. Но директор внезапно сказал: «Мы берем вас на работу, откроем лабораторию по исследованию сна. Как только окончите курс обучения иврита, немедленно позвоните. А теперь пойдем, я довезу вас до железнодорожной станции».
Уже работая в больнице, я понял, что это предложение подвезти меня было с его стороны беспрецедентно. Как показал дальнейший опыт общения, он не был ни эмпатичным, ни благородным человеком – впрочем, я мог догадаться.
Но во время этой поездки он держался по-дружески и на равных, по-видимому стараясь исправить произведенное впечатление, и, прощаясь, сказал: «У вас очень хорошее чувство юмора».
Потом, за оставшиеся месяцы, его секретарша раза два звонила мне домой и спрашивала, когда же я выйду на работу, проверяя, не передумал ли я. Насколько я знаю по рассказам других, такая заинтересованность в новом эмигранте тоже была уникальной.
Конечно, директор решил взять меня на работу уже тогда, когда познакомился с моей научной биографией. Но думаю, что это его решение очень укрепило мое поведение на интервью – поведение человека, сохраняющего спокойствие и уважение к себе в состоянии естественного стресса, который он постарался усилить. Он явно хотел проверить, как я буду вести себя в ситуации, которая вполне могла вызвать чувство беспомощности, и поведение мое оценил.
Чувство собственного достоинства – сильнейший козырь в любой игре.
