Все началось с моих первых родов. Мне было 25 лет, и я рожала дома. Это был 1986 год, нельзя было выбрать врача и акушерку. Роженицу на скорой везли в ближайший роддом, где были места.
Мобильных телефонов еще не существовало. Женщина оставалась без связи с близкими на три дня с совершенно неизвестными ей людьми, которые нередко вели себя так, словно взяли ее в заложницы.
На вопрос «Что за укол вы мне сделали?» ей отвечали: «А вы что, врач? Что надо, то и колем». В российской медицине совсем не учитывались личные границы. Никто не спрашивал, хочет ли рожающая, чтобы 15 студентов по очереди тренировались на ней определять раскрытие шейки матки, или нет.
Я слышала много таких рассказов от женщин и решила, что хочу рожать дома. Сейчас понимаю, что это было рискованно, но природа помогла мне. Как биолог, я имела представление о том, как проходят роды. Организм у меня сильный.
Тогда были популярны «роды по Чарковскому» — в воду, и со мной работали его ученики — муж и жена. У них не было медицинского образования, но был опыт приема родов и большое желание помочь. Дочь появилась на свет здоровой, а я быстро восстановилась.
Старшие товарищи постоянно ставили меня на место, ведь я была совсем «зеленой» в сравнении с их тридцатью годами стажа
Когда я позже рассказывала об этом, то обнаружила, что моя история — роды без страданий и унижений — исключение. И я поняла, что систему надо менять, чтобы будущие матери и отцы могли, как я, радоваться появлению детей.
Я не человек размышлений, я человек действий: окончила медучилище и пришла работать в роддом. Мне казалось, сейчас я объясню, как надо вести беременных, и все изменится. Но старшие товарищи постоянно ставили меня на место, ведь я была совсем «зеленой» в сравнении с их тридцатью годами стажа.
Примешивалась и профессиональная ревность, ведь я получала восторженные отзывы: «Акушерка развернулась и ушла, а Екатерина подержала меня за руку, и это было так нужно мне!» Вместо сотрудничества у нас получилось яростное противостояние. Я не знала, стоит ли мне работать в этой сфере дальше. И тут вмешался случай.
У меня было педагогическое и медицинское образование, хороший английский. Благодаря этому я попала в 1991 году вожатой в США. Там познакомилась с математиком из Москвы, который по контракту работал преподавателем в американском университете.
Он начал ухаживать за мной. Но... дома меня ждали пятилетняя дочь и муж... В смешанных чувствах я вернулась в Москву, и вдруг: «Прости, я встретил другую», — говорит муж. Мы расстались.
Меня в любой момент могут вызвать ночью в другой город, в разгар праздника я отлучаюсь поговорить по телефону с беременной
С будущим мужем № 2 мы переписывались целый год по электронной почте, которая тогда только появилась. Наконец я переехала в США. Но все мои дипломы оказались там никому не нужны, и я решила получать диплом медсестры.
Весь первый курс ходила с животом — ждала второго ребенка. Логично было бы обратиться в университетский госпиталь. Но подруги посоветовали найти маленький родильный центр, где бы я не была на конвейере, подобрать индивидуальную акушерку.
...Это были совершенно потрясающие роды. Они перевернули мировоззрение моего мужа, помнившего из «Войны и мира», что княгиня Лиза рожает весь день, истекает кровью и умирает. Кити не умирает, но тоже мучается. И вот мы рожаем вместе, он говорит: «Кричи!» А мне хорошо, я не хочу кричать.
Муж тогда понял, насколько важна атмосфера, и стал ярым сторонником партнерских родов. Для меня это была большая удача, ведь без его поддержки мне было бы сложно работать в перинатальной сфере.
Он спокойно относится к тому, что меня в любой момент могут вызвать ночью в другой город, что в разгар праздника я иногда отлучаюсь на час, чтобы поговорить по телефону с беременной. Я не могу сказать ей: у меня сейчас гости — позвоните завтра.
Когда я училась на четвертом, последнем, курсе, снова забеременела, и лицензионный экзамен, без которого нельзя работать, сдавала за 10 дней до родов. Этой беременности по всем показателям не должно было быть.
После рождения второго ребенка мне поставили диагноз: рак груди. Опухоль удалили, и хирург предложила сразу сделать пластическую реконструкцию удаленной груди из мышц живота. С виду обычная грудь с едва заметным шрамом. Прогноз был неутешительный: возможен рецидив, а забеременеть я больше не смогу. Но муж оказался лучшим целителем для моего организма.
Случайно, проходя диспансеризацию вместе с однокурсницами, я узнала, что жду ребенка. И снова случай: я была на приеме у врача, и в регистратуре, заполняя мою карточку, меня спросили, планирую ли я кормить грудью. Я замешкалась.
Мимо проходила женщина в медицинском халате. Я не помню ее лица, но на всю жизнь запомнила ее слова: «Если женщина с двумя грудями может кормить близнецов, то почему миссис Шехтман не сможет кормить одного младенца одной грудью?»
Спустя годы я стала вести группы поддержки женщин, переживших рак груди, и рассказывать им о грудном вскармливании. Позднее я выкормила одной грудью и четвертого ребенка. А тогда подумала, что организм женщины — сложный и надежный механизм, природа сама дает нам ресурс. Я убедилась в этом во время третьих родов.
Это как раз то, чего не хватало всем российским женщинам: чтобы кто-то был рядом и на равных с ними о них же заботился
Муж на работе, детей мы отправили к хозяйке съемной квартиры. Схватки были слабыми, я отпустила акушерку домой отдохнуть. И тут началось!
Я залезла в теплую ванну, как уже была научена. Хозяйка пришла ко мне спросить, не надо ли чего, увидела мою испуганную маму, посмотрела на меня: «Уже головка показалась. Хочешь, вызову 911?» Я представила пожарных в касках и почему-то с брандспойтами в моей ванной и сказала: «Нет, буду рожать сама».
Вернувшейся акушерке осталось только перерезать пуповину.
До того дня я считала, что рожающая женщина не справится без меня и моих акушерских навыков. А тут я поняла: природа все знает, нужно только следовать за женщиной. И в измененном состоянии, в каком она пребывает во время родов, бессознательное подскажет само, что делать. Главное — помочь ей чувствовать себя спокойной, уверенной в своих силах.
Дальше мы перемещались по миру за мужем и его контрактами, пока не осели в Тулузе. Я решала бюрократические дела со своим медицинским образованием и работала в социальном агентстве, помогала неблагополучным семьям, престарелым.
Однажды увидела журнал, где рассказывалось о доулах. Там же было объявление о курсах в Лондоне. И снова муж поддержал: хочешь — поезжай, я побуду с детьми. А я очень хотела! Эти женщины давали беременным и роженицам эмоциональную и физическую поддержку, чего не дает врач.
Доула знает все о беременности и родах, она подскажет, куда обратиться, объяснит, что происходит с организмом, притушит вовремя свет, подаст воды, почитает вслух книгу, найдет нужного врача, разомнет затекшую спину, посидит рядом.
Если роды партнерские, она не подменяет собой отца ребенка, а разделяет функции. Тот встречает малыша, а она выполняет пожелания женщины до, во время и после родов.
В переводе с греческого «доула» значит «служанка». Это как раз то, чего не хватало всем российским женщинам: чтобы кто-то был рядом и о них заботился. Это то, что я люблю и хочу делать.
Как-то мои комментарии в соцсетях заметила Ирина Сергеева, которая сама училась на доулу в России. Она предложила: а давай организуем курсы, ведь то, как учат российских доул, — совсем не то, чему учат за рубежом. И мы создали Институт перинатальной поддержки.
На первом потоке у нас было 36 учениц, а сейчас в каждый набор — больше 100. Тогда же появилась Ассоциация доул — она гарантирует профессионализм всех участников и соблюдение этического кодекса. Чтобы оказать помощь моим студенткам, которые сталкиваются с трудными ситуациями при родах, в том числе перинатальными потерями, я получила психологическое образование.
Радуюсь, что сейчас все больше врачей понимают необходимость в работе доулы. А когда меня спрашивают, в чем она заключается, я говорю так: «Очень долго, долго, долго ждать и быть всегда рядом».
