«Призналась, что воровала шоколад»
Анна, 35 лет
В 90-е годы я некоторое время жила с тетей. Вместе с мужем они держали продовольственную палатку. Склада не было, и часть товара хранилась дома. В том числе коробки с шоколадными яйцами «Киндер-сюрприз». Мне было сложно удержаться от соблазна, и я потихоньку из середины коробки вытаскивала по одному яйцу.
В конце концов родственники обнаружили пропажу. Но, что странно, никто не заподозрил меня. Обвинение пало на мою бабушку, которая страдала психическим расстройством. Мне было стыдно, но я тогда промолчала.
Я вспомнила об этом, когда моя шестилетняя дочь Маша вынесла из супермаркета игрушки и сладости. На своем примере я объяснила, что воровать нельзя. Но, видимо, тогда она была слишком мала, чтобы понять. Через несколько лет она оговорила свою подружку: будто бы та ее бьет и издевается. Мы запретили ей общаться с этой девочкой, но оказалось, что она ни в чем не виновата.
И я рассказала, как мне было плохо и совестно в детстве, что из-за меня отругали бабушку. А у Маши уже были случаи, когда за ее поступки прилетало другим. Мы долго говорили, я объяснила, что чувство вины из-за истории из детства меня мучает до сих пор и жить с ним непросто. Мы с дочкой договорились никогда не врать.
Ей 12 лет. Недавно Маша рассказала, что одноклассницы предложили ей что-то украсть в магазине, но она отказалась.
«Сообщила о шизофрении в семье»
Марина, 45 лет
От меня, ребенка, скрывали, что мой родной дядя шизофреник. Об этом я узнала случайно, разглядывая детские снимки отца. На одном он запечатлен в деревне, где жили его родители, рядом с ним очень похожий мальчик — оказалось, у бабушки была двойня. К сожалению, брат моего папы в юношеском возрасте стал свидетелем жуткого преступления. На его глазах сосед зарубил топором жену. Этот стресс спровоцировал психическое заболевание.
Мой отец был очень закрытым. Возможно, на него повлияла эта история. Кроме того, он занимал высокую должность. А в СССР подобное родство могло сказаться на партийной карьере. Следы дяди я нашла, уже будучи взрослой. Ему было 47 лет, когда его не стало. Свои дни он окончил в психоневрологическом диспансере.
Из-за этой семейной тайны мои родители не стали рожать второго ребенка, опасаясь плохой генетики. Выйдя замуж, я практически сразу призналась супругу, что с наследственностью у меня не все благополучно. С первых дней я присматривалась к сыну, но он растет абсолютно здоровым. Несколько лет назад мы разглядывали старый семейный фотоальбом. Особого времени на раздумья у меня не было, я рассказала сыну о его двоюродном дедушке.
Несмотря на мои опасения, он воспринял эту информацию спокойно и даже не понял, зачем это было скрывать. Сейчас ему 15 лет. Хотя мальчик растет очень отзывчивым, может даже прослезиться, когда по телевизору видит трогательные сцены, к семейным тайнам он совершенно равнодушен. История родственника для него не стала трагедией.
«Рассказала, что отец ему не родной»
Юлия, 44 года
В 2000 году я вышла замуж. Не по большой любви и даже не по расчету, а по глупости. Мы были знакомы с детства и просто привыкли друг к другу. У мужа были проблемы со здоровьем, и рожать ребенка от него было бы неоправданным риском. Но я решила, что все же хочу малыша, и в отцы ему выбрала другого мужчину. Супруг знал об этом, но продолжал жить с нами.
Сын подрастал, считая его папой, поскольку никого рядом он больше и не видел. Через шесть лет мы все же развелись. Я собралась второй раз замуж, но сын категорически отказывался принимать нового члена семьи, требуя вернуть папу. А бывший муж, сказав, что чужой ребенок ему не нужен, скрылся.
Скандалы продолжались несколько лет — сын и мой второй муж не могли найти общего языка, а я не знала, как выйти из этой ситуации. Мои родители требовали, чтобы я все держала в тайне, поскольку это аморально. После очередной истерики сына я не выдержала и объяснила ему, что не стоит ждать возвращения папы, поскольку он, собственно, не папа.
Я до сих пор не знаю, для кого этот разговор был большим стрессом. Мой мальчик некоторое время переваривал информацию. Затем он захотел посмотреть на биологического отца в соцсетях и задался вопросом: «А почему я ему был не нужен?»
Сейчас у меня очень близкие и доверительные отношения с сыном. Никакого осуждения в свой адрес я не увидела, чего нельзя сказать об отношении к двум отцам. Их безответственность стала для него примером, как мужчина себя не должен вести. Сыну 18 лет, и у меня есть основания полагать, что своего ребенка он не бросит.
Говорить или нет?
Чтобы решить этот вопрос, полезно сначала представить себе, что получит ребенок в результате рассказа, считает семейный психолог Елена Улитова.
Наша первая героиня Анна поделилась с дочерью своей историей и чувствами: она всю жизнь стыдилась детского поступка. Такой рассказ может стать более действенным стимулом к честности, чем наказание. Ребенок понимает, что его сегодняшние поступки могут иметь далекоидущие последствия.
Важный вопрос — насколько детально мы освещаем события. Несущественные или слишком кровавые подробности (например, как сосед зарубил жену топором) можно опустить. Марина дала сыну сведения о наследственном заболевании. Возможно, ему они не пригодятся. Но во многих случаях они помогают носителю распознать у себя первые симптомы и предотвратить развитие недуга или облегчить течение.
У нас разное отношение к болезням. В том, что болит сердце, мы признаемся легко. А про геморрой скорей промолчим. Но полезна и та, и другая информация. У многих есть страх, что рассказом о душевных проблемах можно их спровоцировать. «Я уверена, что психические заболевания имеют органическую природу, провокации не могут быть их причиной», — говорит психолог.
В отношении усыновления есть две позиции. Одна более традиционная: ребенку не следует говорить, что он не родной. Вторая более поздняя: полная открытость.
«Думаю, что информированность — более здоровый вариант для ребенка, потому что иначе он не может себе объяснить странное поведение родителей, их любовь- нелюбовь, неравное отношение к сиблингам, — замечает Елена Улитова. — Если родитель холоден или раздражен, ребенок приходит к выводу, что с ним что-то не так. Но бывает, приемные мать или отец на биологическом уровне неспособны принять чужое дитя как свое. А знание снимает с ребенка самообвинение».
Открывать правду об усыновлении лучше с самого начала и постепенно, потому что, когда внезапно меняется вся картина мира, когда ребенок верил в одно и вдруг все оказалось другим, это может быть травмой. Похоже, сын Юлии достаточно взрослый и самостоятельный, чтобы справиться с новым знанием, что тот, кого он считал отцом, был лишь мужем матери.
«В любой истории самое главное не сами события, а то, как их комментирует родитель, какой он предлагает вывод», — подчеркивает психолог.
