Лауреат литературной премий Пенне и премии им. Аполлона Григорьева, финалист и номинант премий «Большая книга» и «Букер».
Побыть в чужой шкуре

Однажды, оказавшись в доме давних друзей, немецких журналистов, аккредитованных в Москве, разговорился с незнакомым длинноволосым и бородатым гостем, журналистом из Лондона. Слово за слово, следует моя шутливая реплика по поводу бородатости визави, и… и вдруг слышу в ответ: «Я не могу стричься в Москве. Жду не дождусь, когда наконец попаду в Лондон…»

Оказалось, что наш британец не выносит грубых рук столичных парикмахерш. Оказывается, практически все они (даже в самых элитных салонах) слишком жестко контролируют посадку головы, не убирают волосок, упавший на кожу, не замечают, что порой касаются проводом электрической машинки его щеки, и вообще машинально, без всякого злого умысла, но тотально игнорируют его суверенность. Слишком близко нависают ртом и т.д.

Первое время он делал замечания, чем тайно злил фурий московского сервиса: подумаешь, упал волосок, сэр? А сейчас вообще оставил попытки стричь себя самого, руководя чужими ручищами, и приводит в порядок свою гриву только в любимой парикмахерской с видом на Темзу. Правда, в Москву сейчас прилетают на уик-энд французские куафюры, но там и предварительная запись, и дико дорого. Причем, сетуя на наш сервис, он слегка иронизировал над собой.

Перемещаясь в чужую шкуру, мы все, в том числе и мой британец, испытываем довольно болезненное чувство путешествия в средостение иной национальной идентичности и переживаем тайный шок от перехода психосоматических границ.

Случайный разговор с восприимчивым господином из Альбиона превратил мой обычный поход в парикмахерскую у метро в мрачноватый сеанс психоанализа

Удивительно, но, оказавшись в своей родной парикмахерской в районе Лефортово и усевшись в кресло перед зеркалом, я вдруг почувствовал, что мой давний мастер вежливо, но весьма жестко затянул мое горло белой салфеткой, торопливо стал елозить по голове электромашинкой, не замечая, черт возьми, что провод то и дело бьет меня по щекам, а уж о волосках, которые, словно кусачие муравьи, усеяли мою кожу, я помолчу.

В тот день мне стоило больших психологических усилий избавиться от британского синдрома чувствительности и дать в финале стрижки на чай мастеру, заметив про себя, что куафюр сунул мои деньги в карман халата с какой-то равнодушной наглостью.

Короче, случайный разговор с восприимчивым господином из Альбиона отныне превратил мой обычный поход в парикмахерскую у метро в мрачноватый сеанс психоанализа и невеселых размышлений о машинальной грубости и нашего сервиса, и нашего государства, и вообще о варварстве русской ментальности.

Вспомнилась великая строчка из Мандельштама:

«Власть отвратительна, как руки брадобрея…»

Побыть в чужой шкуре

Мои размышления о драматизме надевания чужой шкуры усиливает история с чайниками в Пекине… Пару лет назад в составе писательской делегации я обедал в пекинском ресторане с причудливым названием «Князь нефритовой чаши». Наша многочисленная компания числом в 22 человека (это важно) сидела за огромным круглым столом в круглой комнате. И вот финал – стайка раскосых фей вносит подносы с чайниками для чая и молниеносно расставляет их на столе. «Стоп! – восклицает наш гид, журналист, живущий в Китае больше 20 лет. – Коллеги, обратите внимание! Ни один заварочный чайник не повернут носиком в сторону гостя!»

И точно, все 22 чайника расставлены с таким изяществом и грацией, с каким бы расселись церемонные чайки на пляже; птицы деликатно отвернулись от людей. Каждая смотрит в свою сторону…

Оказывается, в Китае зорко следят за тем, чтобы чайник ни в коем разе не тыкал носиком в гостя, там это считается оскорблением.

Вернувшись в Москву, забежал в кофейню «Кофе-хаус», заказываю чайник зеленого чая. Официантка быстро приносит заказ и – черт возьми – ставит его носиком так, что фарфоровый носище нагло тычет прямо в мою физию. Оглядываюсь по сторонам – бог мой! – все чайники в кафе оскорбляли клиентов самым бессовестным образом!

Ну и ну, оказалось, что я импортировал из Китая ненужный запрет, завез новую занозу, каковых и без того полно в московской жизни…

Прошло, наверное, два месяца, пока я перестал замечать направление этих проклятых носов и перестал исправлять оплошки московского сервиса, то и дело разворачивая чайники от себя.

Итак, я легко перестал быть китайцем, но признаюсь, что в час стрижки кожа британца то и дело всплывает лужайкой на моем лице и мучает упавшим волоском.

Британские фобии оказались прочнее китайских церемоний.