Понедельник
Вернувшись из рабочей поездки, я стараюсь быть особо чувствительным к переживаниям моих анализантов*, связанным с недельным перерывом. Часто они могут быть скрыты и проявлять себя лишь через сны или нечаянно оброненные замечания, но иногда не нужно быть психоаналитиком, чтобы их услышать. Так было сегодня, когда мой анализант, 40-летний адвокат Дмитрий, начал обвинять меня во всех своих бедах и неудачах. «Вы все время уезжаете именно тогда, когда мне особенно необходима ваша помощь! Я иногда думаю, что вам безразличны ваши пациенты. Как можно работать с утра до вечера с разными людьми и переживать с ними все, что они рассказывают вам? Вы это можете лишь потому, что на самом деле вам глубоко наплевать на всех нас. Я уверен: если бы вам не были нужны наши деньги, вы никогда бы не вернулись и жили там припеваючи». За этой агрессией я слышу голос маленького обиженного ребенка; в моей памяти всплывают картины его детства. Больная шизофренией мать, живущая большей частью в своем внутреннем мире, то окружала его заботой и вниманием, то, казалось, совсем забывала о его существовании. Мальчик всеми силами тянулся к отцу, который очень его любил, но, будучи капитаном военного корабля, постоянно уходил в море, оставляя его одного с матерью. Однажды из такого похода отец не вернулся. Детское «Я» Дмитрия нашло защиту от боли с помощью отрицания этой потери: на самом деле отец не погиб, а бросил, предал его. Он живет где-то там, где ему хорошо, и не вспоминает о своем сыне. Цена такой защиты – обесценивание любви отца к сыну, разрушение тесной душевной связи с ним и, как следствие, ощущение пустоты и внутреннего одиночества у этого очень успешного взрослого мужчины. «Я видел сон, в котором я прихожу на сеанс, а ваш офис закрыт. Кто-то говорит мне, что вы умерли. Мне это было совершенно безразлично», – добавляет он. «Вы боитесь, что я не вернусь, так же как и ваш отец?» – спрашиваю я. Дмитрий взрывается потоком агрессии и ярости, направленной и на меня, и на своего отца. Успокоившись, он говорит полушепотом: «Мне было так больно, когда он умер, что я чуть не сошел с ума. Тогда я решил, что смогу жить и без него – так, будто его никогда и не было… На самом деле я всегда любил отца, и он всегда был мне нужен. Я понял сейчас, что я добился всего благодаря его любви и силе, которую он передал мне».
Вторник
Я ЧУВСТВУЮ, ЧТО МОГУ ТАК ЖЕ БЕРЕЖНО ЗАБОТИТЬСЯ НЕ ТОЛЬКО О СВОЕМ СЫНЕ, НО И О МАЛЕНЬКОЙ ДЕВОЧКЕ ВНУТРИ СЕБЯ.
«У вас появилась новая скульптура», – говорит мой анализант Татьяна, устраиваясь на кушетке и искоса нерешительно разглядывая деревянную копию тотемной фигуры с ребенком, найденной на островах Тробриан в Океании. Но в следующий момент она забывает о предмете своего мимолетного интереса и начинает рассказывать мне о своем раздражении, обиде на мужа, который, как она считает, интересуется лишь самим собой и их только что родившимся сыном. Она чувствует себя брошенной, нужной только для того, чтобы выкармливать малыша. «А ведь я тоже хочу нежности и заботы», – восклицает она… и замолкает, испугавшись своей ярости – уже по отношению к сыну. Внезапно, обернувшись, она вновь пристально смотрит на деревянную скульптуру. Фигура довольно большая, видны все детали. «Странно, – произносит она, – войдя, я решила, что это мать с ребенком на руках. Но сейчас мне кажется, что это не мать, а отец. У него явно мужское лицо и взгляд, обращенный куда-то внутрь себя. Но он держит ребенка, как мать. Может быть, это все же женщина?» Я спрашиваю ее: что, как ей кажется, может чувствовать ребенок на руках у этой матери-отца? «Он ощущает неразрывную связь как со своей мамой, так и с отцом. Он и есть живое подтверждение их связи, их любви друг к другу». Уже улыбаясь, она продолжает: «Он появился на свет благодаря их любовному слиянию в одно целое. Вы знаете, сейчас я вдруг вспомнила: когда родился мой младший братик, мне казалось, что родители перестали любить меня. Я ненавидела его и их, ощущала себя одинокой и всеми забытой. Возможно, после рождения моего сына я начала переживать нечто подобное – так, словно он не мой сын, а маленький братик, отнимающий у меня любовь мамы и папы. Ваша скульптура помогла мне вновь восстановить в себе нежную мать и любящую своего мужа женщину. Я чувствую, что могу так же бережно, как и эта фигурка, заботиться не только о своем сыне, но и о маленькой девочке внутри себя». Я думаю, что та магическая сила, которой Татьяна наделяет эту архаическую скульптуру, на самом деле заключена в ней самой, а точнее – в удивительной творческой силе ее бессознательного.
* Анализант – человек, проходящий психоанализ.
Что такое психоанализ?
Психоанализ основан в начале ХХ века Зигмундом Фрейдом. Этот процесс исследования бессознательного опирается на выявление скрытого значения слов, поступков, снов человека. Его цель – не только устранение проблем пациента, но и помощь ему в формировании нового «Я», способного продолжать внутреннюю работу и после завершения психоанализа. Лежа на кушетке и не видя аналитика, пациент должен следовать основному правилу психоанализа: свободно, без утаивания, говорить о своих мыслях, чувствах, ощущениях. Осуществлению этого процесса мешает сопротивление, которое должно быть переосмыслено и преодолено. Основу психоаналитической техники составляют проработка сопротивлений пациента и его взаимоотношений с аналитиком, интерпретации его снов и бессознательных конфликтов, связанных с вытесненными желаниями.
Центр современного психоанализа, тел.: (8 909) 972-0662.
Среда
С тех пор как мои французские друзья подарили мне маленького котенка Улиссу и она стала моим полноправным ассистентом в психоаналитическом кабинете, кошки заняли важное место в фантазиях моих анализантов, как, впрочем, и в моих собственных. Сегодня утром был, возможно, один из самых забавных моментов за все время моей практики. Я работал с Александром, президентом одного из московских банков, известным и уважаемым человеком, который, впрочем, в тот момент был очень далек от своего сегодняшнего социального статуса: лежа на кушетке, он был искренне расстроен невниманием своего отца к его достижениям. Он только что слепил замечательный инопланетный корабль и с гордостью показывал его отцу, надеясь на его похвалу и одобрение. Отец, однако, искоса взглянув на плод творческой фантазии сына, снисходительно потрепал его по голове и продолжил читать свою газету. Александр говорил мне о своем разочаровании, обиде и злости на отца, когда Улисса прыгнула ко мне на колени, удобно устроилась и начала громко урчать от удовольствия. Меня внезапно охватила тревога: я опасался, что мой анализант решит, будто я заснул и захрапел (!). В довершение всего Улисса, сладко потянувшись, издала звук, очень напоминающий человеческий зевок. До этого я не собирался нарушать поток воспоминаний Александра, но неожиданно для самого себя начал что-то активно у него спрашивать. В следующий момент, посмеявшись над собой и проанализировав свои опасения, я, благодаря своему кошачьему «ассистенту», понял глубину детского отчаяния своего анализанта: ощущая свою неспособность достучаться до «спящего» отца, он и во взрослом возрасте продолжал жить и работать, всеми силами стремясь доказать ему свою значимость.
Четверг
Современный психоанализ… Курс лекций, который я читаю уже многие годы на родном психологическом факультете МГУ, каждый раз заставляет меня внутренне собраться, настроиться на серьезную работу. Я не люблю повторяться и рассказывать то, что я и так хорошо знаю. Мне нравится размышлять в процессе лекции, строить гипотезы, обсуждать клинические случаи и обязательно узнавать что-то новое – так я открываю психоанализ для самого себя и для своих студентов. Это похоже на многократные подводные погружения в одном и том же месте моря. Каждое новое погружение – это встреча с чем-то уже знакомым и одновременно восторг от новых неожиданных мелочей. Ты замечаешь раскрывшийся голубой коралл, вальсирующее облако красных рыбок, игру света и тени в подводной пещерке – из всего этого постепенно рождается внутреннее чувство моря и его глубин. Так и сегодня: я погружаюсь вместе со своими слушателями в подводный мир детской сексуальности, который может так много рассказать о каждом из нас, если мы разрешим себе надеть маску, опустить голову в воду и присмотреться к этому удивительному и на самом деле совсем не враждебному внутреннему миру.
Пятница
Я застываю на миг, пораженный яркостью и силой внутренних душевных пейзажей г-жи М., внезапно открывшихся в ответ на мою, казалось бы, простую «филологическую» реплику: «Свет… Света». Это похоже на те особые мгновения в ходе горных путешествий, когда после невыносимо тяжелого восхождения ты выбираешься на горный перевал и перед тобой внезапно открывается новое пространство – с ледниками, раскрашенными заходящим солнцем, долинами и манящей линией горизонта. Так и сейчас, слушая рассказ г-жи М. об увиденных ею в сновидении отвратительных монстрах, с которыми она обречена жить и сражаться в темном, замкнутом пространстве таинственного дворца, я переживал вместе с ней всю ее беззащитность и отчаяние. В какой-то момент своего сновидения она кидает камень в пугающий ее образ и разбивает стекло. Луч света проникает внутрь дворца на несколько секунд, освещает чудище, и оно превращается… в нее саму. «Свет… Света», – произношу я. Я чувствую: словно молния ударяет г-жу М. Она замирает и внезапно начинает безудержно рыдать. Я ощущаю, как стены этой мрачной темницы разлетаются от ее рыданий, наполненных болью и вместе с тем несущих облегчение. У г-жи М. была сестра-двойняшка, которую, как она меня всегда уверяла, отец и мать любили гораздо больше, чем ее саму. Когда ей было пять лет, произошел несчастный случай: сестра погибла, когда они вместе играли во дворе. Ее звали Светой. Заблокированная, непережитая боль в глубине детской души, вина и потребность в самонаказании создавали во внутреннем мире г-жи М. мучительный ад. Ее собственное бессознательное подсказало ей, что вернуть себе себя она может, только восстановив утраченную связь с сестрой-двойняшкой, проделав, как мы говорим, работу горя. «Я снова чувствую себя живой», – были ее первые слова после долгих рыданий. Как тот путник на горном перевале, я очень рад этим вновь появившимся силам, но вместе с тем хорошо понимаю, как много еще предстоит пройти.
Суббота
ТРУДНОСТИ И ПРОБЛЕМЫ – ЭТО НЕ ТО, ЧТО МЕШАЕТ ЖИЗНИ, А ТАКАЯ ЖЕ ЕСТЕСТВЕННАЯ ЕЕ ЧАСТЬ, КАК РАДОСТЬ И УДОВОЛЬСТВИЕ.
Я радуюсь тому, что наконец могу провести весь день со своей семьей. Мы безуспешно пытаемся пробиться через пробки к детскому театру; я чувствую: еще чуть-чуть, и я начну нервничать. Внезапно, вспоминая своего старого знакомого, бывшего полковника ракетных войск, я улыбаюсь и успокаиваюсь. Уйдя на пенсию, он поработал на разных руководящих должностях и однажды шокировал своих близких, став простым таксистом. «Я достаточно свободен, принадлежу самому себе, и это доставляет мне большое удовольствие», – был его главный аргумент. Я помню то недоверие, которое испытывал сначала к этим его словам, полагая, что он прячет за ними свое ощущение нереализованности. Однажды я спросил его: «Какая уж тут свобода, если вы проводите столько времени в пробках?» Его ответ поразил меня до глубины души. «В пробках мы свили гнезда и живем в них», – ответил он. Этот удивительный образ-метафора открыл мне самую сердцевину его восприятия жизни и самого себя в ней. В тот момент я понял, что он действительно чувствует себя счастливым человеком. Для него трудности и проблемы – это не то, что мешает жизни, а такая же естественная ее часть, как радость и удовольствие. Внутренняя свобода – это не только ничем не ограниченный полет, но и создание своего гнезда, и принятие своей зависимости от близких людей и от обстоятельств.
Воскресенье
Мы с женой давно не получали такого удовольствия от фильма, как сегодня. Казалось бы, что может рассказать голливудский фильм о Франции? Приходится признать: очень многое. «Хороший год» Ридли Скотта заставил меня вновь пережить много драгоценных моментов из давнего путешествия по французскому Провансу с его солнечными пейзажами, запахом лавандовых полей, пастельными красками, бесконечными виноградниками и чарующей атмосферой человеческой жизни, соблазняющей своим послевкусием.
