«Мужчины в нашей семье не приживаются»

Олеся: Два месяца назад ушел муж. У нас трое детей, квартира в ипотеке, я сейчас не работаю. А у него, оказывается, больше года роман с соседкой. Я младше нее и, как мне кажется, красивее. Не понимаю... И если бы только он! Все от меня уходили: школьная любовь, парень в институте, мужчина, с которым был недолгий роман в мои 25. Недавно меня осенило — а ведь у нас в семье так принято! Папа ушел, когда мне было 12. Дедушка бросил бабушку. Отец бабушки, мой прадед, и ее пятеро братьев погибли на фронте. Мужчины в нашей семье не приживаются — умирают или уходят.

Владимир Дашевский: Скажите, а как складывались ваши отношения с папой?

— Мы мало общались. В будни он пропадал на работе, в выходные уезжал на рыбалку. Мне хотелось с ним поиграть, но он утыкался в газету или в телевизор. Однажды маме потребовалось уеха­ть, а я болела, и она оставила меня с папой. Мне было лет восемь. Он поставил любимую пластинку, взял меня на руки, и мы начали танцевать. Я уткнулась носом ему в плечо, папа так вкусно пах! Мне было хорошо оттого, что он со мной. А потом он вдруг сказал, что ему надо встретиться с приятелем во дворе. Надел пальто и ушел. Я подбежала к окну, стала кричать, чтобы он не уходил. Он махнул рукой, мол, я ненадолго. Тогда я залезла на подоконник (на пятом этаже) и свесила ноги вниз.

— И как он отреагировал?

— Прибежал с перекошенным лицом домой, снял меня с окна, посадил за уроки, а сам ушел в другую комнату и дулся там до прихода мамы.

— Понятно. Олеся, я сейчас задам не совсем очевидный вопрос — а зачем вообще нужны мужчины?

— Чтобы любить! У нас как-то были посиделки с подругами, одна сказала: «Мужчина нужен в доме для дела, чтобы было кому гвозди прибить и ножи поточить». Другая: «Для того, чтобы секс был, и регулярный». Третья: «Чтобы детей было на кого оставить». Я тогда сказала: «Не правы вы, девчонки. Мужчина нужен, чтобы его любить». И вот ирония судьбы: от меня муж ушел, а они до сих пор замужем…

— А что значит «любить»?

— Заботиться, быть на одной волне и, как в «Маленьком принце» де Сент-Экзюпери, смотреть не в разные стороны, а в одном направлении.

— В тех отношениях, что у вас были, вам удавалось так любить?

— Конечно. Самой сильной была университетская любовь. У нас были общие интересы, юмор, набор культурных ценностей — прочитанных книг, просмотренных фильмов. И если с мужем у нас последние лет пять было не очень, то там все произошло неожиданно. Мы с подругой возвращались с моря, мой парень встречал нас на вокзале, он тогда впервые ее увидел, а через два или три дня у них завязался роман. Я узнала от общих друзей, что они вместе поехали на дачу. А потом и сами сказали, что встречаются.

Это было ужасно. Я года два не могла прийти в себя. Меня разрывало от злости, и в то же время я чувствовала боль от потери близкого человека. Потом был небольшой роман с коллегой. А еще через год я познакомилась с будущим мужем. Страсть была сильная. Мы, конечно, не всегда смотрели в одном направлении. На воспитание детей у нас, например, были прямо противоположные взгляды. Но чем дольше мы жили вместе, тем больше появлялось общих интересов.

— Олеся, а что вы помните об отношениях ваших папы и мамы?

— Они никогда не целовались, не обнимались, спали в разных спальнях. Мне рассказывали, что их познакомили коллеги — «у нас тут работают такие симпатичные ребята, обоим по 35 уже и до сих пор не женаты». А любви там никогда не было.

— Пока вы рассказывали, я рисовал фамильное древо вашей семьи. Квадратики — мужчины, кружочки — женщины. Все квадратики либо перечеркнуты, это означает смерть, либо со знаком вопроса, то есть мы не знаем об их дальнейшей судьбе. Мужчина в вашей семье — редкий гость, которого надо любить. Как мотылек, который залетел на огонек, — в любой момент может обжечься и погибнуть. А правильно ли я понимаю, что любить для вас важнее, чем быть любимой?

— Не знаю. Наверное, быть любимой так же важно.

— «Наверное». Мужчина вечно на вторых ролях. Он ненадежен. Может подставить, уйти, с ним опасно — это то, с чем вы воспитывались. И если это так, значит, надо надеяться только на себя.

— Да.

— Наверное, и ваша мама так считала. Возможно, даже говорила: «Учись хорошо, рассчитывай только на себя. Ты должна получить профессию, чтобы себя прокормить».

— Да, про хорошее образование, профессию она точно говорила.

— Как вы думаете, это воспитание проявлялось в вашем поведении?

— Да. Последние года два муж постоянно говорил: «Ты как твоя мать. Доведешь меня до того, что я либо сопьюсь, либо уйду». И стал начинать день с пива, а заканчивать водкой. Я пыталась понять, почему он сравнивает меня с матерью. Мы же не похожи! Она — женщина жесткая, властная. Всю жизнь проработала начальницей склада, в подчинении 100 человек, и всех держала в ежовых рукавицах. Я же мягкая, уступчивая. Я спрашивала: «Почему я, как мать, должна довести тебя до того, что ты уйдешь? Может, у нас просто закончились чувства?»

— Смотрите. Я спрашиваю про ваше поведение, а вы мне отвечаете про мужа. Иными словами, вам ваше поведение становится понятным в отражении поведения другого. Если муж относится к вам хорошо, значит, все в порядке. Если он пьет с утра, это для вас сигнал, что вы что-то делаете не так. А сейчас еще и мужа нет, остаются дети. Правильно ли вы что-то делаете, зависит от того, как дети к вам относятся. И если они чем-то недовольны…

— Значит, мама что-то делает не так.

— Знаете, как это называется?

— Мама с вечным чувством вины.

— Нет. Это называется созависимость. Зависимость от мыслей, чувств и действий другого человека. В широком смысле — неспособность к существованию автономного «Я». Свой уровень дифференциации — свою «самость» — мы получаем в родительской семье, больше нам его взять неоткуда. Мы можем его повысить в течение жизни или понизить, но чаще всего мы просто находим партнеров с таким же низким уровнем дифференциации, как у нас самих.

Таких же, как мы, реактивных, обидчивых, воспринимающих все на свой счет, не способных абстрагироваться от чувств других людей, потому что проживаются эти чувства как свои. Если другой обижен или напряжен, вы воспринимаете это как свои чувства. А что на самом деле чувствуете вы, не понимаете. Нужна длительная терапия, чтобы вы научились отстраиваться от другого человека. Понимать: вот ты, а вот я. Я могу проявлять эмпатию к твоим чувствам, но не вовлекаться в них, а проживать собственные.

— В какой-то момент я действительно стала смотреть на мир глазами мужа: это бы ему понравилось, а это нет. Мы ездили туда, куда хотел он. Я носила только те платья, которые нравились ему. А в гости к нам стали приходить исключительно его друзья. Мои где-то растворились, и меня самой как будто не стало. И — я вдруг сейчас поняла — так было во всех отношениях, я растворялась...

— Есть несколько моделей взаимоотношений, я попробую их изобразить. Вот первый рисунок: круг вписан в квадрат или квадрат в круг. Это созависимые отношения, здесь нет границ, где мое, а где твое. Вот второй: квадрат с кругом в какой-то части пересекаются. Это модель здоровых отношений: у каждого есть личное пространство, но при этом есть общие цели — рождение ребенка, покупка дома, самореализация, что угодно. И третья модель — круг отдельно, квадрат отдельно. Это то, что было в семье ваших родителей.

— Да, совместное проживание. То, что я отрицаю.

— Вы отрицаете, но по факту ваша семейная жизнь строилась по этой же модели. Мечтаете вы о модели поглощения — «мы держимся за руки, говорим и шутим об одном и том же, смотрим в одном направлении». Но стремиться надо не к ней, а к модели, где круг и квадрат пересекаются. Где «я уважаю твои чувства, но они твои, а не мои», где у каждого есть пространство, время и возможности для развития. Что происходило с вами, когда вы мысленно соглашались с тем, что партнер важнее?

— У меня почему-то сейчас возник образ сдувшегося шарика.

— А насколько, как вам кажется, приятно, комфортно, интересно жить со сдувшимся шариком?

— Некомфортно и неинтересно. Но чем же его надувать?

— Собой. Своими интересами, эмоциями и желаниями. Вам кажется, что, если от вас уходят мужчины, значит, вы какая-то не такая, с вами что-то не так. Иными словами, вы не важны прежде всего для себя. В начале встречи вы признались, что давно хотели попасть на консультацию, но из-за других героев нашу встречу переносили, и вы соглашались.

— Да, все так.

— Вы себя ставите на последнее место. И не можете вслух произнести то, что вам действительно нужно. Сложно что-то почувствовать, когда тебе всю жизнь говорили, что это не важно. И чтобы привлечь к себе внимание, нужно забраться на окно с ногами или сделать что-то экстраординарное. Между тем, чтобы вас заметил самый главный человек — вы сами, не нужно делать ничего. Вы у себя есть. Есть предположение, что терапия созависимости занимает столько месяцев, сколько лет эта созависимость развивалась. То есть если вам сейчас 39 лет…

— Терапия будет длиться 39 месяцев?

— Да, это длинный, но интересный путь по познанию себя. Сегодня я могу только показать вам, где стоит баллон с гелием. Ваша же задача — подойти к нему и начать бережно, не спеша, надувать свой шарик. И делать это каждый раз, когда вам покажется, что он начал сдуваться.