Мне было 16, а младшему брату 11, когда с ним случилось несчастье. В то лето я гостила у подруги, а родители с Антоном собирались в санаторий. Накануне у него поднялась температура, но отъезд решили не откладывать, дали ему жаропонижающее. В поезде брат потерял сознание. Когда приехала скорая, он уже впал в кому.
Антона привезли в нашу подмосковную больницу. Врачи не знали, чем помочь. Брат просто медленно сох, но при этом еще и рос, увеличивался в длину! Мама ухаживала за ним, жила в больничной палате. Родители не смогли поддержать друг друга. Мне казалось, будто каждый день их бьют…
Я уехала учиться в Москву. Приезжала по выходным, приходила к брату в палату, говорила: «Ты поправишься, и мы с тобой поедем кататься на лыжах, ты так хотел этому научиться». Из его закрытых глаз текли слезы.
Мама иногда пропадала на несколько дней, никто не знал, где ее искать. Бывало, сижу на лекции, мне звонит медсестра: «Где она? За больным нужен уход!» Нянечек не хватало. Я все бросала, ехала искать маму в нашем городе, обзванивала знакомых. Она возвращалась в палату.
Антон прожил еще 9 месяцев. Вскрытие показало, что его укусил энцефалитный клещ и без лекарства началась интоксикация.
Вроде бы я хотела мальчика, но каждый раз про себя говорила: «Боже, как хорошо, что девочка!»
Через два года умер папа. Я старалась не беспокоить маму лишний раз своими проблемами. Приезжала, когда могла. Мама временами закрывалась дома на несколько дней. Усердно убиралась или смотрела видеозаписи с Антоном и плакала. Или уезжала, а потом появлялась как ни в чем не бывало. И не рассказывала, где была…
Мне было 27, когда я познакомилась с будущим мужем. И сразу поняла, что хочу родить ему сына. Я тренер по капоэйре, у меня много учеников-мальчишек, мне интересно с ними! И говорят, все мужчины мечтают о наследнике. Но когда я забеременела и сделала УЗИ, выяснилось, что будет дочь. Я расстроилась… Позвонила маме. «Ну что, мальчик?» — «Нет, девочка». — «Ну ладно, второй точно будет мальчик!»
Когда начались роды, мама пропала. Я не могла ей дозвониться, на сообщения она не отвечала. Я должна была думать о новорожденной Саше, о себе. Но все затмевало беспокойство о том, где мама, что с ней. Наконец она отозвалась: «Чего вы беспокоитесь? Что такого-то…»
И когда рождалась моя вторая дочь, Эрика, мама снова исчезла. Неделю я безуспешно пыталась дозвониться! Потом спросила: «Мам, ты почему ушла? Мне нужна твоя поддержка, я должна знать, что ты рада этому ребенку». Она ответила: «Конечно, рада. И неважно, что это девочка!» Меня это «неважно» потрясло. Опять она расстроилась, что не мальчик…
И тут я задумалась. Вроде бы я хотела мальчика, но каждый раз про себя говорила: «Боже, как хорошо, что девочка!» С этим я пришла к психологу. И поняла, почему одновременно и хочу, и боюсь родить сына. У меня было предчувствие, что если появится мальчик, мама начнет сравнивать его с погибшим Антоном, возложит на него много ожиданий, и каково ему с этим будет? А мои любимые дочери отойдут на второй план. Как будто это были «тренировочные дети», и вот наконец «настоящий». Все встало на свои места.
У нас с мамой состоялся откровенный разговор. «Мама, чего ты добиваешься, когда вот так исчезаешь? Почему редко приезжаешь, мало времени проводишь с внучками?» — «Я никому не нужна. Мне кажется, что меня никто не любит…» Я сказала: «У меня две дочери, одной из них 5 месяцев. И я рассчитываю, что ты будешь рядом. Ты моя мама, а я твоя дочь, но иногда кажется, будто у меня еще один ребенок-подросток…»
Может, тогда я впервые до нее достучалась. Мы потом часто возвращались к этому разговору. И говорили о том, что дети — это счастье, и нам не важен их пол.
И когда я рожала младшую дочь, мама никуда не исчезла! Мы перезванивались, она увидела Ариану, когда той еще и месяца не исполнилось: «Она такая хорошенькая, я ее люблю…» Мы как будто обе выдохнули.
Дочери у меня нежные, ласковые, внимательные — и мама постепенно оттаяла. Она же окончила хореографическое училище — а это определенный типаж, творческий, темпераментный! — заходит в квартиру, девочки на нее налетают: «Бабушка, давай танцевать!» И они включают музыку и танцуют все вместе. Или: «Бабушка, давай ты будешь лошадью, а я наездником!» И бабушка сразу встает на четвереньки. Не каждый взрослый может так: раз — и нырнуть в детство…
В семье родителей не принято было обниматься, гладить друг друга, а мои дети очень «телесные». Первое время мама вздрагивала, не понимала, что делать. А сейчас я вижу, что она получает удовольствие от объятий и игр.
Впервые за много лет я чувствую себя дочерью своей матери. Ребенком, которого любят
Изменилось мое отношение к маме, изменилось ее отношение к внучкам. Теперь она приезжает к нам регулярно, остается с девочками. Она знает: я всегда ей помогу, если это действительно надо, но не буду ее «спасать».
Мы обе взрослые женщины, но мне ее поддержка нужна не меньше, чем ей — моя. Я не избавилась полностью от страха, что у меня появится сын. Но точно не хочу беременеть только потому, что нужен мальчик. А не просто еще один ребенок — любого пола. Тем более что муж не переживает, что у него нет «наследника». Он говорит: «Кто должен у нас родиться, тот пусть и рождается! Не зря же в семье три девочки!»
Вот дочери иногда просят «родить им братика». Но я говорю: «Давайте я лучше подожду. Если у вас получится родить парней, буду воспитывать внуков. А если не получится, значит, будут девчонки!» Не хочу, чтобы мои страхи и волнения о мальчиках передались по наследству дочерям, чтобы эта тема стала для них такой же заряженной, как для меня.
Старшая дочь часто расспрашивает нас про Антона, любит смотреть его фотографии. Интересуется: «А он был умный? А с мальчишками дрался?» Мы с мамой честно ей отвечаем. Да, дрался иногда. Одно лучше получалось, другое хуже. Он был живым, он был ребенком. Сейчас эти вопросы не причиняют нам обеим столько боли, как раньше. Но лучше всего то, что впервые за много лет я чувствую себя дочерью своей матери. Ребенком, которого любят.
«Мама героини отыгрывала свою драму — болезнь и смерть сына»
Наталья Олифирович, системный семейный терапевт
У нас нет власти над полом ребенка, и рождение девочек у героини — это случайность. Она одновременно и хочет, и боится родить мальчика. Бывают истории, когда, узнав о ребенке нежеланного пола, женщина начинает так сильно тревожиться, что у нее происходит выкидыш или замершая беременность. Но в данном случае сперматозоиды победили в честной конкурентной борьбе.
Героиня носит женско-мужское имя Евгения. Можно предположить, что в ее случае родители тоже ждали мальчика — а на свет появилась она. Девочка, которой пришлось очень рано повзрослеть, стать самостоятельной и пережить множество травм и потерь.
Первая травма Евгении — это неожиданная болезнь брата. Девять месяцев он находится в коме — но живет, потому что у него «сильное сердце». Однако и оно не выдерживает… Женя приходит к нему, ухаживает, разговаривает, но все бесполезно. И это первая потеря мужчины в ее нуклеарной семье.
Вторая травма — уход папы, который, не справившись с напряжением, через два года умирает. Вывод: мужчины ненадежны, они покидают этот мир, не выдерживают боли и утрат…
Третья и основная травма Евгении — «уход» мамы. Мама отзеркаливает поведение Антона — «впадает в кому», пропадая из контакта, и символически умирает. Эти циклы она повторяет регулярно, отыгрывая свою драму — болезнь и смерть сына.
И второй ребенок не исцеляет бабушку, которая «заморозилась» и продолжала исчезать из контакта
В те моменты Евгения становится мамой для брата, что ведет к нарушению порядка в семейной системе. А когда умирают все мужчины — и сын, и муж — дочь становится матерью для своей мамы. Это нарушение носит название «парентификация», то есть бессознательная идентификация ребенка с ролью родителя своего родителя.
Проходит 10 лет, Евгения знакомится с будущим мужем, беременеет — и через 11 лет в семье появляется первая дочь, Александра. Интересно, что героиня называет свою старшую дочь женским аналогом мужского имени. К тому же оно начинается на ту же букву, что и имя умершего брата. Но бабушка не принимает ребенка — у него не тот пол, не та сиблинговая позиция. В семье мамы ведь были старший и младший ребенок, и Александра — аналог Евгении. Но и второй ребенок не исцеляет бабушку, которая «заморозилась» и продолжала исчезать из контакта.
Тогда Евгения пробует поговорить с матерью, и, похоже, какие-то слова затрагивают ее сердце. Возможно, понимание того, что все рано или поздно уйдут — даже если не в смерть, то в собственную жизнь, — несколько примирили с действительностью травмированную душу мамы.
Но вот появляется третья дочь — Ариана. Как и у Эрики, у нее женская версия мужского имени Ариан. Ариана, Ариадна, Арья, Риана… И имя снова на ту же букву, что и имя покойного брата! И сейчас это младший ребенок в семье, который — должен? может? — указать путь к исцелению.
Что сейчас важно осознавать Евгении? Рожая двух первых дочерей, она сама была в состоянии посттравмы. Невозможно нормально проживать материнство после стольких потерь — реальной смерти брата и отца и символической смерти собственной матери. Андре Грин описал феномен мертвой матери — матери, которая находится в депрессии. Поэтому в кризисные периоды жизни старших дочерей она может «долюбить» их и скомпенсировать то, что, возможно, упустила из-за собственных тревог.
Особенно важно наблюдать за определенными датами. Жене было 16, Антону — 11, когда случилась беда. По достижении детьми этого возраста могут актуализироваться бессознательные защитные механизмы семьи в виде самоповреждений, болезней, поведенческих, соматических или психологических симптомов у детей. Это как своеобразное напоминание о том, что в их семье был дядя.
Однако Евгения делает все правильно: не забывает о брате, рассказывает о нем дочерям, и он «живет» в сердцах и в памяти своих племянниц. Возможно, никому не придется доказывать лояльность семье и переживать что-то страшное из-за бессознательной идентификации с Антоном.
Я предполагаю, что старшая и младшая дочери в большей мере могут быть вовлечены в семейную историю. Но это — лишь вероятность, которой можно избежать, проговаривая все обстоятельства болезни и смерти в соответствии с возрастом и интересами детей.
Очевидно, что Евгения все еще находится под действием семейного сценария — она и хочет, и одновременно боится родить сына. Возможно, именно этот «вирус» — установка о том, что мальчики лучше девочек — она «подцепила» от матери, которая, потеряв сына, игнорировала дочь, будто та была человеком другого сорта.
Всем, кто находится под влиянием семейной мифологии, важно найти и занять собственное место в системе
Какое бы решение относительно еще одной беременности Евгения ни приняла, важно соблюдать несколько правил «техники безопасности».
- Если родится мальчик — найти ему собственное имя, не повторяя имя «Антон» и не ища ему аналогов. У мальчика должно быть свое имя, собственное место в системе и своя судьба.
- Если родится девочка — попробовать дать ей «девчачье» имя, у которого нет мужского аналога, или хотя бы имя не на букву А.
- Чтобы Антон не стал «призраком», чтобы его жизнь не отражалась в следующих поколениях различными симптомами, нужно помнить о нем: смотреть семейный альбом, видео, рассказывать, каким он был.
Жене важно разделять свою судьбу и судьбу своей матери. Возможно, иногда проговаривать про себя: «Мама! Мне очень жаль, что ты потеряла сына. Я знаю, какую чудовищную боль ты пережила. Относись ко мне с любовью, оставайся моей мамой, когда я буду растить моих девочек, твоих внучек. И что бы ни случилось в нашей семье, мы будем помнить, что у тебя был сын, а у меня — брат».
А всем, кто находится под влиянием семейной мифологии («Мужчины важнее женщин») или семейного сценария («Я должна сделать так же, как мама и бабушка»), важно найти и занять собственное место в системе.
Можно с уважением относиться к предкам и при этом понимать: это они хотели сына, «замуж за врача», много детей, большой дом и так далее. Вы имеете право на свои желания, свои выборы и своих уникальных детей — стольких, скольких хотите. А пол — это как получится.
