«Мне нужны доказательства, что я чего-то стою»

Анна: Я поэт. Конечно, не такой, который собирает тысячные залы, но я уже много лет этим занимаюсь, погружена в литературную среду. В ней очень большая конкуренция. И это одна из проблем, которую я хотела бы обсудить, — что делать с «дружеским серпентариумом»…

Владимир Дашевский: Мне всегда казалось, что для литературного творчества никого, кроме себя самого, не нужно. Какие тут могут быть единомышленники? Сидишь с тетрадкой или ноутбуком и все.

— В процессе создания текста — безусловно. Но потом этот текст надо куда-то нести. В один из институтов Союза писателей, которых сейчас много, и во всех нужны связи. Или в редакции журналов, где вас отказываются печатать. Судьба писателя зависит и от организаторов семинаров — они решают, выступать вам или не выступать. Премии, гранты — их тоже на всех не хватает. Из 2000 талантливых писателей и поэтов выбирают одного-трех, которые и получают деньги. Писательством хочется зарабатывать, но сделать это очень сложно. Мне часто отказывают, и я уже начинаю думать, со мной что-то не так. Что я недостаточно талантлива.

— С этой проблемой сталкивается все население Земли. Нас всех оценивают — и писателей, и дворников, и психотерапевтов.

— Я хочу научиться адекватно реагировать на отказ. Чтобы не было до слез обидно, когда проходит очередной поэтический форум и туда едет сто знакомых, а меня не зовут.

— Помните мультфильм «Падал прошлогодний снег»? Там мужичок любил повторять: «Что-то я какой-то маловатый». Проблема в том, что вы маловаты?

— Наверное, да. Я временами так себя ощущаю.

— То есть вам себя недостаточно, я правильно понимаю?

— Да. И извне постоянно приходят тому подтверждения. Как, например, сегодня с утра: «Мы не можем напечатать ваш текст. Извините».

— И сколько вы уже с этим боретесь?

— Лет десять.

— Тогда вас можно назвать упрямым, упорным человеком, если вы за столько лет не разочаровались в литературной деятельности.

— Уходить из нее пока некуда. Временами я занимаюсь репетиторством, но полностью переключаться на это не хочу.

— Поэтому продолжаете тянуть невыносимо тяжелую лямку поэта, обижаясь на литературных агентов, организаторов премий и не очень интеллектуальных поэтесс, которые собирают залы из подростков. Сколько вы еще готовы это терпеть?

— Может быть, лет пять-десять. У меня есть цель — чтобы мои книги появились на полках магазинов и продавались тиражом 20 тысяч экземпляров. Но пока мое творчество знакомо лишь ограниченному кругу людей. Думаю, с такими же проблемами сталкивается большинство выпускников творческих вузов, которым всю жизнь чуть-чуть не хватает до того, чтобы их заметили.

— Конечно, кроме таланта это и дело провидения, случая. Но либо вы пишете стихи и картины, потому что нравится процесс, и рано или поздно он приносит результат в виде славы и денег. Либо этого не происходит — но свое дело вы все равно должны любить. Иначе какой смысл им заниматься?

— Это какая-то идиллия. Представьте, что вы несколько лет бесплатно консультировали. Сохранили бы вы любовь к психотерапии?

— А я так и делал. Десять лет психотерапия практически ничего мне не приносила — консультации проходили в офисе в центре Москвы, где сначала нужно было сделать ремонт, а потом оплачивать дорогую аренду и коммунальные услуги. Но мне нравилось консультировать, и я продолжал этим заниматься. Риски есть всегда! Это как плата за входной билет в профессию. У меня такое ощущение, что вам лет 80 и вы так обижены на жизнь, которая утекает сквозь пальцы каждую секунду, как будто бы она вам что-то должна.

— Нет, я не могу назвать себя обиженной жизнью. Мне нравится многое из того, чем я живу, — преподавать, путешествовать, ездить верхом, гулять в хорошую погоду, смотреть кино, делать ремонт в квартире. Я могу долго перечислять!

— И почему-то здесь нет стихов!

— Не то чтобы мне совсем разонравилось этим заниматься, но я давно не получала доказательств, что делаю хорошее, правильное дело. Что я вообще чего-то стою. Вдруг я вообще ничего не стою?

— А какие доказательства вы хотите получить?

— Например, чтобы ко мне подошла тысяча человек и сказала: «Мы вас любим».

— А если подойдет один человек?

— Это неинтересно. Такое уже было десять лет назад, сейчас хочется больше.

— А если бы этим человеком были вы?

— Наверное, хорошо бы было. Я не могу сказать, что люблю себя. Но и не ненавижу тоже.

— Вы уже сказали, что маловаты. Что вам одной себя недостаточно. Но я не уверен, что вам хватит тысячи человек. Найдется условная Иванова, у которой поклонников будет на порядок больше, и вы начнете ей завидовать. «Лайков» всегда мало, если вы от них зависите. Если нет одного-единственного человека — вас, который может сказать перед зеркалом, что вы прекрасны, независимо от того, чем занимаетесь.

— Наверное, вы правы.

— Ощущение собственной значимости, «классности» появляется в детстве, когда ребенок говорит «а» или делает первый шаг, и все вокруг начинают хлопать в ладоши. Потом, правда, ему начинают предъявлять требования. Говорят: «Будешь хорошо учиться — поступишь в престижный вуз — найдешь отличную работу — удачно выйдешь замуж» и так далее. Ребенок сталкивается с оценками родителей, одноклассников, учителей — и начинает ощущать себя маловатым. Чувствует, что нужно сделать что-то такое, чтобы всем им понравиться.

— Да, творчество всегда было для меня способом доказать родителям и всему миру, что я из себя что-то представляю. Они хотели, чтобы я училась на программиста, а я бросила технический вуз и поступила в литературный институт. Папа тогда сказал: «Тоже мне поэтесса нашлась». И мне захотелось утереть ему нос, чего-то добиться на этом поприще.

— То есть получается, вы недолюбленная девочка?

— Да, наверное.

— А когда вас «лайкают», вроде как любят.

— Да.

— Не надо путать оценку с любовью. Зависимость от оценок — это рабство, которое заставляет вас быть хорошей для всех, нравиться. Не заниматься творчеством, а получать «лайки». Если я пишу, этот процесс поглощает меня полностью. Он занимает меня, радует, наполняет энергией. Само пребывание в этом всецело поглощающем процессе и есть результат. И совершенно не важно, получу я потом за него деньги или нет. Я пишу, потому что мне это нравится, потому что я получаю от этого удовольствие.

— Хорошие стихи не пишутся в спокойном, благостном состоянии. Они пишутся на надрыве.

— А я и не говорил про спокойное состояние. Это может быть разрыв аорты! Но при этом вы как будто находитесь в потоке, и все остальное становится неважным. Вы почему-то оцениваете мир как враждебный. Но это не так. Он скорее спокойный, нейтральный. Он никакой. Он просто есть.

— Вообще-то все серьезные произведения написаны писателями, у которых было ощущение, что мир рушится. И рассказы, стихи — они скорее вырастают из негативного опыта.

— Тогда продолжайте рушить мир. Чем более враждебным он будет, тем больше у вас материала для исследований. Но я скорее солидарен с теми, кто считает, что творчество — это путь, движение к Богу. В великом искусстве нет истерики. И денег больших там тоже нет. Если хочется зарабатывать, надо заниматься чем-то другим.

— Мне нужно найти замену поэзии — что-то такое, чем можно жить и гореть. Но что в то же время не нарушало бы душевного равновесия.

— Подумайте над этим. Но что бы вы ни решили, знайте: вы такая, какая есть. Аня, вас никогда не будет больше, чем сейчас. И меньше Ани тоже не будет. Это хорошая новость, правда?