Майкл Фокс родился в Канаде — стране лесов, кленового сиропа и хоккея. И, как многие мальчишки, мечтал стать хоккеистом. Подвел маленький рост: около 163 см. Поняв, что в большом спорте ему ничего не светит, 13-летний Фокс записался в школьную театральную студию, в 15 получил роль в сериале, а в 18 бросил учебу и отправился покорять Голливуд.
С покорением поначалу не задалось: мешал все тот же маленький рост. Майкл уже собирался обратно в Канаду, как вдруг ему предложили сняться в сериале «Семейные узы». За роль Алекса актер получил три премии «Эмми» и «Золотой глобус», а в 1985 параллельно начал сниматься у Роберта Земекиса в фильме «Назад в будущее». Несколько лет спустя у фантастически успешной картины вышли продолжения, а в 1991 году тридцатилетнему актеру поставили диагноз — болезнь Паркинсона. Публично он рассказал о нем лишь в 1998, а с начала 2000-х в основном переключился с актерской игры на поиск лекарства от заболевания и основал свой благотворительный фонд, который помогает пациентам и спонсирует исследования.
Сегодня Майкл Фокс озвучивает анимационных персонажей, периодически появляется в популярных сериалах («Юристы Бостона», «Хорошая жена», «Клиника»). Уже тридцать лет Фокс женат на актрисе Трэйси Поллан, у них четверо детей. Публикуем фрагмент интервью, которое актер дал журналу The New York Times Magazine весной 2019 года.
Вам поставили диагноз в 1991 году. Как это повлияло на вашу профессиональную жизнь? Вы начали сниматься, в основном, в комедиях — почему?
Я был напуган. Ужасно напуган. Я ничего не знал о болезни. Ты живешь как ни в чем не бывало, и вдруг тебе говорят, что все вот-вот радикально изменится. Сейчас-то я могу спокойно говорить об этом. Я договорился с болезнью, предоставил ей полную свободу действий в тех сферах моей жизни, которые она затронула, но в остальных я по-прежнему хозяин. Но тогда…
Тогда я был в панике, и это мешало мне принимать взвешенные решения. Казалось, часы тикают, и надо успеть заработать денег, пока я еще в состоянии. А значит, сниматься как можно больше — в фильмах, которые могут стать успешными. А надо было — в хороших, в действительно стоящих. Лучше было сняться в одном фильме, но в таком, который бы действительно что-то для меня значил.
Я начал понимать это только три года спустя — тогда, когда стал постепенно принимать свою болезнь. Но принять — не значит сдаться. Это значит понять и начать что-то делать.
Актеры часто говорят о своем теле как об инструменте. Из-за болезни ваш «инструмент» изменился…
Я долгое время выезжал в основном на мимике, много гримасничал. И это стало одной из причин, почему оставил «Спин-Сити» [Американский ситком, в котором Фокс играл главную роль — заместителя мэра. — Прим. ред.]: я чувствовал, что мое лицо стало «каменеть», и двигаться так, как раньше, больше не получается. В последних двух сезонах это уже довольно заметно. И я ушел.
Потом были «гостевые роли» в «Клинике» и «Юристах Бостона». Не думаю, что у меня хорошо получалось, но я был счастлив вернуться. Я понял: актерство — все, что я люблю и умею, и надо найти способ продолжать. Надо научиться использовать мой новый «инструмент». Слышали о философском подходе «меньше — значит больше»? Он стал для меня единственным выходом. У меня теперь как раз было «меньше».
Сколько в вас сегодняшнем от того парня, который когда-то снимался в «Назад в будущее» и «Семейных узах»?
Тот парень был другим. Он был куда ближе к канадскому мальчугану, который обожал рок-звезд: Джимми Хендрикса, Джимми Пейджа — и сам мечтал стать рок-звездой. Но я не был рок-звездой. Я был идиотом, который так и не понял главного.
А что было главным?
То, что у меня был талант. Что я всего достиг, потому что действительно что-то умел. Я же считал, что выиграл в лотерею, и не уважал свои собственные способности. Я катался на лимузине, высунувшись в люк на крыше, в каждой руке по банке пива, и удивлялся: кто бы мог подумать, что меня — меня! — ждет такой успех? А потом в игру включился Паркинсон. И я понял, что в жизни есть вещи поважнее, чем стать рок-звездой.
Болезнь Паркинсона — медленно прогрессирующее хроническое неврологическое заболевание, вызванное разрушением и гибелью нейронов, вырабатывающих нейромедиатор дофамин. Излечить заболевание в настоящий момент нельзя, но современная медицина позволяет значительно улучшить качество жизни больных и замедлить прогрессирование болезни. Используются как медикаментозная терапия, так и хирургические вмешательства. Так, Майклу Фоксу в 1998 году сделали таламотомию — точечное повреждение ядер таламуса.
Изменила ли болезнь ваше восприятие смерти?
Пожалуй, да. Я начал воспринимать свое существование как часть единого непрерывного процесса. Смерть постоянно где-то рядом, но не то чтобы я постоянно думал о ней.
Недавно вы столкнулись с новыми серьезными проблемами со здоровьем. Расскажете об этом?
Рано или поздно это должно было случиться. Дала о себе знать старая хроническая проблема с позвоночником. Мне говорили, что, если ничего не делать, я стану хуже чувствовать ноги и мне сложнее будет передвигаться. Потом я вдруг начал часто падать. Становилось все хуже и хуже, и было сложно понять, в чем дело: в болезни Паркинсона или в проблемах со спинным мозгом. В конце концов мне сделали операцию, за ней последовал долгий период восстановления.
Примерно в это время меня пригласили кое-где сыграть, и в августе прошлого года я должен был приступить к работе. Встал утром, пошел на кухню позавтракать, оступился, упал и размозжил руку. 19 штифтов.
Как вы с этим справились?
Знаете, я стараюсь не увлекаться мыслями типа «все в нашей жизни происходит для чего-то». Но, мне кажется, чем неожиданнее то, что с нами случается, тем большему мы можем научиться. Взять хотя бы этот случай: с чего я вдруг решил, что я в полном порядке и могу вернуться к активной жизни и работе, если за полгода до этого был прикован к креслу-каталке? У меня были довольно оптимистические ожидания от самого себя, а о возможных последствиях я не думал.
В начале 2000-х, основав фонд, вы мечтали найти средство от болезни Паркинсона, и рассчитывали сделать это в ближайшие десять лет. Прошло почти двадцать. Вы все еще надеетесь найти лекарство?
Конечно. Долгое время у нас было одно единственное средство. Оно давало кратковременное облегчение и вместе с ним — кучу побочных эффектов. Было просто необходимо найти что-то более эффективное. Например, сейчас появился препарат, который помогает при оцепенении. А это серьезная проблема для людей с моим диагнозом. Вы можете поджечь мне штанину, рядом со мной на столе будет стоять стакан воды, а я только и смогу, что сидеть и думать, как здорово было бы вылить воду себе на ногу. Лекарство, которое помогает с этим справиться, сильно меняет качество жизни.
Вы сейчас работаете над новой книгой. О чем она? [Фокс написал три книги мемуаров, ставших в США бестселлерами. — Прим. ред.]
Недавние проблемы со здоровьем заставили меня задуматься вот о чем: не давал ли я прежде людям ложную надежду? Не были ли мои выводы и открытия слишком поверхностными?
Я примирился с болезнью и считал, что и остальные сделали то же самое. И что хуже уже не будет. Проблемы с позвоночником показали, что это далеко не так. Готов ли я, будучи прикованным к кровати и принимая лекарства 24 часа в сутки, по-прежнему говорить: «Эй, а ну-ка не унывать!»?
Важно ли для вас то, что ваши дети могут посмотреть старые фильмы с вашим участием и перенестись в те времена, когда их папа еще не был болен?
Нет. Для детей моя болезнь — часть меня. Она сделала меня тем, кто я сейчас.
Источник: The New York Times Magazine.
