«Любимый запрещает мне готовить»

Виктория: Я трачу много времени и сил на хозяйство. Каждый вечер готовлю ужин для Петра, моего молодого человека. В прошлых отношениях у меня было строго: бывший хотел, чтобы к его возвращению ужин был на столе.

А Петр просит, чтоб я не готовила и не убиралась постоянно. Он видит, что мне это тяжело. Предлагает нанять домработницу. Говорит: «Я могу поесть в кафе, и оставь ты эту стирку, пойдем лучше погуляем!» Но я бесконечно наглаживаю рубашки и варю борщи. Останавливаюсь, только когда без сил падаю.

Владимир Дашевский: А что для вас это значит — приготовить борщ, погладить рубашки?

— Мне кажется, что это мой женский долг. Если не приготовлю и не уберусь, вроде как я и не женщина. А он порой ест не потому, что хочет, а потому, что я приготовила…

— И что вы чувствуете, видя, что он ест как бы автоматически?

— Мне обидно! Так тяжело дается суета на кухне после рабочего дня...

— И при этом вам хочется, чтобы Петр пришел домой, увидел сервированный стол, почувствовал аромат... Мне кажется, что глаженые рубашки и ужины — это ваш способ проявить заботу. Правильно?

— Да. С самого начала отношений Петр говорит: «Ты мне не пишешь, не звонишь, как и не ждешь вовсе. Тебя вообще все устраивает?» Что же я сделала не так, чтобы у него эти сомнения появились? Вот и предположила, что нужно создавать уют для него. Я не понимаю, как ему еще показать, что он мне нужен.

— Смотрите, вы произнесли очень важные слова: «Я не знаю, как по-другому выразить свои чувства». При этом у Петра есть потребность в том, чтобы вы для него делали не то, что делаете сейчас. Вы с вашим мужчиной будто на разных языках разговариваете, да?

Вы «общаетесь» с помощью борща и выглаженных рубашек: «Вот, посмотри, что я для тебя сделала! Я потратила много времени!» А он будто этого не ценит и отвечает: «Нет, мне нужно другое!» Вот это другое — что это может быть?

— Мне сложно ответить, потому что он не особо разговорчивый. Когда мы только начали встречаться, я спросила: «Почему ты со мной не общаешься?» Он ответил: «Я не привык. В детстве я пытался говорить с мамой и папой, но они меня не слышали. И они до сих пор спрашивают, как у меня дела, только чтобы я ответил, что все хорошо».

Но в августе кое-что между нами изменилось. У него был день рождения, и я хотела выбрать для него хороший подарок. Он не очень любит презенты, только если что-то нужное. Я все-таки выяснила, что он хочет новую сумку. Упаковала ее красиво. Украсила квартиру шариками, торт купила — как в детстве, со свечками. Он в восторге был! Родственникам и друзьям фотографии посылал даже… И очень меня благодарил за этот праздник.

— У меня ощущение, Виктория, что вы идете по минному полю и нащупываете кочки, на которые можно встать: «Ага, вот здесь борщ — не сработало! Ага, вот здесь шарики — получилось!» Иногда попадаете в точку, иногда не попадаете. И поэтому так много разочарования: вы искренне пытаетесь угадать его ожидания — а не всегда удается.

— Знаете, я словно вижу подвох в том, что Петр хочет меня избавить от моих домашних обязанностей…

— Возможно, его просьбы не готовить и не убирать звучат для вас как посягательство на вашу индивидуальность, самостоятельность. Как будто бы эти домашние обязанности, которые вы для себя придумали, доказывают некую вашу обособленность, право на собственную женскую роль. А если у вас их заберут, вроде как ничего и не останется. И вы превратитесь в такое милое приложение к Петру, да?

— Вы в точку попали! В прошлом году я с его подачи уволилась и некоторое время не работала. Тогда и начала активно «вить гнездо». Но у меня совсем пропал интерес к жизни. Я не понимала: а кто я теперь, когда у меня даже статуса рабочего нет? И между нами все испортилось. Петр даже домой не хотел приходить. Сейчас вернулась в офис, но боюсь, что история повторится, что я снова стану зависеть от него.

— И это очень понятный страх — страх слияния, растворения в другом. Его часто испытывают партнеры, которые только начинают совместную жизнь. Сейчас вы вместе проживаете время, которое психологи называют «периодом разбросанных носков». Он продолжается где-то год. В это время мы предъявляем друг другу всевозможные требования, особенности друг друга.

Возникает вызов еще большего, чем раньше, сближения — а люди, как правило, боятся именно сближения, а не расставания и одиночества. Потому что страшно потерять себя, свою идентичность. Близость требует доверия, раскрытия, проникновения другого в твой мир. Это рискованно. Мы думаем: «А вдруг он меня не примет? Вдруг сделает что-то, с чем я потом не смогу жить?»

Поэтому так сложно быть уязвимым, просить о чем-то, открываться. Это процесс обоюдный — и у Петра он такой же, как у вас. Сейчас вы выстраиваете оптимальную дистанцию для взаимодействия друг с другом.

Хорошо, когда у пары есть общие интересы, друзья, совместные поездки, но при этом у каждого остается обособленное поле. Плохо, когда вы «поглощаете» друг друга, превращаетесь в костыли для партнера, потому что не можете жить самостоятельно. И дистанция, которую вы сейчас пытаетесь нащупать, рано или поздно установится. И правила появятся, и ритуалы свои. О многом предстоит договариваться.

— Думаю, если я с Петром начну снова о готовке говорить, он скажет: «Да ты сошла с ума, девчонка!»

— Смотрите, что сейчас происходит: «Я ему скажу это, а он мне ответит: «Ты сошла с ума, девчонка!» Мне кажется, у вас есть страх перед разговором. Будто той вашей части, которая стремится доказать свою обособленность, гораздо легче выдерживать критику по поводу готовки, нежели пойти на риск и поговорить о желаниях откровенно.

И либо вы продолжите таким способом отстаивать самостоятельность, либо вам придется сесть и поговорить. Сказать друг другу: «Так со мной можно, а так нельзя. Это мне нравится, а это не нравится». Возможно, Петру нужно, чтобы вы просто сказали ему, как сильно по нему скучаете. И этого будет достаточно. Хотя борщ тоже классно!

— Мы с Петром, видимо, и правда очень разные, отсюда и непонимание. Он, к примеру, играет с коллегами в футбол просто за компанию, у них так принято. А я без спорта не могу.

— А чем именно вы занимаетесь?

— Бегом и триатлоном. На моем счету и полумарафоны, и даже один марафон. Через месяц планирую пройти олимпийскую дистанцию по триатлону в Сочи: занимаюсь пять раз в неделю по полтора часа. Езжу на велосипеде, плаваю.

— И я понимаю так, что это значимая часть вашей жизни?

— Знаете, бегать я по-настоящему люблю. А вот триатлон мне слишком тяжело дается, удовольствия от этих тренировок не получаю.

— А зачем же вы им тогда занимаетесь?

— Ну, я же уже начала готовиться к дистанции, оборудование купила — значит, обратного пути нет...

— То есть как с борщом: надо доесть, хочешь или не хочешь!

— Я осознаю, что это глупо… Но для меня это настоящий вызов. Не могу отказаться.

— А вам важно, чтобы мужчина тоже ценил ваши спортивные достижения?

— Мне важно, чтобы он меня поддерживал морально. Не обязательно, чтобы стоял с флагом на дистанции! Сейчас Петр помогает мне с поездкой в Сочи, договорился с друзьями, чтобы помогли мне велосипед собрать перед соревнованиями и разобрать потом. Для меня любовь — это вот такая поддержка...

Рассказываю вам о беге, о триатлоне, и думаю: как я буду жить без спорта, без работы, когда буду женой, потом забеременею, стану мамой? Понимаю, что это рано или поздно произойдет и будет совсем по-другому. Не могу себе ответить на вопрос: кто я без спорта, без карьеры. Это какой-то диагноз, если я не могу жить без статуса?

— Это не диагноз, это скорее страх быть собой. Определения вроде «спортсмен» или «начальник отдела» — подставки, на которые мы опираемся, они позволяют нам надувать щеки. А быть собой значит быть равной себе, не хуже и не лучше.

Вряд ли мы пришли в этот мир для того, чтобы пробежать десять марафонов и сделать тысячу борщей. Есть ведь еще какие-то цели в жизни — не внешние, а внутренние.

На мой взгляд, цель «быть Викторией» гораздо интереснее, чем цель «пробежать сто марафонов». Или сварить тысячу борщей. Быть собой — непросто, но это реально крутая цель.

— Звучит и правда сложно, но я разберусь.