Я бы, наверное, и не узнала никогда, что родилась в результате эксперимента с экстракорпоральным оплодотворением. Обычно в мыльных операх по сценарию идет это судьбоносное — «и вдруг». Мне было 19 лет, когда подружка передала в красках, что говорили на какой-то вечеринке мои родственники со стороны отца. «Женя-то им не родная». Этого не может быть! Я и похожа на них, ну разве что выше ростом. И я всегда была окутана такой любовью, что эти слова родни звучали как злая намеренная ложь. Но зачем? Или они что-то знают, чего не знаю я?
Сейчас, будучи взрослой, я думаю, что это от зависти. Когда мама уехала в ГДР, отец писал ей по три письма в день. В СССР прошла путь от официантки до директора ресторана. Ее и в Германию пригласили как большого профессионала. Отец, приехав вслед за ней в ГДР, устроился экспедитором, обслуживал военных. Оба красивые, яркие, харизматичные. Их романтической любви не могли не завидовать.
Я была желанным и долгожданным ребенком. Мама постоянно говорила, что я главное богатство в ее жизни. Я знала, что получилась у них не сразу, что она долго пыталась забеременеть. Должна была родиться в Германии, но заболела бабушка, и пришлось семье вернуться на родину, в Мариуполь, в поселок со звучным названием Украина. Но до дома доехать не успели: я появилась на свет в донецком роддоме, куда папа привез маму прямо из аэропорта, где начались схватки, — как обычный младенец, ничем не отличающийся от других. Но для родных я была принцессой, к ногам которой положен весь мир.
Друзья мне говорили: «Женька, ты обречена на успех». Это правда: отличница в школе, заводила среди подруг, все мои «взрослые» проекты довольно быстро становились прибыльными. Но… сколько себя помню, всегда чувствовала, будто не имею на это права. Я словно извинялась за полученные блага и удачи. Все атрибуты счастья налицо, а я не испытываю радости. Огонь внутри меня точно накрывают колпаком, и он не греет. Важно, чтобы хорошо и тепло было всем вокруг, а каково мне, не задумывалась. Была установка: вырабатывать энергию в расчете на других, делиться ею.
Подруга подначивала: давай звонить в роддом, искать в архивах. И я стала звонить, но тайна усыновления хранится строго
«Я должна, должна, должна…» Быть удобной для всех, никого не расстраивать, предвосхищать своими «локаторами» настроения близких, учителей, друзей, соседей, прохожих… Это изматывало. Часто видела во сне: я прозрачный шар, болтающийся между небом и землей, и никак не могу ни улететь вверх, ни приземлиться. Временами казалось, что если я не буду громче заявлять о себе, больше двигаться, ярче проявляться, то стану невидимой и люди пройдут сквозь меня. Когда я получила «добрую весть» про то, что не родная, не поверила, но меня начал грызть червячок. Подруга подначивала: давай звонить в роддом, искать в архивах. И я стала звонить, но... тайна усыновления хранится строго. Вскоре приехала в гости крестная, мамина подруга. Я к ней с вопросом. Она мне: «Что за глупость! Я ж твою маму с животом видела». Меня это немного успокоило. Но странное чувство, заставляющее доказывать всем, что я имею право жить и находиться здесь, не отпускало. Спросить бы у родителей, но…
Как назло, мама была далеко от меня. К тому времени мы с ней остались вдвоем: папа неожиданно умер, когда мне было 17. Украину продолжало штормить после дефолта 1998 года и глобального кризиса. Работы не было. И крестная предложила маме приехать на заработки к ней в Грецию. Ухаживать за пожилыми греками после такой карьеры, как у мамы, было непросто. Но и выбора не было: надо выкарабкиваться после смерти папы, которую мы обе очень тяжело переживали. Увидеться с ней мы смогли лишь через два с половиной года: мне никак не удавалось оформить визу. Созванивались каждый день, но я так боялась огорчить маму вопросом «Я родная?», что решила задать его при встрече.
Тем временем я искала себя: училась на экономиста, логиста морского транспорта, менеджера модельного бизнеса. Одновременно работала: с 15 лет выходила на подиум и за 6 лет достигла больших успехов. У меня были контракты сначала в Донецке и Киеве, потом в Москве, Греции, Бейруте — участвовала в показах знаменитого модельера Зухаира Мурада. Наконец, получив долгожданную визу, прилетаю в Афины. Извиняясь, трясясь от волнения и страха, пересказываю маме разговоры родственников. Она в слезы. Вот тогда я и узнала, что была зачата методом ЭКО.
Теперь, когда мне 33 года, я могу объяснить, почему «болталась» между небом и землей в своих снах
В начале 1980-х экстракорпоральное оплодотворение только-только начинало применяться в мире. В СССР первые мальчик и девочка, зачатые «в пробирке», родились в 1986 году — в Москве и тогда Ленинграде. Но фактически первым советским ребенком-ЭКО стала я. Только зачали меня родители не в Советском Союзе, а в ГДР. Пять лет родители безуспешно пытались завести детей: по медицинским показаниям это было, увы, невозможно (может быть, родственники знали об этом?). В Германии отец случайно познакомился с человеком, чья жена работала в центре репродукции, — она и предложила родителям поучаствовать в научном эксперименте. Это сейчас методом ЭКО не удивишь. А тогда…
Почему никому ничего не говорили? Мама боялась, что я стану белой вороной и меня затравят. И еще — объективно не было информации о последствиях ЭКО. Пугали, что у экошников проблемы с репродукцией. Но я — доказательство обратного: моя трехлетняя дочка зачата естественным путем и с первого раза. Я сама получилась с третьей попытки. Из трех эмбрионов выжил только мой. И это удача: нередко парам нужно проходить непростую процедуру по много раз.
Я погрузилась в тему ЭКО, жадно поглощая книги по психологии. Благодаря своему необычному появлению на свет я нашла наконец призвание — психолог. Теперь, когда мне 33 года, я могу объяснить, почему «болталась» между небом и землей в своих снах. Я, как многие экошники, испытывала так называемый комплекс выжившего. До сих пор его связывали с темой войны, катастроф, когда кто-то один спасается, а другие нет. Дышать и радоваться мне мешала вина за то, что я родилась, выжила, а мои предшественники (эмбрионы «братьев» или «сестер») нет. Мне помогла техника юнгианской песочницы, когда в песке с помощью фигурок создаешь свой мир. В ней неизменно появлялись еще два прозрачных шарика. Как мне объяснила аналитик, это и есть мои неродившиеся сиблинги. После года терапии наступило облегчение.
Когда ко мне приводят детей-ЭКО, я их «узнаю» через песок: детские ручки дают место своим неродившимся братьям и сестрам (сколько попыток забеременеть было у их мамы, столько и найду я в песочнице их «родных душ»). Они, как и я, будто живут за всех них с удесятеренной энергией и самоотдачей. Они, как и я, вынуждены доказывать право быть живым. И это очень трудно вынести в одиночку — в том сложность комплекса выжившего. Сейчас я рада, что могу помочь не только себе, но и таким детям и их мамам. Как старшая из детей- ЭКО на постсоветском пространстве.
Подробно о детях-ЭКО и психологических причинах женского бесплодия написано в книге Надежды Марковой «Ошибки аиста» (Весь, 2014).
