Всем уже было понятно, что он меня бросил. Но не мне. Тем более что близился очередной зимний праздник, и я серьезно ставила на этот день. Все вокруг были озабочены подарками. Их ассортимент был невелик. Подростки обменивались в основном игрушками и канцтоварами. Я посвятила три мучительных дня этой проблеме и остановила выбор на надувном резиновом козле.
Сверху он был бархатистым, вернее, шершавым, как недозрелый наждак. Стоил два рубля. Компанию ему составляли зайцы, коты, киты и просто мячики. Все на пятьдесят копеек дешевле козла. Все решены в разных, но неизменно мрачных цветах: болотный, серый, фиолетовый. Козел — бордовый, крупный. На растопыренных ножках. Он убедил меня фактурой и явной жизнестойкостью.
В школу я идти с подарком не хотела. Там он затерялся бы среди себе подобных, не произведя должного впечатления. Я решила прийти к парню домой. Раз уж праздник. Это было странное решение. У него за все время нашего романа мы были один раз. Целовались, причем он — довольно умело. На мне была полосатая маечка, и меня почему-то это обстоятельство, помню, очень смущало.
Больше меня никто сюда не приглашал, не говоря о том, что последний месяц меня просто игнорировали
Но амнистии ведь всегда бывают по праздникам! И вот я вхожу в полутемный подъезд любви моей. Между первым и вторым этажом надуваю козла. Он распирает мои ладони, как бордовая надежда. Здесь он мне показался даже более выразительным, чем в магазине. Короткие надутые рожки забавно пружинили, если их пригнуть и отпустить. С козлом на цыпочках торжественно подходим к нужной двери. Звоним. В квартире слышится треньк пианино, перебор посуды. Сестра его, значит, дома. Я представляю милую домашнюю мизансцену. Брат листает комиксы, сестренка музицирует, родители хлопочут вокруг стола, расставляют бокалы. Хорошая семья!
Я расположила козла у дверного глазка. Нажала еще раз звонок. Пианино замолчало. Кто-то в тапочках протопал по коридору. Встал плотно с той стороны двери. Я отодвинула козла подальше — чтобы он целиком был виден во всей красе своей. Ну же! Шаги удалились. Я стала звонить, звонить, и мне казалось, что я повторяю: это я, это я, это же я! Но за дверью уже включили магнитофон. И мне никто не открыл.
Сколько я сидела на лестнице с промокшим от слез козлом, не помню. В конце концов я оставила его на пороге. Но ни на следующий день, ни спустя неделю я не получила никакого ответа на этот красноречивый жест. На какое-то время я даже засомневалась в очистительной силе праздников. Но сомнение быстро прошло. Во всяком случае, я не перестала верить в подарки как транскрипцию чувства. Вот так их и выбираю, и расшифровываю до сих пор.
