В детстве у меня был друг, о котором вспоминаю с любовью и благодарностью. Звали его Павел Иванович. Было ему в то время лет пятьдесят, я готовился идти в школу.
Жил Павел Иванович в соседней коммунальной квартире. То есть никаких обязательных бытовых пересечений у нас не было. Как мы нашлись друг для друга, я не помню. В опекуне я не нуждался – жил в полной семье с родителями и двумя братьями.
У него семья состояла из жены, сестры жены и дочки на выданье, которая пошла по пути отца и стала биологом. В доме у них были частые, не только по праздникам, гости. Все в семье играли на фортепьяно и были театралами. Как он находил время для наших встреч и бесконечных разговоров?
Однажды Павел Иванович повел меня на фильм-оперу «Евгений Онегин». Спросил по дороге домой: «Кого тебе больше всех жалко?» Я ответил: «Онегина». Он засмеялся: «Ну, брат, ты не иначе – родственную душу встретил».
Приносил он мне какие-то книжки, водил в филармонию. Помню «Пер Гюнта» и песню Сольвейг оттуда, музыкальную фантазию Чайковского «1812 год». Выбор, как я теперь понимаю, был правильный. У Эдварда Грига – любовь, в увертюре Чайковского – героическая борьба с торжественными колоколами. То, что надо для подростка.
В доме пианино у нас не было, а я страстно хотел учиться музыке. И вот Павел Иванович и Надежда Иосифовна пригласили меня заниматься у них. Обстановка их квартиры меня поразила. Хрустальные люстры, пианино из красного дерева с электрическими свечами, на стенах картины. Одна из них – подарок китайских студентов, как объяснил Павел Иванович. Пагоды и фигуры людей были виртуозно вырезаны из дерева. Тогда я впервые услышал слово «горельеф». А какие всякий раз Надежда Иосифовна пекла пироги!
Человек быстрого, заразительного ума, он часто смеялся и выглядел счастливым
Я не стал музыкантом, не полюбил оперу, не превратился в усердного посетителя филармонии. В чем-то другом заключались смысл и последствия этого общения. Вряд ли даже в том, что сосед дал толчок моему развитию. Павел Иванович был образцом не только доброго, но и легкого человека – вот в чем дело. Таких людей за всю последующую жизнь я встречал не так уж часто.
Человек быстрого, заразительного ума, он часто смеялся и выглядел счастливым. Хотя что мы знаем о цене чужого счастья? Соседи за глаза звали его «профессор» или «академик», однако Павел Иванович был всего лишь кандидатом наук. Возможно, не продвинулся дальше, потому что и он, и Надежда Иосифовна происходили из горских евреев. Но это только предположение.
Дочка долго не могла выйти замуж, наконец родила девочку от какого-то не слишком внятного, хмурого соседа и стала матерью-одиночкой. На веселой, доброжелательно-спокойной атмосфере семьи это, сколько помню, не отразилось. Гости, музыка, походы в театр. Внучка занялась живописью и выросла в очень симпатичного мастера городских фантазий.
Несмотря на разный склад характера, нам приятны люди легкие. Иногда даже легкомысленные, если это не наносит ущерб окружающим. В лучшие минуты готовы сказать вслед за грибоедовской Лизой: «Что, сударь, плачете? Живите-ка смеясь...»
Это совсем не то, что люди легковесные. У них чаще всего за легкостью скрывается равнодушие. «Не бери в голову!» – говорят они, думая, что этим поддерживают вас в горькую минуту. Ничего подобного – после такого совета человек чувствует себя стократно более одиноким.
Жизнь по определению трудна, как бы говорят они, человек несовершенен
Легкие люди не потому легки в общении, что поверхностны или их жизнь сложилась идеально. Скорее, у них сложились отношения с совестью. Ведь именно обремененная совесть производит людей проблемных. Легкие же со своими проблемами разбираются сами, не нагружая ими окружающих.
И опять же: не оттого только не нагружают, что деликатны, но и потому, что умны, то есть не имеют преувеличенного представления ни о своей природе, ни о природе других. По этой же причине снисходительно относятся к чужим слабостям, помня о собственных.
Если сказать еще более определенно: они судят о других по себе. Поэтому благожелательны. Жизнь по определению трудна, как бы говорят они, человек несовершенен. Все тянут одну поклажу, и всем надо как-то справляться. Желательно не только нищим упорством, но творчеством, любовью и помощью. Облегчить жизнь другому – значит облегчить ее и себе. Ковырять собственные раны больно, а и другому тяжело наблюдать это.
Лишь теперь я понимаю, чего стоило впускать в размеренную жизнь семьи подростка с его каждодневными корявыми упражнениями. Еще я видел, что Павел Иванович не только ко мне прекрасно относится, но что он также внимателен и весел со всеми вокруг. О том, что в их семье хватает собственных проблем, я вообще догадался десятилетия спустя. Вот это урок! Хотя за «Евгения Онегина» и горельеф я ему тоже благодарен.
