До тех пор, пока ребенок не вступает в вербальный контакт или хотя бы способен выполнять наши словесные инструкции или определенно реагировать на наши слова, нам трудно судить о том, какие выражения он понимает. Большинство родителей полагает, что младенец не понимает их совсем. Так ли это?
Когда моей дочери было месяцев семь или восемь, нам с женой показалось, что у нее искривлены ножки. Это вызвало у нас сильное волнение, и мы неоднократно присаживались у ее кроватки, приподнимали одеяльце, внимательно осматривали ножки и каждый раз произносили фразы, в которых было это сочетание слов: «ножки кривые».
В конце концов мы пригласили детского ортопеда. Он осмотрел девочку и сказал нам с полной уверенностью, что наши страхи не имеют никаких оснований, что это у нас кривые мозги (так и сказал!), а у дочки с ножками все в порядке. Мы сразу успокоились и забыли об этом. Вспомнили только через год с лишним, когда девочка начала говорить.
Она приходила к маме или ко мне с каждой новой подаренной куклой и с неизменным требованием: «Выпрямите ножки!» Сначала мы делали вид, что действительно их выпрямляем, прямо у нее на глазах, и на короткое время девочка успокаивалась. Но ведь изменить форму ножек у пластмассовых кукол невозможно, и через короткий промежуток времени она подходила с той же просьбой.
Мы не могли понять, откуда это взялось, и спрашивали у друзей, не было ли таких же требований у их детей. Никто не помнил ничего подобного. И тогда мы вдруг вспомнили наше беспокойство по поводу ее кривых ножек и разговоры об этом над колыбелью. Тогда мы были уверены, что девочка не может понять, о чем мы говорим. Теперь мы догадались, что между нашими разговорами и нынешними требованиями дочки есть прямая связь.
У ребенка в первые месяцы жизни уже есть способность к восприятию достаточно сложных понятий
Но вот что было удивительно. Когда мы с женой делились впечатлениями о «кривых ножках», мы ни разу не говорили, что их надо выпрямить. Это было вне наших возможностей, мы только думали, с кем можно посоветоваться, что делать.
Каким же образом разговор о кривых ножках трансформировался у дочки в требование их выпрямить, и не у нее, а у кукол, у которых они действительно не были прямыми? Неужели в семь-восемь месяцев ребенок уже так хорошо понимает смысл разговора взрослых, что способен не только запомнить его на год с лишним, но и перенести с обсуждения своих ножек на чьи-то еще?
Это означает, что у ребенка в первые месяцы жизни уже есть способность к восприятию достаточно сложных понятий («кривые ножки, требующие выпрямления»). Но куда исчезает такая способность к пониманию, когда ребенок немного подрастает, — ведь в возрасте полутора лет и позже детей приходится специально обучать определенным простым понятиям, они не приходят сами? А судя по нашему опыту, они должны были бы их усвоить еще в первые полгода.
Младенец в семь месяцев еще не может овладеть таким понятием, как кривые ножки, да еще вместе с уверенностью, что их надо выпрямить. С чем же мы столкнулись?
Дочка в ее семь месяцев уже была знакома со звуком слова «ножки». Родители часто называют ребенку разные части его тела и указывают ему на них, так что между звучанием слова и зрительным впечатлением от собственных ножек и ручек возникают ассоциации, и когда он слышит термин, он может представить обозначенную им часть своего тела.
У детей с первых месяцев жизни начинает развиваться правое полушарие мозга, обеспечивающее восприятие звуковых и зрительных сигналов из внешнего мира, особенно тех, которые имеют к ним отношение. Недаром младенец часто успокаивается, когда просто видит или слышит маму. Зачатки восприятия слов возникают в правом полушарии очень рано, именно первые зачатки, отдельные повторяющиеся звуки, связанные с эмоциональными переживаниями.
Но в наших разговорах с женой к привычному слову «ножки» звучало слово «кривые», понять которое девочка тогда вряд ли могла. Однако произносилось это словосочетание в контексте нашего волнения, нашей тревоги за дочь, а эмоциональное состояние других людей, особенно близких, ребенок начинает воспринимать очень рано. Это тоже функция правого полушария. Поэтому младенец может начать плакать только потому, что мать чем-то расстроена.
Ассоциация некоторых звукосочетаний с эмоциональным состоянием родителей может оставить прочный след в памяти
Мне как-то рассказали, что младенец трех-четырех месяцев горько плакал, когда бабушка ставила на нем эксперимент: нежным голоском говорила ему всякие неприятные, оскорбительные слова. Если он не слышал этих же слов раньше, произнесенных совсем другим, злобным тоном (а можно ли это гарантировать при такой бабушке?) и не запомнил сочетание этих звуков с эмоциональными интонациями, то объяснением плача может быть только улавливание ребенком неестественных интонаций голоса и реакция на эту неестественность.
Думаю, что именно благодаря эмоциональному контексту дочка так прочно запомнила сочетание звучания уже знакомого слова «ножки» с непонятным словом «кривые». Это еще не было осознанием самого понятия «кривые ножки», а только его фиксацией в памяти в связи с сопровождающим его волнением родителей.
Когда после полутора лет у нее начала развиваться речь и понятие ножек уже стало относиться к любым ножкам, не только к собственным, и она стала понимать, что такое «кривые» предметы и что прямое противоположно кривому, у девочки могло проявиться интуитивное ощущение необходимости «выпрямления», ибо кривые ножки ассоциировались с чем-то неприятным, с переживанием родителей.
Она не могла успокоиться, пока действительно кривые ножки кукол не выпрямлены. Или пока не сформируется новый уровень представлений, что у кукол они и должны быть такими и это никого не тревожит.
Показательно, что ассоциация некоторых звукосочетаний с эмоциональным состоянием родителей может оставить прочный след в памяти. Родителям надо это помнить, когда при младенце они обсуждают волнующие их проблемы.
