Как психолог я сталкиваюсь с темами суицида. Работаю с близкими тех, кто предпринимал такие попытки или смог завершить их. Общаюсь с суицидентами — теми, кто выжил после попытки. Поэтому знаю чуть больше, чем если бы работала просто журналистом.
Меня в последние дни спрашивали: «А ты знала Ирину Славину?» Я стала вспоминать, когда именно мы познакомились. Пролистала весь мессенджер до начала нашего чата. И нашла.
Мы были шапочно знакомы и раньше, ходили на разные пресс-конференции, сталкивались во время моей короткой работы в пресс-службе губернатора. Но по-настоящему общаться стали позднее, когда я уже уехала в Москву.
Это было 13 мая 2015 года. В тот день я, кажется, прокомментировала ее пост о решении создать «Козу». И мы ушли в личку, где Ирина попросила меня поделиться опытом создания сайтов, особенностей подачи материалов в интернете. Мы начали на «вы», а потом перешли на «ты», когда у меня «сложился пасьянс», что Ирина Мурахтаева, которую я знала по публикациям в «Нижегородской правде», и есть та самая Ирина Славина.
Я пересылала ей материалы по интернет-журналистике, технические рекомендации, а она мне — вопросы по «Козе», потом попросила посмотреть макет и высказать замечания и советы. К тому моменту я уже побывала главредом сайта «Московского Комсомольца» и нескольких сайтов-сателлитов. А с 2014 года работала шеф-редактором региональных проектов МК.
Я и тогда понимала, что приобщаюсь к чему-то совершенно уникальному в российской журналистике. И сейчас горжусь, что мой опыт помог Ире пять лет назад.
«Знаешь, что я хочу? Новости без цензуры. Я хочу, чтобы «Коза» стала площадкой для региональных журналистов, не желающих мириться с ситуацией». На протяжении всех этих лет мы обменивались информацией, контактами нужных спикеров и экспертов, героев публикаций. Я подкидывала ей темы, от которых отказывались другие нижегородские СМИ (по понятным мне причинам — у меня нет претензий к ним, сама была в шкуре регионального главреда).
Она мне давала темы, которые можно было вытаскивать на федеральный уровень. Осенью 2019-го Ирина взялась за историю доведения до суицида 15-летнего сына моей хорошей знакомой в Нижнем Новгороде, там фигурировала публично унизившая его учительница, чей муж занимает высокий пост в системе МВД. Две редакции Нижнего отказали мне: «Оль, сама понимаешь, мы не сможем это опубликовать. Обратись к Славиной. Только она сможет».
12 июля мы списались, чтобы связать Иру и одного из руководителей СМИ-омбудсмена при Союзе журналистов. «Суд будет 30 июля, Оль», — сообщила она. Потом я как-то упустила ее из вида: знала, что коллеги из Союза журналистов в курсе ситуации и помогают, чем могут.
Неудобная, «правдоруб», вне системы. Для этого требуется определенный склад характера и особенности личности. Но не сумасшествие
А в эту пятницу в редакции Psychologies меня спросили, знала ли я Ирину Мурахтаеву... Я не стала смотреть новости и видео сразу, а воспользовалась проверенным приемом Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра». Сдача материала на сайт, встреча вечером пятницы. Мне нужно было остаться в форме. Я отложила страшное на потом.
И вот два дня я, не прекращая, реву. Читаю разные комментарии: «Имела право, не имела»... «Надо было бороться»...
Суициденты, которые делились со мной своими историями, рассказывали, что в этот момент никакие доводы из серии «Подумай о близких...» не работают.
«Я все время думал о ком угодно, только не о себе. Внутри была пустота, которая высасывала меня. Я не видел никакого выхода, кроме этого. Боль была невыносимой, и ее можно было убрать только одним способом. Это был первый раз, когда я думал наконец о себе и о том, что мне невыносимо». Это слова одного из них.
А вот что говорила другая: «Это единственное, что в тот момент мне подвластно и подконтрольно. Во всем остальном я бессильна. Это было очень страшно. Но продолжать терпеть то, что я терпела, не было сил. И страх продолжать жить и испытывать страшную боль был сильнее, чем страх умереть».
Все они не видели другого варианта. Даже если кто-то что-то советует, это не помогает. «Борись!» Это не работает! Там нет сил на борьбу. Уже нет. Все рациональные доводы — мимо. Потому что они чувствуют то, что чувствуют, и это невыносимо для них. И они сделают все, чтобы их не остановили. Поэтому никто из близких не замечает ничего — «вел себя как обычно».
Потом родные начинают казнить себя, что надо было быть внимательнее. «Могли же» распознать желание сына, мужа, дочери уйти... Нет, не могли! Даже слушая и вспоминая слова тех, кто пытался свести счеты с жизнью, я не могу себе представить, что должно было произойти в те несколько часов после обыска, когда Ира приняла такое решение. Не верю в то, что она вынашивала план заранее. Это не более чем совпадение...
Все это только версии и гипотезы, очень далекие от правды. Сейчас будут пытаться сделать ее сумасшедшей посмертно. Более здравомыслящего человека, чем Ира, трудно представить. Неудобная, «правдоруб», вне системы. Для этого требуется определенный склад характера и особенности личности. Но не сумасшествие.
Еще раз напоминаю и прошу: воздержитесь от оценок, обесценивания поступка и от обвинений Ирины. Что происходило в ее душе, мы не узнаем никогда. Мне страшно представить, что это могло быть, если она сделала именно такой мучительный выбор. Но это ее выбор, она имела на него право. А я его не принимаю, не разделяю, но уважаю. Это ее тело, ее жизнь. Но очень горько, что она не увидела другого выхода, если он был.
