Приведу такую аналогию. Естественное развитие — вы посадили зернышко в землю и терпеливо его поливаете, а землю удобряете. Появляется росток, он вытягивается, листья разворачиваются. Вы продолжаете его поливать и удобрять, и все. «Ранее развитие» — вы сажаете зернышко, нетерпеливо поливаете, забрасываете удобрениями, непрерывно доливаете дорогие подпитки. Наконец, появляется росток — и вы хватаетесь за него и давай тянуть: «Расти! Быстрее, говорю, расти! Тянись!»
Зачем учить ребенка читать в три года, к примеру, по методике «кубики Зайцева»? Даже не так: зачем самому ребенку нужно, чтобы он читал в 3-4-5 лет? Ответ — ему это не нужно. Ему хочется бегать, изучать мир, куда-то лезть, рисовать, орать, переворачивать квартиру вверх дном. Именно это развивает интеллект, так как у детей физическое развитие прямым образом влияет на интеллектуальное. Но не наоборот! Бассейн значительно лучше продвигает развитие ребенка, чем любые суперранние суперметодики развития суперинтеллекта. Или уроки географии в пять лет.
Зато «ранее развитие» прекрасно развивает тщеславие родителей. Собственно говоря, в этом и заключается его главная функция. «Мы уже буквы все знаем и по слогам читаем!» — гордо скажет на детской площадке мама четырехлетнего ребенка, замученного множеством развивающих программ и занятий. На тщеславии и строится индустрия «продвинутых методик», обещающих гениальность в три года. «Нет, мы все успеваем, и ему/ей все это очень нравится!» — заявляют оскорбленные в лучших чувствах родители. Сомневаюсь. Родители очень хотят, чтобы ребенку очень нравилось кроме садика посещать секции танцев, рисования, лепки, английского языка(!) и плавания, плюс отдельно — музыка. И они будут игнорировать признаки переутомления ребенка, а потом возникнет удивление: «Почему это ему ничего не нравится? Он же с таким желанием ходил! Там было так интересно!» (Одно уточнение можно внести: «Мне там было так интересно!» Это вторая функция «школ раннего развития» — занять время родителей, развлечь их и дать ощущение, что они делают что-то важное и ценное.)
Моя старшая дочка, Марина, ходит в музыкальную школу — поет и играет на флейте. Пошла она туда потому, что просто обожает петь дома. Я и жена решили так: Маришка будет ходить до тех пор, пока ей это нравится. У меня нет амбиции вырастить из дочери великую звезду (проблема в том, что эта амбиция может быть у некоторых учителей...) Поэтому я ее каждую неделю спрашиваю: «Ну как, пойдем в музыкальную школу?» И если стабильно будет звучать: «Не хочу, я устала, мне там не нравится» — вопрос со школой мы закроем. И никаких «через не могу».
Месяц назад ко мне подошла завуч школы, в подготовительную группу которой ходит моя старшая дочка: «Ваша Марина так замечательно поет! Сходите вот сюда... — у нас есть школьный ансамбль». Я говорю: «Маришка у нас ходит в музыкалку». «Да? Ну, пусть и в ансамбль походит». «Нет. Я не хочу переутомлять дочку», — я не сказал, что и себя перенагружать в угоду воображаемым триумфальным успехам дочери в будущем тоже не хочу. «Ну, у нас многие так ходят — и в музыкальную школу, и в садик, и в подготовительную группу, и еще на наш ансамбль и в бассейн успевали!». Мои слова про перенагрузку явно не находили отклика.
Это понятно. Конкурентное общество, поставившее в основу своей идеологии успех, перестает видеть живого человека и начинает смотреть на него сквозь призму, в которой всего две грани: мой успех — мой неуспех. И ребенок — это одно из орудий для создания у себя чувства «успешности». И из ребенка надо выжать все соки: чтобы создать у себя иллюзию «хорошего и успешного родителя». Но ребенок-то здесь при чем? Если он сам тянется к чему-то — хорошо. Но если нет?
