Забвение целительно. Чем больше мы забываем, тем больше мы открываемся навстречу будущему, тем больше мы готовы удивляться и придумывать что-то новое.
Psychologies: Для чего нам нужно забывать?
Симон-Даниэль Кипман: А для чего нужен процесс размышления? Процесс пищеварения? Мы не можем себе их запретить. Невозможно бороться с забвением. Без него нельзя жить, возможно, это просто жизненная необходимость. Я часто думаю: зачем мы тратим время и сердимся на себя и других за то, что забываем? Что за морализаторство? Ведь на самом деле мы забываем в среднем в тысячу раз больше вещей, чем хранится у нас в памяти. Я считаю, что это несправедливо, что этот естественный механизм всегда рассматривается под негативным углом зрения. Ведь в конечном счете именно он определяет нашу сущность ‒ так же как и то, что мы помним.
А как он нас определяет? Разве наша личность развивается, опираясь не на память?
С.-Д. К.: Конечно да. Мы имеем дело с обрывками, с разрозненными моментами нашего существования, и так создаем свою личную историю. , вылепить свой образ. С помощью забвения и благодаря ему мы просеиваем, отбираем и создаем свою собственную легенду.
Но забываем мы помимо своей воли. Вы объясняли, что для того чтобы что-то наверняка запомнить, достаточно захотеть это забыть любой ценой. Как же так получается, почему одни события мы забываем, а другие нет?
С.-Д. К.: Процесс припоминания базируется на ассоциации между событием и эмоцией, которую мы переживали в связи с ним. У нас могут быть два повода забыть событие: либо происходящее не вызвало у нас никаких чувств (или вызвало слишком слабые), либо, напротив, наша эмоция была слишком сильной. При последнем варианте мы перестаем думать, наш мозг замирает, мы погружаемся в состояние потрясения, что в конце концов приводит к отделению эмоции от объекта, который ее вызвал. Когда они перестают соединяться, наступает забвение.
Это то, что Фрейд называл процессом вытеснения?
С.-Д. К.: Нет. Забывание не сводится к вытеснению. Это было бы слишком просто. Забыть – значит лишиться чувств, в переносном смысле, конечно, но и в буквальном, как я только что рассказал. Мы стираем из нашего мозга то, что с нами произошло, и не можем об этом вспомнить, если только не получим импульс извне. Так, к примеру, люди, попавшие под сход горной лавины, стерли это из памяти, а те, кто смотрели репортажи об этом по телевидению и затем подступали к ним с расспросами и эмоциями, могли воскресить событие в сознании его жертв. Тогда оно, весьма возможно, трансформируется в травму. Ведь воскрешать нечто в памяти порой бывает гораздо опаснее, чем забывать.
Вы сейчас говорите противоположное тому, к чему мы привыкли: нас учили, что именно забвение может привести к травмам, отклонениям в поведении, к соматическим симптомам.
С.-Д. К.: Да, но в забвении проявляется и наша жизненная сила. Так организм защищается от внутреннего конфликта, от внешней агрессии или от слишком сильных эмоций. Забвение также может освобождать нас от тревожного состояния, опасного тем, что оно способно спровоцировать воспоминания, с которыми не сможет справиться психика. В психоанализе мы очень ценим механизмы защиты от тревоги, поскольку она может нас захлестнуть, привести психику в состояние распада, вызвать приступы панической атаки…
Есть ли еще положительные стороны у забвения?
С.-Д. К.: Забывая, мы получаем возможность избежать маниакальных состояний, чрезмерного умствования, прокрастинации. Когда мы забываем, все происходит заново, все свежо. Ведь мы проводим свою жизнь в ежедневном повторении одних и тех же движений и жестов: после завтрака мы чистим зубы, приходя на работу, включаем компьютер… Забвение спасает нас от рутины. Ведь если бы мы действовали, лишь опираясь на память, то проводили бы все время в повторении того, что с нами уже было. Чем больше повторяешь, тем меньше думаешь. И наоборот, чем больше мы забываем, тем больше придумываем. Забвение освобождает нас, делает более открытыми неизвестному, готовыми удивляться, способными воспринимать новое.
Вы полагаете, что в забвении счастье?
С.-Д. К.: Я полагаю, что отчасти счастье зависит от способности и возможности забывать, так будет точнее. Согласно Фрейду, необходимо забывать всего лишь о двух вещах. Две вещи, от которых надо бесконечно освобождаться и отрываться, – секс и смерть. Кроме того, забвение – мощное успокоительное средство от душевной боли и горечи потери. Речь не о том, чтобы стереть из памяти ушедших от нас близких, а о том, что нужно научиться жить с ними по-другому. А вот забыть хорошо бы о жестокой, суровой стороне смерти. В романе «В поисках утраченного времени» Марсель Пруст пишет о том, что «забвение есть могущественный инструмент адаптации к реальности, потому что постепенно оно уничтожает в нас сохраняющееся прошлое, которое находится в постоянном противоречии с настоящим».
Вы критически относитесь к «долгу памяти», которым нам, по вашему выражению, «прожужжали все уши». Почему?
С.-Д. К.: Потому что это стало инструментом политики. Сегодня государство выступает в роли хранителя памяти, пышно отмечая разнообразные памятные даты, создавая музеи и мемориалы. Они гонят на нас эту волну коллективной памяти, чтобы спрятать за ней свои нынешние действия, но эти памятные торжества в честь трагических событий вовсе не предохраняют нас от возможности повторения злодеяний и жестокостей. Даже наоборот. Они лишают нас чувствительности, действуют как анестезия, утопляя нашу личную память в групповом месиве. Воспоминание перестает быть интимным, внутренним делом. Оно становится показным, «глобальным», «несущим мораль», оно внушает нам чувство вины.
Я убеждена, что с того момента, когда воспоминание таким образом становится общим, приобретает официальный характер, оно теряет свое значение для отдельной личности. Нет, мы не забываем само событие. Но мы забываем то, что мы почувствовали, когда оно потрясло нас в нашей личной жизни. К примеру, моя бабушка просыпалась ночью от своего крика, потому что ей снился концлагерь Равенсбрюк, через который она прошла. Так что свойственное сегодняшнему обществу прославление памяти ведет нас в тупик. И наоборот, если мы будем относиться к забвению как к возможности возрождения, это позволит нам открыть двери в будущее.
