За старостью закрепился эпитет «мудрая». Мудрая старость. Не потому ли советы старейшин известны, по крайней мере, с ветхозаветных времен, и существовали они у всех народов. В них избирали людей опытных и, как говорили, умудренных жизнью.
Старый человек не только знал традиции и обычаи рода, его отличал от других большой жизненный опыт, который и давал ему право разрешать споры, предлагать выход в сложных ситуациях. По традиции советом старейшин называется и сегодня рабочий совещательный орган во многих парламентах мира, а в Эстонии, например, старейшиной называют главу административного органа, аналог губернатора.
Но столь же обыкновенно мы говорим «вздорный старик», «легкомысленный старик», «старый – что малый». Старики действительно бывают капризны, привередливы и ведут себя словно малые дети. Это, стало быть, другой тип или вид старика. Такого вряд ли изберут в совет старейшин. С ним самим надо нянчиться.
Сейчас, я думаю, многие прикинули в уме, к какому типу стариков относятся их родители или деды. С классификации часто начинается любое думанье. Хуже, если оно ею заканчивается. Потому что классификация – это только подспорье, строительные леса для мысли. Рано или поздно от этих лесов, по моему убеждению, следует отказываться. Потому что всякое явление жизни сложнее самой остроумной классификации. Что уж говорить о человеке?
Скорее всего, старость усиливает те качества, которые были изначально присущи человеку. Она словно бы ставит перед ними увеличительное стекло. Скупой становится скупее, умный – умнее, строптивый – строптивее, ленивый – ленивее, легкомысленный – легкомысленнее и так далее. Это можно принять за рабочую, то есть не окончательную версию.
Потому что, вспомним, про одного мы говорим, что он с годами остепенился, про другого – что он к старости поумнел. Значит, человек не просто меняется (что несомненно), но к старости иногда меняется радикально.
Теперь вот еще что: давайте не будем рабами стилистического стереотипа. По этому стереотипу мудрый человек ведет себя степенно, он немногословен, умерен в пище и вине и, скорее всего, обзаводится бородой. Не кривя душой, разве мало знаем мы таких немногословных и бородатых стариков, которые не отличаются ни особым умом, ни проницательностью? И напротив, взбалмошный, хохочущий, эксцентричный старик обладает таким острым глазом, такой памятливостью, таким сердечным умом, что несколько минут общения с ним порой привносят мир и порядок в смятенную душу.
К чему я все это говорю? Сейчас поясню.
Возраст сам по себе не является доблестью. При этом заповедь «Почитай отца твоего и мать твою» и сегодня, как мне кажется, должна быть непреложной. Мера страданий и испытаний, которая выпала на долю старого человека, должна быть уважаема. Но это вовсе не значит, что к любому старику мы обратимся за советом и уж тем более захотим этим советом воспользоваться. Страдания его мы уважаем, да, но опыт его жизни может оказаться для нас совершенно чуждым. Мало ли сегодня таких стариков, которые из горького опыта сталинской эпохи вынесли только одно убеждение: порядок любой ценой? Даже если он не кликушествует, а говорит веско и оглаживает при этом свою седую бороду – что нам с того?
Мудрость может таиться как раз в старике эксцентричном, поэтому к нему стоит отнестись с пристальным вниманием и правильно настроить, а не отключить слух. Но тоже ведь не обязательно.
Самое же главное в другом. В старости человек становится капризнее, что в немалой степени связано с болезнями и просто с недостатком физических сил. Смешно думать, что в совете старейшин сидели какие-то особые старики, в которых не было этих черт и свойств. Были. Но и мудрыми их считали по праву. Мы замечаем в них чудаковатость, которая часто является следствием неукоснительного, вопреки обстоятельствам следования привычкам, которые превратились в принципы. Это вовсе не свидетельствует об отсутствии ума, но только о желании сохранить себя, свою целостность благодаря внешним проявлениям.
Еще раз повторю: мы можем вовсе не сходиться во взглядах. Да и не нужно мне ломиться в открытую дверь: дети всегда старались поступать скорее вопреки родителям, чем следуя их воле. К старикам начинают прислушиваться только внуки. Они внимательны не к взглядам на жизнь, а к жизненным наблюдениям. Выбирают из речи деда не столько наставления, сколько истории. Слышат не «вот как было», а «вот как бывает». Они жадно пополняют свой опыт, малость которого остро ощущают. И правильно делают. Потому что именно в этой части – наблюдений и историй – опыт стариков бесценен. В нем есть простор для сравнений, соседства и столкновения бесчисленного количества житейских ситуаций, реакций на них, то есть способов поведения, в которых проявляется тот или иной характер. А еще важнее то, что они уже случились, то есть кроме исходных данных – характеры, ситуации, развитие сюжета – нам известен уже и финал. Мы переживали, следили, прикидывали на себя то одну, то другую роль, принимали сторону то одного, то другого, а значит, с потрясением узнаем, чем все закончилось. В отличие от математической задачки, которая заставляет думать, потому что решение скрыто, житейская история включает нашу мысль именно в тот момент, когда она заканчивается.
