«Собаке – собачья смерть. Это проклятие адресуется жестоко убиваемому или уже убитому человеку. Это пожелание мучений и унижения. Умереть как собака – значит умереть заброшенным, забытым, никому не нужным.
«Рак слишком запущен. Мы ничего не можем сделать. Я вам сочувствую».
Доктор сказал, что Шелби осталось жить совсем недолго. Рак был очень агрессивным. Она чувствовала себя потерянной даже внутри собственного дома. Жалобно плакала, пока не засыпала от утомления. Ее боль становилась все сильнее и сильнее. Она не хотела выходить из дома. Она ходила под себя.
Ее темно-карие умные глаза молили нас о помощи. Шелби была великолепной собакой и членом нашей семьи. Всю свою жизнь она была верным, преданным другом и защитником. Приближаясь к концу, она была испугана. Она была беспомощна и унижена тем, что гадила на своей подстилке.
Доктор пришел на следующий день и усыпил Шелби. Еще минуту назад она была с нами, а теперь ее не стало. Она совсем не мучилась, не плакала и не скулила. Ее «семья» была вместе с ней, включая кошку, с которой они не сильно дружили. В конце концов, это было совершенно гуманное действие. Кто в здравом уме согласится обречь свою обожаемую животину на страдания, боль и страх рака?
По печальному стечению обстоятельств через несколько месяцев после смерти Шелби я снова услышал те же самые слова: «Рак. Сделать уже ничего нельзя. Мы очень вам сочувствуем!» Но на этот раз они относились к моему 74-летнему отцу. Он практически не болел, не пил и не курил. Он много работал, руководил собственной типографией. Он так же много путешествовал и занимался охраной окружающей среды.
У отца был рак мозга. За последний год у него было несколько безуспешных операций. Рак был агрессивным. Возможно, отец знал это лучше нас и поэтому заранее написал завещание, где оговорил условия своего ухода из жизни. «Я не хочу быть обузой ни вам, ни себе, – сказал он мне перед последней операцией. – Ты старший, и я хочу, чтобы ты сделал все правильно». «Да, конечно, папа, все будет хорошо. Я не дам тебе мучиться», – пообещал я ему. Шесть недель спустя отец умер ночью в больнице, и никого из нас не было рядом с ним. Пять из этих недель он не мог говорить и даже двигаться. Он во всем зависел от медсестер, включая контроль за органами выделения. А его глаза напоминали мне о моем невыполненном обещании.
Он умер не от рака. Он умер от сочетания тяжелой стафилококковой инфекции и отказа от еды и питья. В своем завещании отец специально указал, чтобы в случае его добровольного отказа от еды и питья его не кормили насильно. После прекращения питания смерть наступила через две недели.
Мои вопросы очень просты. Кто умер с большим достоинством? С кем обошлись более гуманно? На чьем месте вы бы хотели оказаться?
Лично я знаю, что хочу, чтобы мой уход из жизни имел больше вариантов, чем было у отца».
Это реальная история, рассказанная анонимным автором из Британской Колумбии.
Как облегчить человеку уход из жизни? Как учесть волю умирающего в выборе способа смерти?
В Швейцарии, Бельгии, Голландии, Люксембурге и в трех американских штатах – Орегоне, Монтане и Вашингтоне – врачам разрешено при наличии медицинских показаний давать умирающим препараты, быстро останавливающие дыхание и сердце, и тем самым позволяя людям уйти без мучений. Принимать решение о приеме препарата должны сами пациенты, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Когда это делают врачи с безнадежными пациентами, находящимися в беспамятстве, но четко выразившими свою волю, когда они были в полном сознании, то это считается эвтаназией. С эвтаназией дело обстоит еще сложнее, чем с добровольным уходом из жизни при помощи врачей. Противники эвтаназии и самоубийства при помощи врачей обоснованно обеспокоены использованием этих методов прекращения жизни в отношении малозащищенных групп населения. Теоретически эвтаназия дает возможность для убийства тех, кто совершенно не хочет умирать по своей воле, и тех, кто мог бы еще долго жить, даже страдая от неизлечимой болезни или будучи инвалидом. Эвтаназия, по мнению ее противников, создает опасный прецедент расширения границ убийства, декриминализируя особую часть убийств, осуществленных по медицинским показаниям и с согласия убиваемого. Большая часть медицинского, да и всего человеческого сообщества не одобряет идею того, что человек может сам выбирать момент свой смерти. Гуманным считается продление жизнедеятельности тела во что бы то ни стало.
С другой стороны, за последние годы технические возможности медицины дошли до такой степени, что с помощью приборов жизнедеятельность тела можно поддерживать неограниченно долго. Но таких приборов на всех не хватает. И если в больнице, например, есть пять аппаратов искусственного дыхания, которые уже подключены к пациентам, а на «скорой» привезли шестого нуждающегося в этом аппарате, то докторам волей-неволей приходится выбирать, кого подключать, а кого отключать. Или мозг человека давно погиб, но благодаря приборам тело еще функционирует, и тогда доктора принимают решение о бесперспективности дальнейшего вмешательства и отключают приборы. То есть, по сути дела, осуществляют убийство по медицинским показаниям, или эвтаназию. Но такого рода практика уже стала общим местом во многих странах, где эвтаназия по просьбе самого человека еще не допускается.
Так что вопрос, заслуживает ли человек собачьей смерти, остается открытым.
