Еще недавно «стальной юноша» был примером для юных читателей. Необразованный, выгнанный за шалости из школы сын кухарки сближается с балтийским большевиком Жухраем, который и дает юноше смысловую платформу. Идеология нещадной борьбы с буржуазией ложится на протестную подростковую психику, навсегда закрывая тему поиска себя и взросления. Молодая республика использует героя, требуя самоотдачи и предлагая взамен только чудовищную бедность, и он выбирает единственный способ поддерживать самоуважение — отдавать всего себя святой идее без остатка, «чтобы не было мучительно больно…».
Любой мазохист, несмотря на приносимую жертву, получает удовольствие если не от страданий, то от морального превосходства над теми, кто не может стольким жертвовать и так страдать. Осуждение звучит из уст героя в адрес рабочего узкоколейки, не желающего гробить здоровье в нечеловеческих условиях, собственной девушки и прочего «несознательного элемента».
То, что нам выдавалось за проявление чуть ли не святости, — по сути диссоциативный защитный механизм
Кто-то может позавидовать такой убежденности и бессмертной формуле, в которой звучит решение посвятить жизнь борьбе за счастье всего человечества. Но стальной характер, транслируемый молодым поколениям как образец мужской стойкости, с точки зрения психологии не признак личностной целостности, как это виделось строителям коммунизма, а проявление ригидности, жесткости, незрелости и черно-белого взгляда на мир.
То, что нам выдавалось за проявление чуть ли не святости — способность выносить все тяготы служения, — по сути диссоциативный защитный механизм, позволяющий отщепить все человеческое: способность бояться, переживать, чувствовать холод, голод, боль. В этом нет ничего героического, это один из способов психики приспособиться к невыносимым условиям бытия.
Павел Корчагин сегодня
Жизнь молодых сейчас благополучнее и легче, менее полярна и требовательна к проявлению героизма, чем тогда, когда Николай Островский писал «Как закалялась сталь». У них есть условия для размышлений, постепенного личностного созревания, выбора персональных смыслов и общественной позиции. Поэтому для молодежи Корчагин уже не образец для подражания.
Но для старшего поколения он, полагаю, по-прежнему герой. В них крепко вошла героическая способность выстаивать в лишениях и бедах, привычка терпеть, страдать, отщеплять боль и свои человеческие нужды. Причем часто страдания эти легко устранимы, ничью жизнь они уже не спасают, никакой высокой цели не служат, но они привычны и неосознанно повторяются.
Любой непоколебимо убежденный человек, заменивший размышления, сомнения и поиски смысла на формулы и простые ответы, готовый бескомпромиссно бороться с теми, у кого противоположные взгляды, несет в себе черты Павла Корчагина. Остается только надеяться, что он вновь не станет символом нового времени.
