«Папа, зачем тебе идти к психотерапевту?» — спросила у моего 86-летнего пациента дочь. Такие вопросы рождаются из расхожих представлений о том, что старость — время доживания, а не жизни. Карл Витакер, знаменитый семейный психотерапевт, когда ему исполнилось 70, говорил: «Какое это счастье — быть старым человеком!»
Странно? Да нет. Ты уже никому ничего не должен и можешь просто быть самим собой. Ожидания от жизни скромнее, а для радости нужно не так много, как раньше. Тело — «дом души» — конечно, уже не то, но сама душа возраста не знает.
Я сейчас много работаю в дневном центре для пожилых людей в Далласе (США). Нередко они приходят буквально через физическое «не могу» — здесь у них живая и разнообразная жизнь.
Пару лет назад я захватил на коллективный день рождения 12-летнюю внучку и видел ее первую реакцию — опасливую настороженность при виде множества старых людей. Но через полчаса она оживленно болтала, пела и танцевала с ними. На обратном пути, уже задремывая на заднем сиденье машины, она сказала: «Дед, вы сами не понимаете, что для них делаете. Вы им жизнь продлеваете». Быть включенным в жизнь — и есть жить.
Говорить обо всем
С выходом на пенсию жизнь не останавливается. 80-летняя пациентка говорит: «У нас с мужем такое сексуальное бабье лето. Как объяснить детям, что нам иногда надо побыть вдвоем?» С другой стороны, старость — время подготовки к уходу. Но детям это слушать больно: «Брось, мама, ты будешь жить до 120!» Мои пациенты часто признаются: «Только с вами я могу говорить обо всем». Мы спокойно и открыто обсуждаем действительно все — и сексуальность, и смерть, и другие вещи, о которых с близкими и друзьями не поговоришь.
Моей самой пожилой пациентке Софии 97 лет. Мы начали работать лет пять назад, вскоре после смерти ее мужа. Потом она оказалась в доме престарелых из-за перелома шейки бедра, слабела все больше. Мечтала умереть… Как-то, когда ее правнучка ждала первого ребенка, я спросил: «А праправнука на руках подержать не хочется?» Она ответила: «Хитрый вы… Хочется». И стала выбираться.
Задача терапии — не изменить жизнь, а изменить отношение к ней, к тому, что беспокоит
Прошло три года. Конечно, ей очень трудно, иногда я застаю ее в слезах. Но это уже не прежняя депрессия, a скорее усталость от нынешней трудной жизни. Когда у нее есть силы, она рассекает по коридору в кресле-каталке, с удовольствием и интересом глядя на происходящее вокруг.
Месяц назад мы отметили ее день рождения: я приехал пораньше и застал ее с правнучкой и вторым праправнуком — она была совершенно счастлива. А потом мы потихоньку от персонала выпили с ней по глотку винца. В 97 лет! Да, она ждет смерти, но как-то иначе — не в холодной яме депрессии, а на теплом закате жизни.
Душа может многое
Цифры возраста сами по себе мало что значат. Тяжело, когда они умножаются на болезни.
Мы встретились с Еленой, когда ей было под 80, а ее болезни Паркинсона — уже больше четверти века: она не могла сама встать со стула. Через полгода работы мы с ней делали по два-три круга вокруг громадного дома и занимались терапией на ходу. А потом они с мужем слетали в родную Одессу, по которой тосковали, и после возвращения она рассказала, что там впервые, замерзнув под дождем, попробовала водку: «Как это, оказывается, хорошо!»
Потенциал даже у тяжелобольных огромный, душа может очень многое. И возможность использовать этот запас гораздо больше, если помогает психотерапевт.
Никогда не поздно
Нередко и молодые люди боятся перемен, которые могут произойти c ними благодаря психотерапии. Но задача терапии — не изменить жизнь, а изменить отношение к ней, к тому, что беспокоит.
Одна из моих пациенток пришла ко мне после смерти мужа и сессий восемь рассказывала о... своем военном детстве. О том, как однажды она смотрела на небо — солнечное, с красивыми серебристыми самолетиками, а потом оказалось, что это немецкие бомбардировщики. «Я стояла, прижавшись спиной к столбу, все вижу, все слышу, но ничего не могу сделать — ни закричать, ни сдвинуться с места…» Я спросил у нее: «Это то, что вы чувствуете сейчас, после смерти мужа?» Она ответила: «Да».
Восемь сессий понадобились ей для того, чтобы понять свои ощущения. И после этого она стала выбираться из депрессии, которую очень глубоко переживала после потери мужа.
Задача психотерапевта — помочь человеку совладать с жизнью. Не победить ее, не изменить, но открыть в себе способность видеть все множество ее возможностей. И позволить себе этими возможностями пользоваться. Мы не можем сделать жизнь бесконечной, но можем сделать ту часть ее, что нам еще предстоит, счастливее. Можем и должны».
«Наша вечность — наши дети, генетический код, который в них останется».
Андрей Кончаловский — режиссер театра и кино, сценарист, продюсер, клипмейкер, общественный и политический деятель.
«Я думаю, что познать себя — это означает оправдать свою старость. Потому что смысл этого возраста и состоит в том, чтобы понять: ты жил ради того, чтобы жить, а не для того, чтобы остаться в вечности. В вечности, мне кажется, не остается никто, особенно в нашу эпоху. Память человечества укорачивается с каждым днем.
Я, например, своего прапрапрадеда хорошо уже не знаю — слава богу, хоть знаю, как его звали. Наша вечность — наши дети, генетический код, который в них останется. Может, наши прапраправнуки увидят нас на видео, а может, и нет. Человеческая память укорачивается, но генетическая память остается в нас. И так наша вечность остается».
