Впервые любовь мы начинаем ощущать в детстве — в отношениях с матерью и отцом, братьями и сестрами, другими важными для нас людьми.
Однако если они проявляли жестокость — в физическом или психологическом смысле — по отношению к нам или друг к другу, это могло сильно повлиять на наше представление о любви.
Тогда потом, выстраивая отношения с другим человеком, мы, вероятно, будем стремиться повторить то, что пережили, — либо усвоив вынужденную позицию мазохиста, либо, наоборот, становясь тем, кто проявляет насилие.
Для кого-то любовь и секс оказываются несовместимы: такие люди четко проводят границу между любовью идеальной (по сути, материнской) и сексуальной, для которой они отдельно находят партнеров.
Секс в любовных отношениях для них непредставим: он либо вызывает страх инцеста, либо воспринимается как недопустимая агрессия. Причиняя боль во время секса, они пытаются исключить малейшую возможность любовного чувства.
Ощущая себя «пустым местом», лишенным голоса и права на что-либо реагировать, они стараются пробудить свое онемевшее тело, обходясь с ним жестоко и резко
Другие же, боясь своего сексуального желания как потенциально агрессивного, подавляют его и занимают позицию мазохиста. Наконец, есть те, кто часто испытывал унижение в детстве, — и теперь им крайне трудно достичь наслаждения.
Ощущая себя «пустым местом», лишенным голоса и права на что-либо реагировать, они стараются пробудить свое онемевшее тело, обходясь с ним жестоко и резко.
Считать ли это ненормальным? Нет, если мы понимаем, что такой человек пытается решить больную проблему, которая тянется за ним с детства.
И все же ему есть смысл задуматься: а что означает такой тип отношений для него самого? Почему он ограничивается только ими?
Дело не в том, что садизм и мазохизм представляют собой отклонения от некоей сексуальной нормы (в сексуальности не существует нормы), а в том, что они могут мешать открыть иные пути самореализации, в стороне от запутанных детских маршрутов. Это ли не цель для взрослого человека?
