Враг — потому что я, как хирург, должен ежечасно бороться со смертью, не позволять ей преждевременно забирать моих пациентов. Кроме того, надо пытаться и самому не стать «рукой смерти» (известно, что у каждого хирурга свое маленькое кладбище).
А друг — потому что в минуты тягостных раздумий, неуверенности и грусти лично я всегда обращаюсь к мысли о смерти, ведь она мне совершенно гарантирована, в отличие от многого другого (например, счастья, здоровья, благополучия). Когда я думаю о том, что мой путь окончится, я неизменно успокаиваюсь: в конце концов, что мне терять, если я и так все потеряю?
Врачам известно, как сложно сообщить больному о грядущем конце: иногда это становится камнем преткновения и для родственников. В самом деле, каково это — констатировать перед живым еще человеком отсутствие всякой надежды?
Каждый из нас имеет юридическое, психологическое и духовное право получить достаточную информацию о сроке своей жизни. Особенно важно это людям, страдающим медленно прогрессирующими неизлечимыми заболеваниями. Но как сообщить человеку о смерти? Этот вопрос остается открытым для врачей, философов, священников.
Через некоторое время позвонил сын пациентки и сообщил, что мать умерла, накануне ее похоронили. Он благодарил меня за откровенность
В моей практике был случай, когда мне пришлось говорить пациентке со множественными метастазами о ее будущем. В ее ситуации медиана выживаемости не превышала трех месяцев. Социально активная деловая женщина 48 лет честно сказала, что ей необходимо дать наставления сыну, разобраться с кредитом, завершить передачу прав на компанию.
Ей действительно надо было знать, когда она умрет, это был вопрос не только философский, но и практический. Я взял на себя ответственность и подробно описал пациентке, что ее ждет и сколько ей осталось.
Спустя два с половиной месяца пациентка позвонила мне из хосписа и рассказала, что успела сделать все предсмертные распоряжения. Еще через некоторое время позвонил ее сын и сообщил, что мать умерла, накануне ее похоронили.
Он благодарил меня за откровенность. Помню, что этот диалог оставил у меня смешанные, но все же светлые чувства.
Многочисленные этические, социальные, медицинские аспекты смерти становятся важными лишь при условии, что умирающий знает, что умирает, а провожающий его — что он провожает. Те, кто сталкивался со смертью, говорили об этом на симпозиуме «Смерть и умирание в современной России: как начать говорить о важном?» (2016 год, Москва).
На плечи врача ложится серьезная ответственность: авторитетно сообщить действующим лицам об их печальных «ролях». Может ли кто-то заменить врача в роли модератора этого тяжелого диалога? Думаю, что это невозможно.
