«Группы смерти», жизнь в интернете и общественный диалог: каким получился фильм «Белый список»

Есть разные школы актерского мастерства: то, что вы сейчас описали, называется психологической школой актерского мастерства, которая подразумевает подключение к определенному опыту. Слава Богу, это не всегда личный опыт актера, но есть такой метод, когда режиссеры просят докопаться до самого болезненного опыта, чтобы эмоции, которые потом будут на экране, совпадали с эмоциями, которые описаны в сценарии.

Есть актеры, которые вообще так не делают и просто играют, и у них получается, потому что кино же не телевизор, не прямой эфир, не театр, это большая команда людей, которая работает на то, чтобы получился определенный результат. Соответственно, есть еще искусство монтажа и так далее. Поэтому тут есть нескольких составляющих, но главное — тот результат, который потом зритель получает на экране и может подключиться к увиденному эмоционально.

То есть актер дает зрителю эту эмоцию, к которой он подключается, и фильм построен таким образом, что случается эмоциональный нокаут. Но, естественно, это не всегда связано с тем, что актеры переживают, поэтому это профессия. 

А режиссеру нужно включаться эмоционально во время съемочного процесса или он больше должен подходить к съемке с холодной головой? 

Мне кажется, слово «нужно» вообще не стоит употреблять, потому что нет универсального рецепта, и каждый попадает куда-то своими методами. Главное — результат, который получается на экране, поэтому у режиссера должна быть общая картина в голове, и хорошо бы, если бы он знал, какие именно эмоции в какой сцене должны соответствовать его представлениям.

Это длительный процесс еще и потому, что некоторые вещи проясняются и выбираются только на монтаже. И из этого всего складывается общая история, и какой-то материал уходит, а какой-то, наоборот, проявляется во время монтажа. 

Вам лично удалось во время съемки «Белого списка» как-то абстрагироваться или все-таки включилась эмоциональная составляющая?

Это очень смешанный процесс, и на самом деле, поскольку ты локомотив этого съемочного процесса, то должен постоянно контролировать то, что происходит. Но в то же время, естественно, ты живой человек, и эмоционально отключаться не всегда получается. И, например, у меня в фильме есть достаточно тяжелые сцены, которые мне было тяжело снимать — они доходили до края моих человеческих ресурсов.

Если есть механизм внутреннего диалога, то, наверное, это помогает. Иначе получается, что ты себя ставишь выше, и тогда уже кино снимать не надо. Потому что когда ты занимаешься кино, то эта история всегда выше, чем ты. Самое важное то, что сейчас делает большая команда людей. И в идеале все, кто участвует в съемочном процессе, настроены на одну волну и помогают друг другу. 

После съемок вам в итоге удавалось переключать эти эмоции или все-таки они влияли на общение, например, с близкими людьми? 

Ты всегда переключаешься, нет другого способа. Ты обязан переключаться, и это тоже признак профессионализма. Ты всегда сочетаешь вот эти параллельные, не хочу сказать реальности, но какие-то ипостаси. Ты не можешь со своими близкими общаться с точки зрения того, что происходит у тебя на съемках, потому что это просто неправильно по отношению к ним. 

«Белый список» подчеркивает проблему того, что зачастую между родителем и ребенком отсутствует диалог. И вы в одном из своих интервью говорили, что вам, как родителю, очень не хватает разговора о том, какие проблемы могут возникать у детей, как построить диалог с ними. Вам удалось это понять? 

Я, наверное, имела в виду диалог, построенный в обществе. Мне кажется, важно не забывать, что любой взрослый когда-то был ребенком, и если он вырос с определенными установками, то, скорее всего, не будет знать, как общаться со своими детьми. То есть это замкнутый круг.

Все забывают, что всегда есть начальная точка: когда человек в маленьком возрасте попадает либо в сложные условия, либо в какое-то образовательное учреждение, его все время прижимают и объясняют ему, как можно, как нельзя, при этом в ультимативной форме, не давая каких-то объяснений. И получается, что взрослый человек вырастает немножко немощным в плане коммуникации. 

Это часто выражается в том, что он также не может себя поставить на позицию другого человека и понять его точку зрения. И, к сожалению, часто взрослые забывают о том, что они когда-то тоже были детьми, подростками, не помнят своих ощущений, и, соответственно, не могут себя идентифицировать с ребенком, который перед ними находится.

Но я не психолог. Есть, я думаю, много прекрасных профессиональных людей, специалистов, которые как раз могут дать какую-то методичку, какой-то набор инструментов. Просто вот это ощущение у подростка, у ребенка, что он находится в безопасном пространстве. 

Это основное, что родитель может дать ребенку — ощущение безусловной любви. И даже если ребенок совершает ошибки, то должен знать, что может прийти и поговорить об этом. И если даже родитель сердится, а мы все живые люди, то это не значит, что его разлюбили. После того, как эмоции уйдут, важно найти правильную интонацию для того, чтобы понять мотивацию ребенка, найти слова, чтобы спокойно объяснить, почему какие-то вещи не стоит делать. Основное, к чему можно было бы стремиться — ощущение безопасности близкими людьми. 

По вашему мнению, оглядываясь опять же на тему фильма, как найти баланс между контролем и доверием к ребёнку? 

Конечно, это очень важно — соблюдать личное пространство человека. И тут возраст — не решающий фактор. Опять же, я не психолог, у меня нет рецепта. Кто-то хочет включать функцию контроля в телефонах у детей, например. Но я, например, против того, чтобы вторгаться в личное пространство детей, то есть залезать в их телефон и смотреть, что они пишут.

Но, конечно, когда ты несешь ответственность за человека, который гораздо менее опытный, не может такого быть, что ты отключаешься и не мониторишь. И мы все родители, у всех, естественно, много дел. Конечно, ты не всегда замечаешь, и многие получают ответ «Как дела?» — «Все нормально». То есть стандартная такая штука. 

Есть ли какие-то признаки, за которыми надо следить? 

Да, они есть, и многие психологи о них говорят. И я не думаю, что тут стоит параноить по этому поводу, но просто если есть интуитивное ощущение, что с ребенком что-то происходит, надо просто эту информацию найти и не бояться обращаться за профессиональной помощью. Сейчас много ресурсов и возможностей. И мне кажется, этого не надо стесняться. И лучше это сделать, нежели потом жалеть о том, что чего-то не доглядел.

Я говорила, что мое поколение родителей, фактически первое, которое столкнулось с тем, что дети настолько серьезно воспринимают жизнь в интернете, и нам это было сложно понять. Мы олдскульные, для нас это другой способ мышления. Мы долго думали, что интернет — это какая-то отдельная история, это все не по-настоящему.

И вот, собственно, на нашем примере, наверное, тоже надо учиться. Потому что у поколения наших детей уже другой способ взаимодействия с внешним миром. И надо себя, конечно, к этому адаптировать. В этом, наверное, наша родительская функция тоже заключается: не костенеть мозгами, а, так сказать, делать апдейт. Что какие-то вещи могут происходить, даже если для нас они являются чем-то непривычным абсолютно. 

Вы сталкиваетесь в своем родительстве с какими-то вещами, которые вы до сих пор не понимаете? 

Навскидку-то, наверное, и не вспомню. Я это принимаю как данность просто, что определенно есть какие-то вещи, которые я не понимаю, но это не значит, что они не имеют права на существование. Я просто думаю, что есть вещи, которые уже по-другому происходят. И в том числе это касается обучения и совершенно другого способа взаимодействия с информацией и скорость, с которой дети ее получают.

То есть, например, нам вот сложно понять, что человек может делать несколько вещей одновременно. Они нам доказывают, что для них это норма. Насколько это эффективно или нет, покажет будущее, не нам решать со своими установками. Даже в школах многие переходят на цифровые форматы. И мы можем сколько угодно сидеть и говорить про то, что надо писать от руки. Я, например, люблю читать на бумаге, поэтому еду куда-нибудь с набором книг. Но это не значит, что всем так надо делать. Я прекрасно понимаю, что те, кто моложе меня, могут совершенно по-другому к этому относиться.

Возвращаясь к фильму, такой вопрос. Вам удалось сказать, что хотели, или у этой истории, с точки зрения объяснения проблемы, есть какое-то продолжение? 

Всегда можно что-то сказать. Тут не вопрос того, что мы расставляем точки над «i». Я думаю, что этот фильм, на самом деле, повод для диалога. И в этом смысле мы свою функцию постарались выполнить — поднять эту тему и постараться, чтобы обсуждение было не истерикой или запретом, а конструктивным диалогом. И если это хотя бы чуть-чуть у нас получится, то это уже будет очень здорово. Безусловно, ни одна тема не может быть исчерпанной. И это было бы очень странно и самонадеянно думать, что ты там что-то кому-то рассказал, и все теперь.

Если ты думаешь, что важно о чем-то говорить, и делаешь это искренне, то у людей появляется отклик, паровоз мысли начинает работать, и, может быть, какие-то вещи становятся чуть менее однозначными. Или это становится поводом для того, чтобы задать вопросы и себе, и окружающим. Или вообще понять, как сделать так, чтобы помочь людям, которым плохо.

И на самом деле есть много организаций, которые этим занимаются, и много энтузиастов, которые с этим работают. Но в принципе, в обществе это табу. Тема тяжелая, и есть разные точки зрения, и люди в административных позициях часто считают, что лучше вообще эту тему закрыть, и как будто ее не существует. Ну, что тут сделаешь? Я не считаю, что это правильное решение этой ситуации.

Вы сказали как раз, что тема табуированная и в целом очень тяжелая. И наверняка найдется человек, который скажет, «И так жизнь тяжелая, такая серая, грустная, и сейчас еще фильм тяжелый смотреть?». Что бы вы ответили этому человеку? Почему важно посмотреть «Белый список»? 

Зритель идет в кино за разным, и сейчас, основной тренд такой, что кино — аттракцион, он гораздо больше людей привлекает, потому что люди говорят теми словами, которые вы приводите, и вообще попкорна хочется, испытывают постоянное ощущение, что нужно дать своему внутреннему ребенку какую-то конфетку. Но ведь искусство не призвано вызывать только позитивные эмоции.

Другое дело, что я бы никогда не стала навязывать выбор и говорить «Нет, вы должны пойти и посмотреть фильм». Бесполезно, это все равно как выходить на сцену и стремиться всем нравиться. Такого не может быть. Поэтому ты всегда можешь только надеяться на то, что будет часть людей, которые скажут «Да, я хочу этот опыт получить, понять, какие эмоции у меня это вызывает, и может быть, меня это чему-то научит или откроет мне какие-то стороны, о которых я ничего не знаю, и я смогу другими глазами посмотреть на то, что вокруг меня происходит».

Плюс еще, на самом деле, все-таки у нас детектив, триллер. Есть определенное количество людей, которые просто любят эти жанры смотреть, хотя у нас, конечно, псевдо-детектив, но все равно.

То есть найти внутреннее желание в себе понять и разобраться? 

Это в жизни вообще во многих вещах помогает, и в том числе с просмотрами фильмов. Еще, мне кажется, важно не ожидать того, что тебе сразу дадут ответы на все вопросы. Многие чувствуют себя комфортнее, если сразу все понимают в фильме. Вот задали вопрос, а через три минуты я получила ответ: «А, понятно, я понимаю — я хороший, я умный, я знаю все, как эти люди делают». А кино не всегда такое. Я, например, люблю больше кино, которое скорее вопросы задает, чем отвечает.