Дакота Джонсон: «Нагота – это просто еще один костюм»

Она была инопланетянкой — когда появилась перед залом Венецианского кинофестиваля: прямая спина, непроницаемое лицо, строгая геометрия красного платья на красном ковре, сдержанная прическа. Я была из тех, кто увидел в ее явлении закрытость, загадочность иного мира и даже холодноватую опасность.

Но оказалось, она играла роль — роль Дакоты Джонсон на красной дорожке кинофестиваля, где в программе хоррор с ней в главной роли. Это была «Суспирия», недавно вышедшая в российский прокат, — кровавая история про женственность и вину.

А в тонкой высокой девушке, которая сплела ноги в белых брюках на плетеном стуле на веранде отеля, нет ничего загадочного. Наоборот — она вся умиротворение и расположенность к миру. Мягкие волосы, улыбка, сдержанность в жестикуляции. Открытость, уютная обыкновенность…

Я даже шокирована, если честно. Я ждала интервью с избалованной молодой звездой в алом, а встретила обычную девушку в белом. И никак не могу на нее переключиться… Пауза несколько затянулась. «Ну спрашивайте же!» — говорит Джонсон. В ее интонации — живая нетерпеливость, а не экономия времени. И мне приходится объясняться.

Psychologies: Понимаете, вы настолько не похожи на своих героинь, что мысли разбегаются. И первый вопрос, который хочется задать, — есть ли между вами что-то общее. А он очень банальный.

Дакота Джонсон: Точно. Даже не знаю, откуда он берется, — Мэрил Стрип обычно спрашивают, что она думает о своих героинях. Как-то допускают, что она актриса. А меня только, насколько я — это они.

Думаете, пока еще не допускают, что вы актриса?

Да, но я работаю над этим. Вы заметили?

О да!

Нет, я понимаю: девушка из семьи, где все актеры (бабушка Дакоты — Типпи Хедрен, актриса Хичкока; мать — звезда 80–90-х Мелани Гриффит; отец, Дон Джонсон, — исполнитель главной роли в телесериале «Полиция Майами: отдел нравов»; отчим — Антонио Бандерас. — Прим. ред.). Понятное дело: стала актрисой по семейной инерции и теперь должна доказать, что она и правда актриса.

Я действительно не представляла себе другой жизни. Я же все детство провела на маминых или папиных съемках. Потому что после второго развода — вы ведь знаете, что родители были женаты, потом разошлись, а через 10 лет опять соединились, родилась я, и они снова развелись?.. Так вот, они делили опеку надо мной, и я проводила по две недели у каждого. И на их съемках и репетициях. Потом мы с сестрой и мамой ездили на съемки Антонио…

Я тут недавно рассматривала наши старые фотографии: мне 10 лет. Мы — я, мама и Антонио — стоим на оскаровской красной дорожке. Я — веснушки, кудряшки, платье Барби на выданье, взрослые босоножки на платформе, дурацкая улыбка девушки в центре внимания… и как рыба в воде!

Или позже: мне лет 15, мама держит за руку Стеллу, мою младшую — любимую! — сестру, дочку Антонио, ей 7. Стелла стесняется, у мамы вымученная улыбка. Антонио улыбается, но он на красной дорожке на работе — я-то знаю. А я… сама естественность, и даже никакой подростковой скованности, хотя помню себя тогда: я не очень-то комфорт­но чувствовала себя в школе, в жизни, в своей коже... Но тут — будто создана для красных дорожек. А ведь это совсем не так. Просто уже тогда я так и представляла себе свою жизнь.

Как сплошную красную дорожку?

Не-е-ет. Нет! Я не видела себя никем, кроме как актрисой... Слушайте... Мне вот сейчас пришла в голову мысль: а вдруг такого рода чувство может заменить и способности? Может, если ты знаешь, в чем твое предназначение, способности как-то сами активируются? Нет? Ну, в общем, в Джульярд-то тогда меня не взяли (Julliard School — престижное учебное заведение США в области музыки и искусств, в том числе сценического. — Прим. ред.).

Ох, папа меня готовил. После того как 20 минут кричал — когда я сказала ему, что решила стать актрисой. То есть сначала мама две недели жужжала: «Ты не понимаешь, что это за жизнь. Что это за постоянный призрак нищеты, что это за зависимость» и т. д. Ну а потом папа кричал, что это бред — выбрать такую профессию. Прокричавшись, он решил, что сам будет меня готовить. Стив Мартин, папин друг, написал для меня монолог. Очень смешной. Но когда я читала его на вступительном экзамене, никто не засмеялся. Потом меня попросили спеть, и от пения своего я сама заскучала. В общем, не взяли, и правильно.

Не скажу, что у меня была какая-то особая спесь, но и те несколько миллиграммов, что были, с меня уже тогда сбили. И я пришла в свое обычное состояние: я совершенно не уверена в себе. Я полагаюсь на удачу, на совпадение обстоятельств, темпераментов. И верю в случайности — в их счастливые сигналы или предупреждения.

Но у меня есть свойство — чем больше я чего-то боюсь, тем быстрее несусь этому навстречу. Я, например, как огня боюсь проб. Но именно поэтому пробуюсь на разные роли куда активнее, чем коллеги. Хотя у меня перед каждым кастингом просто весь организм сводит, так мне страшно.

Почему вы не уверены в себе?

Вы меня не поняли — я не считаю, что все должны быть уверены в себе. Даже наоборот — я считаю, что быть уверенным в себе не очень хорошо. Некритично. Самодовольно. Мы что-то умеем — это здорово. Но считать, что твои данные или умения идеальны…

Нетрадиционно…

Но в моем личном багаже и нет ничего традиционного. Я в детстве с родителями и между ними бесконечно переезжала. Путешествовала между семьями и везде чувствовала себя комфортно. Но настоящего дома у меня никогда не было. Знаете, взрослых детей иногда тянет домой. Туда, откуда они уехали во взрослую жизнь. А когда мне хотелось вернуться домой, того, что я помнила как дом, уже просто не было: мама переехала или папа решил жить не в городе, а на ранчо.

И теперь, когда я собралась заякориться в Лос-Анджелесе, купила дом середины прошлого века — не исторический объект, а просто дом со своей историей. В нем теперь и живу — небольшом, зачем мне большой, но он построен в 1950-е. Как будто кто-то из моих родителей в нем вырос и потом мне подарил.

А вы не считаете, что вам пришлось доказывать, что вы актриса, а не только дочка звезд, поскольку ваш прорыв оказался связан с ролью, в которой не последнюю роль играла ваша внешность? Потому что вы обязаны успехом своему лицу и…

Телу?

Ну да.

Ну да. А вы считаете, тут есть что-то стыдное?

Нет. Но я имею в виду, что первая большая роль — и такая степень обнажения, просто чисто физического…

Разве? А мне кажется, что в «Пятидесяти оттенках серого» обнаженность, отсутствие одежды — только метафора. Того, что в любви мы все обнажены. Слушайте, я терпеть не могу этого рода сцены, когда люди занимаются любовью, а на них какие-то майки, бюстгальтеры! Ну это же ханжество! Люди занимаются любовью голыми! А «Пятьдесят оттенков…» — про свободу. Про сознательный выбор в любви. Я даже удивлялась, когда меня спрашивали, не осуждаю ли я свою героиню — ведь ради любви она отказалась от собственной воли. Но это же глупость! Она делает осознанный выбор. Она выбирает любовь.

Но не было ли то количество и качество сексуальных сцен для вас испытанием?

Когда речь идет о съемках без одежды, я говорю себе как холодный профессионал: отсутствие костюма у актера — это просто еще один костюм. И я ведь долго занималась танцами, 10 лет… А для танцоров тело — инструмент, им не свойственны сантименты… Но вот собственно играть эти сцены… Понимаете, для актера это вызов вовсе не из-за наготы. Тут нет серьезного грима, который что-то сыграет за тебя. Тут нет костюма — дополнительной характеристики героя. Тут есть только ты, и ты можешь оказаться пустым местом. Вызов.

Поэтому я даже и люблю такие сцены — они требуют чистой, беспримесной игры. Но мне как женщине это проще. Джейми (Джейми Дорнан — исполнитель главной мужской роли во франшизе «Пятьдесят оттенков…». — Прим. ред.) куда труднее. Обнаженность — это уязвимость. Мужчине сложнее с ней свыкнуться, уязвимость для него унизительна.

Смешно: на волне бурного успеха «Пятидесяти оттенков серого» ходили слухи, что мы терпеть друг друга не можем, и в то же время таблоиды писали, что у нас тайный роман. И меня об этом бесконечно спрашивали. Джейми — нет, у него ведь жена и тогда уже была дочка, как-то неудобно. А меня — вовсю.

И что вы отвечали?

Отвечала, что да — мы не выносим друг друга. И да — у нас роман. Да, такой роман. Вы же взрослые люди, должны понимать: взрослые отношения бывают разными.

А вы сами считаете себя взрослой? Вам всего 29, но вы уже определенно, уж поверьте, настоящая актриса, и сыграли значительные роли, и самостоятельны, конечно. Вы взрослая?

Мне кажется, да. То есть я считаю, мы становимся взрослыми, когда обретаем способность посмотреть на себя со стороны. Мне странно, что иногда актеры бывают такими… эгоистами и совсем неспособны увидеть себя глазами других людей. А ведь эта профессия — она вся об этом: о том, чтобы взглянуть на себя и сделать из себя другого.

По-настоящему мне это удалось в «Большом всплеске». Там моей героине 17. Внешность — Бэмби. Характер — анаконда. Я хотела в ней сыграть все самое темное, что может быть в красивой женщине, все, чего я боюсь и что… не мое слово, но скажу — ненавижу. Она вмешивается в жизни других, вносит в них хаос просто потому, что это забавно. Потому что может. Она использует свою сексуальность для разрушения. Я вижу этих девушек, для которых сексуальность — оружие. И не понимаю, зачем они так настойчиво демонстрируют себя.

Вы такой в 17 не были?

Не была. Я ничего не использую как оружие — не люблю воевать. И потом… понимаете, я выросла в семье сильных женщин. Прекрасных, но и отважных. Бабушка играла в «Птицах» и «Марни» Хичкока, но разорвала контракт со студией, когда хичкоковские приставания стали невыносимы. Он грозил, что закроет ей двери в кино навсегда. А она уж и сама решила с кино расстаться. И стала тем, кем давно хотела, — защитником прав диких животных.

Для продвижения своих идей бабушка решила создать фильм «Рев». Главную женскую роль играла моя мама. А еще в фильме снималось больше сотни львов, тигров, пантер... Производство заняло 11 лет — фильм вышел в 1981-м. В ходе съемок от хищников пострадало не меньше 70 членов группы. Маме восстанавливали глаз и кожу вокруг глазницы, с оператора тигр буквально снял скальп, бабушкиного мужа, режиссера, лев ударил лапой, и у него развилась гангрена.

Но бабушка выпустила фильм и не побоялась задействовать дочь в столь опасном предприятии. А мама не побоялась в нем сниматься... Так что я выросла с такими женщинами, что кичиться своей, так сказать, привлекательностью было… да ну просто дурным вкусом!

Три ее роли до «Пятидесяти оттенков серого»