Я люблю простоту, как никто. Возможно, я недостаточно умна или не очень люблю сам процесс напряженного думания.
В избыточно усложненном я теряюсь, начинаю самой себе казаться глупой: приходится плутать в лесу из слов и понятий. Очень быстро я теряю ориентиры, не вижу, не могу найти основную мысль, которая кажется мне тщательно спрятанным коварными пиратами кладом. Чаще всего я не способна или просто не хочу совершать этот квест по нахождению сути. Мне не нравится пробираться через дебри языка, намеренно усложненного, хотя понимаю, что любая область деятельности создает свой понятийный аппарат, использует свои термины, укоренившиеся словосочетания и штампы.
Иногда создается ощущение, что даже у пишущего нет минимально ясной картины. Тогда мы вместе с ним вынуждены брести сквозь морок его путаницы, пытаться уловить ускользающую суть того, что он хотел выразить. Мы бродим, бродим, в какой-то момент кажется, что вот сейчас прояснится, ан нет – ключевая мысль все равно растворяется в очередном каскаде размышлений и аргументов. Мне в таком случае совсем не гуманистично хочется предложить автору проделать эту работу самому, меня в нее не приглашая. Тягостно и безрадостно ощущение от такой работы: проделать витиеватый путь вдоль чьих-то рассуждений, так и не найдя клада.
Иные тексты как будто созданы для того, чтобы создавать видимость экспертности и глубины размышлений. Объяснимое желание иных авторов казаться умными не вызывает во мне отклика. Для кого-то наукообразная речь создает иллюзию потока умных мыслей, но я не люблю видимость, мне роднее как есть, подлинность. Однажды мне пришлось переводить суть своих исследований на язык, необходимый и принятый в диссертационных работах. Это было весьма мучительно. Если сделать обратную работу: перевести сотню тех страниц с псевдонаучного на человеческий – суть займет всего несколько абзацев и будет понятна каждому. Уверена, что при ясной картине в голове, определенных усилиях и допущениях даже очень сложное можно выразить простыми словами, не потеряв при этом глубины.
Отсутствие лишней информации позволяет увидеть картину целиком и определить направление
Но и намеренных упрощений я не люблю, меня коробят фразы «будь проще, нечего заморачиваться», «да все просто, зачем огород городить», «будь проще, и люди к тебе потянутся». Задумывалась: почему меня так раздражает та самая простота, которая, как говорят в народе, «хуже воровства»? И почему, собственно, она воровства хуже? Воровство – это попытка отнять что-то нам принадлежащее, манипуляция нашим доверием, нарушение нашего права обладать. Намеренное упрощение, таким образом, чем-то похоже на кражу.
Что же крадется? Полагаю, масштаб и объем любого субъективного явления. Человеческая субъективность и психика устроены многозначно, противоречиво и парадоксально. Попытки их намеренно упростить сводят объем к плоскости, прямой, а то и точке: простому выводу, заключению, решению, совету. Это возможно сделать, только отрезав остальные части, не влезающие в плоский вывод. Таким образом для кого-то обесценивается, становится неценным сложность чужого человеческого переживания, размышления, ощущения.
Кому и когда действительно нужно, чтобы было проще? Первое, что сразу рождается в ответ на этот вопрос: детям!
Детская психика еще не способна воспринимать многозначность и объем. Ребенку чаще всего нужны простые ответы: «А он – хороший или плохой?» Взрослый уже может предположить, что нельзя ответить на этот вопрос однозначно, герой истории или фильма – одновременно и запутавшийся, страдающий, находящийся во временном кризисе, действующий в соответствии с движениями своей души или сообразно сложным обстоятельствам. Но ребенку чаще всего знать это не интересно, да и ненужно. Поэтому в сказках Баба-яга или Кащей выглядят как однозначно «плохие» персонажи, Аленушки и Иванушки разных мастей – как «хорошие». Ребенку проще расщепить сложное явление и поместить его в разных людей, в том числе в «хорошую» маму и «плохого» папу. А иногда даже одну маму воспринимать как разных субъектов: добрую маму и маму-ведьму.
Итак, детям язык упрощения понятен и на определенном этапе развития нужен, если мы хотим, чтобы ребенок нас понял.
Иногда упрощение нужно для определенных задач. Например, мы знаем: карта не равна территории. Карта – это схема, плоское, упрощенное видение территории, которое позволяет сориентироваться. Отсутствие лишней информации позволяет увидеть картину целиком и определить направление.
Диагноз – это тоже своего рода «карта», упрощение, позволяющее свести все, что происходит с человеком, к названию болезни или синдрома для определенной цели – назначения лечения.
С избыточно дотошными людьми, не способными к упрощению, часто трудно общаться
Даже просто называние – это упрощение. Когда мы говорим «стул», «весна», «боль», «любовь», мы упрощаем, подразумевая какой-то определенный предмет, чувство или явление, наше субъективное представление о нем. Упрощение позволяет нам оперировать, контактировать, сообщать. «На улице весна», «я тебя люблю», «мы купили новые стулья». Если мы не упростили, то часто нас сложно понять.
Если в общении мы будем долго описывать каждое явление и предмет, прилагая подробное описание субъективного представления о нем, нас сочтут занудами. С другой стороны, если мы никогда не будем даже подразумевать, что «любовь» или «стул» означает для каждого что-то свое, мы намеренно упростим ситуацию, сведя все к нашей проекции. То есть он сказал «люблю», и мы как будто бы быстро поняли, о чем речь, заменив его представление нашим «люблю».
Поэтому, мне кажется, с избыточно дотошными (чаще всего весьма интеллектуально развитыми) людьми, не способными к упрощению, часто трудно общаться, с ними невозможно быстро что-то прояснить, отрезав лишнюю и ненужную в данный момент информацию. Они не всегда способны уловить контекст, понять, когда следует упростить, а когда – принять многозначность и объем. С ними может стать скучно, и не потому, что они говорят глупости, а потому, что не могут выделить главное, исходя из контекста.
А с теми, кто уже вырос, повзрослел, но не способен видеть явления в их сложности и противоречивости, тоже может быть скучно, потому что они быстро поляризуют любое явление, сводя его к «правильному» или «неправильному», условно «хорошему» или «плохому». У них обычно на все есть быстрые и однозначные ответы, выводы, решения. При этом именно такие скоропалительные выводы они любят объявлять с удивляющим меня высокомерием и напором.
Совершенно не банальная, на мой взгляд, задача – выбирать, как пользоваться этой способностью мышления в обычном общении. Когда стоит сводить к чему-то простому, моделировать и схематизировать, а когда – подразумевать и рассуждать о сложности, многогранности и противоречивости устройства мира. В этом нам помогут наши способности понимать внешний контекст, осознавать цели и задачи, переключаться от простого к сложному и обратно.
