Беслан в русской культуре: почему трагедия вытеснена из коллективной памяти?

Монумент в память детей, погибших в Беслане в 2004 году

Фото
Getty Images

Сегодня на нашем сайте вышла статья «20 лет с теракта в Беслане: психологи объяснили, как трагедия в школе повлияла на нас всех», и одна из первых фраз зацепила мой взгляд. «Спустя 20 лет трагедия до сих пор жива в сердцах жителей России». Но жива ли она на самом деле?

Несколько лет назад писатель и литературный критик Алексей Поляринов опубликовал эссе «Культура и трагедия: 11 сентября, Беслан и „Норд-Ост“». В нем он обратил внимание на то, что самый подробный текст о трагедии в Беслане был написан американским журналистом Кристофером Чиверсом для Esquire, в России же событие до сих пор толком не осмыслено.

«Когда какое-нибудь страшное событие происходит в США, культура начинает мгновенно это событие перерабатывать, наносить на карту истории, встраивать в контекст», — писал Поляринов в 2019 году. И это очень глубокое, меткое наблюдение: число книг и фильмов, посвященных 11 сентября, вышедших в Америке в первые же годы после трагедии, зашкаливает. Среди этих произведений есть и шедевры вроде романов Лорри Мур «Запертая лестница» и Джонатана Сафрана Фоера «Жутко громко и запредельно близко».

Русская же литература и за 20 лет не создала почти ничего. Россияне плохо помнят, что именно произошло в школе № 1 Беслана в 2004 году. Журналисты дежурно раз в год напоминают, пересказывая основные детали.

Но искусство молчит — а потому в коллективном сознании так и не создается образа трагедии

А именно формирование образов тех или иных исторических событий — одна из задач литературы, кино и вообще любого вида искусства. Пусть даже образы эти будут заметно мифологизированы: если событие не превращено в культурный артефакт, оно стирается из коллективной памяти — и увеличивается риск его повторения.

Пугачевское восстание живо в нашей памяти благодаря «Капитанской дочке», Первая мировая война и революция — благодаря «Доктору Живаго», катастрофы коллективизации и индустриализации — благодаря «Котловану», лагеря — благодаря «Колымским рассказам». Молчу про Великую Отечественную. Но даже эти произведения, как правило, выходили не «по горячим следам», а спустя годы и десятилетия. Тогда, когда очевидцев оставалось немного, а новые трагедии начинали казаться более весомыми.

Беслан в русской культуре: почему трагедия вытеснена из коллективной памяти?

Средняя школа № 1 в Беслане 6 сентября 2004 года

Фото
Getty Images

Теракты в постсоветской России (а кроме Беслана это «Норд-Ост», взрывы жилых домов и захват больницы в Буденновске) — такая же часть нашей истории, как репрессии, Победа или покорение космоса. Но русская культура как будто боится вспоминать их, уходит в избегание — а это очень опасная реакция: избегание мешает встретиться с проблемой лицом к лицу и лишь усиливает нашу тревогу. В случае с терактами — усиливает ощущение хрупкости и неценности жизни, распаляет социальную паранойю, оставляет беспомощными перед лицом новых бед.

Отсутствие осмысления бросает в одиночестве тех, кто пережил кошмар: наедине со своей болью выжившие и свидетели не чувствуют социальной поддержки и понимания

Молчание по поводу трагедий разобщает, дробит общество на группы по национальным, идеологическим, возрастным признакам и подогревает подозрительность, тотальное недоверие всем и вся, от власти до соседей.

Сделаю страшное признание: даже прочитав все то немногое, что написано о Беслане, я не чувствую, что эта трагедия стала частью моего жизненного опыта. Увы, я переживаю «не наше» 11 сентября острее и больнее и вижу, как оно осмыслено, замечаю его последствия и интегрирую его в свою личность. Спасибо Мур, Фоеру, Дэвиду Фостеру Уоллесу и много кому еще. Из русскоязычной культуры мне интегрировать почти нечего, и трагедия 20-летней давности проживается лишь через крупицы моей памяти. Что-то смотрел по телевизору, как-то воображал подобное в собственной школе, но не более того. Нет такого пространства — кино- или литературного, — на котором я мог бы оказаться вместе с жертвами и свидетелями. Нет такого пространства, которое мы могли бы разделить.

Журналистка Ольга Алленова пишет в книге «Форпост. Беслан и его заложники» о том, что власти почти сразу после трагедии твердили о необходимости снести среднюю школу № 1 — мол, местным жителям больно смотреть на мрачный остов. Но консервацию здания и превращение его в мемориал пролоббировал комитет «Матери Беслана». Их авторитет оказался столь весомым, что перечить никто не посмел.

«А нам не больно?» — вопрошала Сусанна Дудиева, руководитель организации

Наверное, 20 лет — еще не поздний срок, чтобы начать осмыслять и интегрировать события тех дней (а не стирать их из памяти вместе с местом трагедии). Возможно, где-то прямо сейчас уже пишется потрясающий роман или сценарий, им посвященный. Я верю в способность нашей культуры проработать любой сверхтяжелый опыт — но чем дольше длится молчание, тем сильнее будет этот опыт мифологизироваться. И тем дальше неосмысленные события будут от новых поколений, что повысит риски оказаться в той же катастрофе вновь. «Выносить сор из избы» тут принципиально важно.

Что почитать о Беслане?

  1. Кристофер Чиверс «Школа» (оригинал на сайте Esquire, перевод на русский в «Правилах жизни»). Возможно, до сих пор лучший текст о трагедии: дотошный в деталях, бесконечно страшный, полный сострадания. Журналистика высшего образца — собственно, журнал Esquire сразу включил статью в число лучших за всю историю своего существования.

  2. Ольга Алленова «Форпост. Беслан и его заложники». Журналистка «Коммерсанта» Ольга Алленова провела дни бесланской трагедии прямо перед зданием школы № 1, потом приезжала на 40 дней после погребения жертв, на суды над выжившим террористом, на годовщины. В своей книге она сосредоточилась на причинах столь большого числа погибших и ответе на вопрос «Кто виноват?».

  3. Влада Харебова «Я знаю каждую минуту». Редкий художественный текст на русском языке, пытающийся осмыслить трагедию. Лауреат Крапивинской премии, детский писатель Влада Харебова рассказывает историю Марка, осетинского подростка, чья первая любовь погибла в злополучные сентябрьские дни.

  4. Сергей Урманов «Беслан. Три дня в аду». Монолог-эссе выжившего заложника, в котором он пытается восстановить собственные ощущения 1–3 сентября 2004 года и отыскать хоть какой-то смысл в той катастрофе. Время, подчеркивает Сергей Урманов, не лечит — и раны не затянулись спустя два десятилетия.

  5. Эльза Баскаева «Пепел Беслана». Осетинская журналистка, чья дочь выжила в теракте, собрала под одной обложкой истории 150 человек, их воспоминания о кошмаре 2004 года. Душераздирающее чтение.