Образ навсегда
Я знаю только, что наступает день, когда запоминаешь ребенка и ничего потом не можешь сделать с этим образом, отпечатавшимся в мозгу. Вот Васе четыре года. Ранняя весна. Мы живем на даче и идем на станцию встречать маму, которая возвращается из командировки. Вася в тулупчике, но без варежек, потому что солнце уже пригревает. В моей руке Васина рука, маленькая и нежная. Он говорит что-то про огромный самосвал, который мама обещала привезти ему в подарок… И все! Больше никогда в жизни я ничего не смогу сделать с этим образом ребенка. Вот ему уже 24 года, вот он выше меня на голову и весит 120 килограммов, вот у него нога 46-го размера и окладистая борода. Вот он звонит из немецкого университета, говорит, что сверзился с велосипеда и сломал руку. Но когда он звонит, я представляю себе четырехлетнего малыша, который упал с велосипеда и сломал руку. Один в чужой стране. И принимаюсь помогать ему не так, как следует помогать здоровенному дядьке, а как четырехлетнему малышу.
Ему мало проку от моей помощи. Он не может воспользоваться моими советами. Моя любовь к нему выражена неадекватно и неуклюже. Потому что я помогаю, даю советы и выражаю любовь четырехлетнему мальчику. И совершенно ничего с этим кунштюком моей психики поделать нельзя.
Кровавый завет
Еще я знаю, что, если хотите быть беззаботным отцом, которому приятно поиграть с малышом пять минут перед ужином, но которого тошнит при виде детских какашек, ни за что нельзя присутствовать на родах. Если мужчина присутствует на родах, то в этот момент между ребенком и отцом ребенка заключается кровавый завет.
Во-первых, проникаешься к ребенку неестественным уважением. Смотришь, как эта краснорожая сопля раздвигает материны кости, и понимаешь, что это круче, чем пробежать марафон по пересеченной местности, круче, чем выстоять 12 раундов против Майка Тайсона, круче, чем выжить на войне, – круче, чем все на свете мужские достижения, о которых ты даже и не мечтал.
Во-вторых, родившийся на твоих глазах ребенок раз и навсегда теряет возможность быть в твоих глазах мальчиком в костюмчике или девочкой в платьице и с бантиками. Даже когда девочка – в платьице и с бантиками, отец, присутствовавший на родах, знает про девочку, что она мышцы и кости, слизь и кровь, крик и смех – и все это любит куда больше, чем платьица и бантики.
В-третьих, уходит страх смерти. Если видел рождение своего ребенка, страх смерти уходит неожиданным образом. Когда он уходит, выясняется, что он был как застарелая боль, к которой привык и которую теперь заметил, просто потому что она ушла. Страх смерти уходит не потому, что достиг просветления, увидал лестницу в небо или лик Божий в горящем кусте. Страх умереть уходит, потому что заменяется куда большим страхом – не умереть вовремя, не умереть раньше этого фиолетово-красного человечка с пуповиной до колен, который мажет слизью и кровью материну грудь с целью есть, пить и жить.
Побочным эффектом всех этих переживаний оказывается для отца совершенная толерантность к физиологическим проявлениям ребенка. Размазанная еда, какашки, сопли, рвота перестают быть неприятным побочным эффектом родительского счастья, а становятся сущностным элементом вашего сговора с ребенком, согласно каковому сговору он будет жить как физическое тело, а вы будете это физическое тело охранять.
«Дочки-матери. 3-й лишний?» Каролин Эльячефф, Натали Эйниш
Отношения дочери и отца необычайно важны. Но как на них влияет мать? Психоаналитик и социолог раскрывают тайную суть семейных связей (Кстати, ИОИ, 2006).
«Роль отца в психическом развитии ребенка» Олег Калина, Алла Холмогорова
Поощрение самостоятельности, познания... Что еще делает отец такого, чего не может мать? Исследования и советы обоим родителям (Форум, 2011).
День бессилия
До тех пор, пока не наступит день бессилия. А он наступает обязательно у каждого сознательного отца с каждым его ребенком. Я уж не говорю про всякие ангины, скарлатины, ротавирусы и прочие болезни посерьезней, от которых меня Бог миловал. Но и кроме них однажды на благоустроенной даче пятилетний твой мальчик расплющивает себе палец совершенно безобидным шезлонгом. Однажды на благоустроенном горнолыжном курорте семилетняя твоя девочка вылетает с трассы, а ты смотришь бессильно, как она падает с обрыва, и не знаешь, что там под обрывом – два метра высоты и мягкий сугроб или 200 метров скалистой пропасти. Однажды в благоустроенной родильной палате новорожденная твоя девочка вываливается из материных родовых путей белая, как бумага, бездыханная, с туго затянутой вокруг шеи пуповиной, и плюхается на акушерский стол с отвратительным звуком «шмяк».
Это и есть день бессилия. Ты сделал все, что мог. Ты предусмотрел всякую мелочь. Ты не пожалел денег. Ты купил лучший шезлонг, нанял лучшего горнолыжного инструктора и лучшего акушера. Ты и сам был там, рядом с ребенком, когда с ним случилось несчастье, но ничего не мог сделать.
Судя по моему опыту, первый день бессилия ничему не учит мужчину. В первый свой день бессилия мужчина опрометчиво клянется себе никогда больше бессилия не допускать. И это идиотская клятва. Тем сложнее переживать второй день бессилия, потому что знал ведь, потому что клялся ведь никогда больше не допустить, потому что еще ведь секунду назад все можно было изменить. Но изменить ничего нельзя, и в конце второго дня бессилия литр виски, выпитый в одну твою глотку, не оказывает никакого эффекта.
Только третий день бессилия заставляет всерьез пересмотреть жизненные установки. Тут тоже не обходится без литра виски, но на этот раз начинаешь всерьез копаться в себе и обнаруживаешь, что всю жизнь ждал от детей благодарности, тогда как ждать благодарности принципиально не надо.
Дети – отдельные. Ты можешь изо всех сил заботиться об их здоровье, но они, собаки, все равно имеют право болеть. Ты можешь всерьез заботиться об их образовании, но они, собаки, сохраняют право вырасти совершенными балбесами. Ты можешь изо всех сил устраивать им праздник, но они, собаки, имеют полное право на твоем празднике грустить, скучать и даже отчаиваться. Ты можешь беззаветно любить их, но – тут наливаем виски полный стакан с горкой и выпиваем залпом – они имеют право даже умереть.
Вам письмо
Вот примерно как я представляю себе сознательное отцовство. Вооружившись им, можно своим детям радоваться. Играть с малышами в шумные игры, но осторожно осознавая, что воспринимаешь ребенка неадекватно, что образ ребенка у тебя в голове сильнее, чем сам ребенок. Рассказывать дочке-подростку про аллегорию любви у Аньоло Бронзино и получать взамен ее драгоценное признание о несчастной любви, но понимая, что против этого кошмара ты бессилен и нужно его просто переждать. Беседовать со старшим сыном про Бодрийяра и математический анализ, отдавая себе отчет в том, что с Бодрийяровой тягомотиной ты еще худо-бедно разберешься, а с иррациональными числами – никогда.
Заботиться о них, но не ждать от них благодарности. Если это удается, то однажды получаешь письмо. Письмо выглядит как маленькая тонкая бумажная полоска с цветным кончиком. Я не знаю, почему женщины предпочитают не сказать прямо, а как бы случайно забыть положительный тест на беременность в ванной на видном месте. Я не знаю, почему они так делают.
Но они так делают.
