Смерть близкого человека, череда катастроф, чье-то большое горе, от которого не отстраниться… Время от времени жизнь испытывает трагедиями каждого из нас. И чтобы не утратить в ней ощущение смысла, нам нужно найти точку опоры. Рассказы от первого лица.
Испытания закаляют нас, делают сильнее? Далеко не всегда это так. Как держать удар, не сломаться, но и не спрятать свою боль, не отрицать беду, уговаривая себя, что ничего не произошло и жизнь продолжается? Наши эксперты не раз напоминали нам, как важно прожить период горя… осознанно. «Когда жизнь отнимает у нас самое дорогое, мы можем закрыться и перестать чувствовать, – ведь это невыносимо больно, – говорит экзистенциальный психотерапевт Светлана Кривцова. – И тогда нас ждет депрессия. А можем открыть сердце и прожить свою потерю – всю, до капли: и жалость к себе, и обиду, и одиночество, которому сейчас никто не может помочь. Это нелегкий путь, на котором нужны терпение и свобода плакать, чтобы омыть рану».
«Почему вы не хотите покончить с собой?» – спрашивал своих пациентов психолог Виктор Франкл. Этот странный вопрос должен был доказать, что логотерапия способна соединить нити разбитой жизни. Франкл – бывший заключенный концлагерей; там погибли его родители, брат и жена… Как он мог продолжать верить, что жизнь достойна того, чтобы жить? «Есть три способа найти смысл, – объяснял он. – Создавать, работать, производить: это чувство свершения. Поддерживать эмоциональные связи, общаться с природой и искусством: это чувство любви. Развивать позитивную позицию, чтобы принять то, что мы не можем изменить: это чувство страдания»*. Наши герои говорят именно об этом: рисуя, общаясь с Богом, помогая другим, они обрели веру в осмысленность жизни.
* В. Франкл «Сказать жизни «да!» (Смысл, 2009).
Татьяна Лаптева, 43 года, художник, декоратор
«Я снова начала рисовать и поняла: буду жить»
Сердечный приступ – с таким диагнозом 2 августа 2008 года мужа Татьяны увезли с работы на скорой. В машине он разговаривал с ней по телефону. Связь прервалась, и дозвониться снова ей никак не удавалось. Вскоре Татьяне перезвонили и сказали, что ее муж Антон умер.
«Было ощущение, что жизнь закончилась. Меня хватало только на то, чтобы отвести дочь в детский сад, вернуться домой и забраться с головой под одеяло. Ничего не хотелось, о работе я даже не думала, тем более что моя работа – это творческие проекты, журналы, съемки, где нужно придумывать, чувствовать…
В состоянии «не могу» я прожила почти год. И наверное, это было правильно – переболеть, дать себе время, никуда не мчаться, не ломать себя.
К жизни я возвращалась постепенно. Однажды вдруг поняла, что могу дышать, что есть силы сделать большой проект. Расписала огромный забор своим прежним заказчикам, появились деньги, и мы уехали на пару месяцев в маленький итальянский городок, где годом раньше я училась работать с мозаикой. Потом я вернулась в Италию снова – сделать очередной заказ: мозаичное панно. Но все равно это была только работа. Рисовать, творить захотелось внезапно. Я разговаривала по телефону и машинально разорвала коробку – упаковку от детских сухих завтраков. Потом взяла ножницы, карандаш, краски… Почти сразу мне стало понятно, что это не просто так, что-то изменилось. Кстати, эту «коробку» я потом повесила в комнате дочери, как память о том ощущении – я поверила, что буду жить! И я стала рисовать. Не так, как раньше – маслом, акрилом, густо, ярко, радостно… Нет, в моей жизни появилась акварель – прозрачная, водянистая, переливчатая. Работа с ней завораживает: смачиваешь лист бумаги, добавляешь цвет, он растекается, причем совершенно непредсказуемо… Потом добавляешь еще один, который превращается во что-то совершенно другое... И вдруг из этих пятен появляется рисунок. Я смотрю на бумагу, на краску, на те причудливые узоры, которые она оставляет. И как будто погружаюсь в рисунок: ощущения меняются, боль уходит. И становится легче, появляется ощущение, что плывешь в море…»
Артур Ваксян, 39 лет, продавец церковных книг
«Из черно-белого мой мир снова стал цветным»
О том, что случилось 10 лет назад (смерть отца, развод, потеря работы), Артур вспоминает так: «Было много боли и вопросов без ответа». Уход в религию с головой, полное погружение в иную реальность стало попыткой осмыслить происходящее.
«Сейчас я даже не могу точно вспомнить, для чего я пошел тогда в церковь. Меня влекла туда неведомая сила: мне было необходимо выйти в пространство, наделенное сакральным смыслом. И я стал ходить в храм, отстаивал службы с 8 до 12, совершенно не понимая, что там происходит… Вообще вхождение в православие было для меня длительным и болезненным. С другой стороны, первые годы в церкви – это самое счастливое время. Мир из черно-белого как будто становился цветным. Появилось ощущение неземной радости – это называется «призывающая Благодать». Она врачует очень сильно. И очень сильно меняет человека. Сначала я впал в какую-то неистовую религиозность, что в моем случае вообще смешно: во мне нет ни капли славянской крови, в роду не было православных… Были мысли уйти в монастырь, пойти в священники (меня до сих пор зовут), я был активным миссионером. Христианство требует полной самоотдачи. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37). Это звучит очень жестко, но здесь есть глубинный смысл: невозможно духовно выстроить свою жизнь, если целиком и полностью не отдать свое сердце Богу. В чем тут трудность для современного человека? В том, что он может легко перепутать – отдать свое сердце не Богу, а традициям. Чтобы понять разницу, необходимо разбираться всю жизнь, копать, как археолог... Но сначала мы просто впитываем все смыслы, без особого отбора, и это подавляет личность, действует на чувства, эмоциональный облик. Наверное, поэтому однажды закономерно возникает вопрос: кто я, кем стал, куда пришел? Как будто меня поместили лет на пять в холодильник, а потом вытащили, и я начал оттаивать. Что-то вернулось «оттуда» – к примеру, почти утраченные отношения с близкими, – но появилось и новое: кажется, я стал человечнее. Хочется назвать этот процесс взрослением… В любом случае – хорошо, что все это со мной произошло».
Анастасия Колесникова, 39 лет, создатель Фонда помощи детям с онкозаболеваниями «Жизнь» (deti-life.ru)
«Заботясь о других, я преодолеваю свою беспомощность»
Увидев репортажи из Беслана в сентябре 2004 года, Анастасия почувствовала стыд и вину. Ощущение близости трагедии и несправедливости жизни было таким острым, что она не смогла остаться в стороне.
«До сих пор помню боль и ужас, которые переполняли меня, когда я читала обо всем, что творилось в Беслане. Я постоянно думала о том, что мои собственные дети живы и здоровы, у них есть все, а те попали в жуткое месиво, потеряли родных, их жизнь, здоровье и психика искалечены... Герой Довлатова, увидев, как нищенка достает из мусорного ящика выброшенный мячик и несет сыну, сказал: «Я хотел подарить ее ребенку лучшие игрушки, потому что я был виноват и хотел откупиться». Нечто похожее чувствовала и я. Когда в интернете стали собирать деньги, чтобы купить и передать бесланцам игрушки, я сразу решила включиться. Правда, заходить в больницу было страшно, но тут меня попросили отнести часть игрушек (их просто оказалось очень-очень много) в отделение онкологии… И там я увидела маленьких лысых детей, после облучения и химии, в масках... Открыв рот, я слушала рассказы их матерей. И когда кто-то попросил привезти машинку, я сама не заметила, как пообещала. В следующий раз ко мне подошли другие дети: «А мне?» Я стала ездить в больницу каждую неделю, просьбы множились, и на свои деньги я уже не могла все купить. Однажды я встретила в больнице известного певца. Вообще-то мне трудно общаться с незнакомыми людьми, даже не знаю, как удалось взять у него номер телефона... Потом я познакомилась с Кариной Михайловой, и мы вместе создали фонд: организации, которые хотели помочь, не могли давать наличные Насте или Карине. Нашему фонду уже 6 лет. Раз за разом преодолевая в себе нежелание видеть страдание, заставляя себя идти на контакт с людьми, изобретая способы облегчить чью-то жизнь, я научилась справляться с ощущением стыда и беспомощности. Наш мир так устроен, что в нем много боли и горя, но теперь я не просто сижу у экрана, а иду и делаю то, что могу и должна. И верю, что могу что-то изменить к лучшему».
