Она появляется как-то незаметно, извиняется за пятнадцатиминутное опоздание. После нашего долгого разговора и нескольких чашек чая одна, без всякого сопровождения, садится в такси на стоянке рядом... Такова Моника Беллуччи: в ней все поперек «звездности». Ни черных очков, ни особых манер, ни кодов поведения. Она – звезда и не изображает из себя звезду: ни в 20, ни в 30, ни в 50.
В беседе она обращалась ко мне по-свойски: «Ты знаешь?», и оттого мне тоже невольно хотелось перейти на ты. Спасибо тебе, Моника, за твою искренность и щедрость.
Psychologies: В этом году должно выйти три фильма с вашим участием, и вашей дочери Дэве исполнится три года. Это значит, что она ездит с вами на съемки?
Моника Беллуччи: Да, когда я еду на съемки, всегда беру ее с собой. У меня есть няня, и мама часто путешествует со мной, так что мне помогают. Это редчайший шанс – иметь профессию, которая не разлучает тебя с ребенком. Когда мы снимали «Сколько ты стоишь?», после любовной сцены я извинилась и сказала, что мне надо покормить Дэву. Грудью. Здесь же, в павильоне. Ассистентка режиссера была поражена, она до того такого не видела!
Вы советуетесь с мамой по поводу воспитания дочки?
М. Б.: Не особенно, но ведь я ее дитя. И всегда была ребенком, окруженным заботой, любимым. Что мне очень помогло в жизни. И я стараюсь сделать такой же жизнь Дэвы. Только я росла в одном месте, ничего не менялось, а она все путешествует.
Говорят, вы называете ее «роскошной цыганкой»...
М. Б.: Совершенно верно. Она меняет дома, отели, окружение и не испытывает никаких проблем с адаптацией. Когда мы приезжаем куда-то, она открывает глаза, смотрит, где она, и снова спокойно засыпает, как будто еще вчера знала, что наутро будет именно здесь. Она всегда сохраняет свой центр, свой ориентир.
Вы любите неожиданности, путешествия... Откуда это?
М. Б.: Я родилась в маленькой деревне, где жила довольно заурядной жизнью. Эта спокойная жизнь помогла мне сложиться. Но в какой-то момент я начала задыхаться. И сказала себе: баста! И, когда стала совершеннолетней и смогла решать за себя сама, отправилась исследовать мир. С тех пор не расстаюсь с чемоданом.
А у вас не бывает такого чувства, будто в жизни не хватает какого-то центра?
М. Б.: Для меня центр – Европа. Я живу в Лондоне. У меня есть дом в Италии. Мой муж – француз. Лондон – это мост между Европой и Соединенными Штатами. У англичан более холодный темперамент, и это мне нравится, я не чувствую такого давления, как во Франции или в Италии.
И вам удается защитить вашу личную жизнь...
М. Б.: Иногда мне просто необходимы моменты покоя. Конечно, это было важным для меня и до того, как родилась Дэва, ну а теперь – тем более.
Кажется, не было опубликовано ни одной ее фотографии...
М. Б.: Кажется, никто из журналистов на этом особенно и не настаивал. Но кроме того, я не хожу с ней в такие места, где нас могут увидеть.
Дэва красивая?
М. Б.: Скорее божественная. Соответствует своему имени.
А если бы она не была красива?
М. Б.: Для меня все равно была бы. А может, она и не красавица вовсе! У нас в Италии, в Неаполе, есть поговорка: «И таракан для своей матери прекрасен».
Когда Дэва заболевает, вы, говорят, используете только гомеопатические средства. Вы сторонник натуральной медицины?
М. Б.: Я стараюсь, насколько могу, не давать ей лекарств, которые на детский организм воздействуют агрессивно. Началось с того, что у нее был ужасный отит, и антибиотики не помогали. А после гомеопатии он тут же прошел.
На каком языке она говорит?
М. Б.: Со мной – по-итальянски, иногда смешивая с французским и с английским. С отцом – по-французски. Но вообще у нее собственный словарь. Сначала я думала: «Бедняжка, что же она будет делать с тремя языками?» Но пока ничего, справляется.
Вы знаете, от чего зависит, счастливы мы или нет?
М. Б.: Недавно как-то вечером, на каникулах, я говорила с друзьями о том, почему я по-настоящему счастлива сейчас: потому что моя дочь не страдает от моей профессии. Потому что она со мной и я не работаю целыми днями и, если я захочу взять отпуск на полгода, смогу себе это позволить. Я не допускаю даже мысли, что придется пожертвовать ради карьеры ее комфортом – душевным, конечно... но и бытовым тоже. Никогда. А сейчас я чувствую себя спокойно. Потому что окружаю ее заботой, потому что всегда рядом...
Роскошь – повседневность для вас. А что кажется настоящей роскошью?
М. Б.: Иметь время жить своей жизнью. Все вокруг участвуют в гонке непонятно за чем. Я особенно это чувствую, когда приезжаю в Америку. Там энергетика совершенно другая, и это мне нравится. Но в какой-то момент я достигаю предела: никакого отпуска, все время работа – этот образ жизни меня угнетает. Надо уметь наслаждаться тем, что дает жизнь, иначе бежишь, бежишь... А потом умираешь. И не успеваешь ничего пережить.
Для вас способность быть счастливым – врожденная черта?
М. Б.: Если путь к счастью труден для многих людей, то это не по их вине. Я вообще убеждена, что чаще всего это связано с переживаниями, которые они испытали в утробе матери, при рождении и сразу после него. Если в самом начале возникли сложности, то у человека внутри образуются пустоты и ничто не сможет их заполнить. Образуется слабое место, зияние, от него самого не зависящее. Надо попытаться понять, откуда, от кого или чего это идет.
Вас тянет скорее к счастливым или не очень счастливым людям?
М. Б.: Ко всяким. Меня притягивает радостная, позитивная энергия, исходящая от одних... Но и негативная других тоже, потому что она интересна. Интересно ведь драматическое. Страдающие, внутренне неблагополучные люди чаще становятся творцами. Понимаю, это звучит почти кощунственно, но страдание – будто горючее, на котором производится творчество.
Жизнь – это постоянные перемены, но видеть страдания тех, кого любишь, видеть смерть – это, конечно, труднее всего
Вы часто выбираете роли в авторских фильмах, фильмах провокационных, мир в которых как бы искажен... Вас притягивает нечто сумасшедшее, странное, неправильное?
М. Б.: Меня притягивает то, что отходит от нормы, соскальзывает с нее. И все мы только тем и заняты, что стараемся собрать себя, направить в правильное русло, чтобы не соскользнуть в безумие. Посмотрите на войны, когда все инстинкты – особенно низменные – выпущены на волю, закона не существует и все вокруг будто сходят с ума. Мне кажется, человеческая душа и состоит из таких отклонений, которые мы сдерживаем барьерами – политикой, религией...
А вы сами могли бы переступить барьер, сорваться?
М. Б.: Могла бы. Это уже случалось со мной, и я выкарабкалась. Я делала вещи, на которые и не подозревала, что способна, и подвергала себя опасности, но, когда возвращаешься оттуда к своей жизни, это захватывающее ощущение.
Обычно вы говорите, что вы агностик. Мир для вас действительно непознаваем? Вы склонны к сомнению во всем?
М. Б.: Я не могу говорить о вещах, которых не могу объяснить, вот и все. Я получила католическое воспитание, но я не католичка. Моя духовность иного рода. Я верю в возникновение энергетического поля между живыми существами. Думаю, что все мы связаны и мое недолгое пребывание на земле поможет другим продолжать цепь человеческих рождений. Я не верю, что для нас есть нечто после смерти.
Несколько месяцев назад вы столкнулись со смертью, с потерей, которую особо переживал ваш муж, когда умер его отец Жан-Пьер Кассель, замечательный актер и певец...
М. Б.: Это было испытание. Я знала, что он болен, но в день похорон была просто уничтожена, очень переживала. Это был человек очень сдержанный, очень элегантный. Он был одновременно и забавным, все время шутил, и очень замкнутым. Я знаю, что жизнь – это постоянные перемены, но видеть страдания тех, кого любишь, видеть смерть – это, конечно, труднее всего.
У вас широкий круг общения?
М. Б.: Конечно. У меня много подруг. Это настоящие, очень хорошие отношения. У меня есть и школьные друзья, которые стали сейчас врачами, адвокатами... Но есть и приятельницы, с которыми я познакомилась позже, когда работала моделью, а потом актрисой: это архитекторы, журналистки, актрисы – круг очень широкий и разнообразный. На самом деле у меня почти нет друзей-мужчин, есть несколько, но совсем немного.
Потому что есть опасность возникновения чувства, отличного от дружбы, а страсть разрушает отношения?
М. Б.: Да нет. Если честно, мне гораздо проще с женщинами. С мужчинами у меня другой стиль общения, менее спонтанный, больше фильтров. Я могу быть совершенно собой только с женщиной.
Вы с мужем живете раздельно: вы по преимуществу в Лондоне, он – в Париже. Почему?
М. Б.: Мы очень доверяем друг другу. Но, как выясняется, не каждый из нас самому себе – боимся друг другу надоесть, устать друг от друга. Живем по отдельности, чтобы избежать рутины семейных отношений, всего этого «совместного проживания».
Вас назвали среди друзей-актеров президента Франции Николя Саркози. Правда, вы друзья?
М. Б.: Я имела случай встретиться с ним на одном ужине и еще – когда он вручал мне медаль Кавалера искусств и литературы. Обаятельнейший человек.
Я никогда не буду худой. Я по натуре довольно ленива. Люблю поесть. Я настоящая – такая. И не намерена становиться ненастоящей
Вы не кажетесь любительницей светских развлечений...
М. Б.: Точно. На вечеринках, где люди пьют один бокал шампанского за другим и курят одну сигарету за другой, слушая разговоры ни о чем, о манере одеваться или о последней модели сумки, на таких вечеринках я смертельно скучаю. Я лучше встречусь с друзьями. Некоторые из них тоже принадлежат к актерскому кругу или миру моды, но наше общение обогащает. Оно не для того, чтобы продемонстрировать, что принадлежишь к определенному кругу. Не для того, чтобы «светиться» в свете. Да, у меня есть потребность в настоящих, искренних отношениях.
Вы умеете распознавать ложных друзей?
М. Б.: О да, в две секунды. Я это чувствую сразу же: этот – да, эта – нет. С годами это приходит, слава богу! Хоть что-то положительное!
40 лет – это рубеж?
М. Б.: Сегодня женщины имеют все шансы не становиться с возрастом изношенными, некрасивыми. Это фантастика! С годами мы обретаем силу, уверенность, манеру держаться, которых у нас не было в 20. Женщины, что называется, в возрасте несут в себе какое-то особое могущество. И на это так приятно смотреть, на меня это действует успокаивающе. Кстати, именно поэтому я и отвергла голливудскую карьеру, а предложения переехать были, после «Страстей Христовых». Просто во мне сильнейший протест вызывает то, как Голливуд использует женщин-актрис. «Использует» – это точное слово. Если ты перешагнул рубеж 40, все – ты сползаешь во второй сорт. Поэтому я и не могла бы жить там. Там одержимы молодостью и красотой молодости, только молодости. После 40 коллеги мои впадают в форменное безумие, будто им грозит расстрел... И потом... я просто другой тип, чем актрисы, традиционно востребованные американской киноиндустрией. Мою систему ценностей изменило рождение ребенка – карьера для меня вовсе не главное. Я никогда не буду худой. Я по натуре довольно ленива. Люблю поесть. Я настоящая – такая. И не намерена становиться ненастоящей.
Однажды вы признались, что после рождения Дэвы стали меньше смотреться в зеркало...
М. Б.: Это правда. Сначала я вообще в него не смотрелась. И не стоило! Спала катастрофически мало, каждые два часа кормила грудью, просыпалась вот с таким на голове (разводит руки над головой) и с мешками под глазами. Я меняла Дэве подгузники, купала ее и, когда поднимала голову, видела себя в зеркале... ах! Но это меня смешило, как будто я забыла женщину в себе. В моих глазах была только дочка, а меня там не было.
Но потом вы снова обрели ту себя, какой были раньше?
М. Б.: Да, но недавно. Три года я была в расслабленном материнском состоянии. И совсем не жалею об этом времени – уж оно-то не упущено, это точно. Это такое же следствие моих убеждений, как то, что я позировала голой для обложки Vanity Fair на седьмом месяце – чтобы показать, что беременность не уродует, что рождение – не акт приношения себя в жертву, а дело совершенно естественное.
Но разве это не потрясение для тела, для внешности?
М. Б.: Иметь ребенка – самая естественная вещь в мире, но и самая сложная. У каждой женщины это происходит по-своему. Я просто «купалась» в своем материнстве. Я очень хотела пережить это. И была готова к любым переменам. На самом деле... ни грудь, ни живот – у меня почти ничего не изменилось! Я просто была немного полнее, но сейчас вернулась в свою обычную форму. На теле отражается психология человека, разве нет? Я думаю, человек не тот, кто он есть, а тот, кем он себя ощущает.
На гламурных журнальных фото вы себя узнаете?
М. Б.: Это тоже я, часть меня, демонстративно женственная. Материнство – другая часть моей женственности. Люблю играть со своим образом, это забавно – играть в игру страсти. А быть музой и источником вдохновения фотографов и режиссеров и вовсе прекрасно.
Вы и в детстве уже были «очень девочкой»?
М. Б.: Мама у меня очень женственная, так что это, наверное, от нее... Да нет, на самом деле все оттого, что я итальянка, конечно! (Смеется.) У нас отношение к телу совершенно особое. Я сразу узнаю итальянку по манере двигаться. У итальянок есть природная чувственность и особая манера владеть телом. Это в нашей культуре. Тут уж ничего не поделаешь.
Читайте также интервью с Моникой Беллуччи у наших коллег:
интервью с Владимиром Познером, май 2016
Marie Claire, август 2013
Tatler, декабрь 2013
