Мэг Райан: «Свою жизнь я изменила. Полностью»

Psychologies: Вы красивы, успешны, богаты. Вы – гарант кассовых сборов фильмов, в которых снимаетесь. Происходит ли в вашей жизни что-то, что не соответствует образу романтической киногероини?

Мэг Райан: Не больше чем у эпизодических персонажей. Всего-то: мне перевалило за сорок, я развелась, закончился длинный и важный период в моей жизни. Мне нужно было взглянуть на себя по-новому, отчасти со стороны, и все пересмотреть, подвергнуть сомнению.

И я на этот счет была совершенно непримирима. Изменила все. Взяла «отпуск за свой счет» на три года. Сменила агента. Менеджера. Тех, кто управлял моими финансами. С той же непримиримостью взглянула и на личные отношения. Не скрою, было страшновато. Впрочем, как любое кардинальное изменение. Но зато теперь, когда звонит телефон, я точно знаю: я не услышу голос того, с кем не хочу разговаривать. А это, согласитесь, неоценимая роскошь.

Отпуск на три года? Не рискованно ли для актрисы?

М. Р.: Но мне пришлось пройти через куда более опасные вещи. Развод – событие не всегда, слава богу, катастрофическое, но всегда исключительного масштаба. И мне хотелось быть с Джеком, моим сыном, ему тогда было всего девять. Хотелось посвятить ему все время своей жизни. Не в том смысле, чтобы постоянно быть рядом и вести откровенные разговоры. Я имею в виду присутствие в жизни другого человека, когда он уверен, что ты с ним, что ответишь на его вопросы, что вы соединены не только «совместным проживанием». У детей должна быть возможность принимать как должное то, что родители близко.

Развод был определяющим событием в вашей жизни?

М. Р.: Точнее, в моем понимании себя, в самоопределении. Изменения были сначала внутренними. А изменившись сама, я уже потом изменила свою жизнь. Возможно, дело было и в пресловутом кризисе среднего возраста. Но мне кажется, все, что о нем обычно говорится, слишком поверхностно, будто тыловые говорят о войне. А я уверена: кризис среднего возраста – это такой эвфемизм, которым «тыловые» называют реальную жизнь. И в этот период я пережила невероятную трансформацию – как бабочка, знаете? Недавно я побывала в «саду бабочек», это нечто вроде энтомологического зоопарка. Так вот, там есть особое пространство, которые называется «зона развития». Мне так понравилось это название! Экскурсовод объяснил, что, когда гусеница входит в кокон, она становится ничем – бесформенной массой, жидкостью. А когда покидает его, это уже прекрасное создание, бабочка. То есть гусеница не превращается в бабочку! Гусеница прекращает существовать, и начинается жизнь бабочки! Для меня это было потрясающим открытием! И метафорой того, что происходило со мной вокруг сорока. Будто сама природа подарила мне образ для того, чтобы я поняла себя. Я побывала в «зоне развития». Того человека, каким я была, не стало. Начался новый человек.

Легко порхающий, как бабочка?

М. Р.: Скорее, тот, кто знает, как летать. Я не утверждаю, что теперь я легка, как бабочка. Я никогда не была особенно легким человеком. Контактным, может быть, приветливым – да, но не легким. Я никогда не строила свою жизнь как секс-символ, не строила ее, как строит большинство женщин. И не прожигала, и не делала карьеру. Я строила свою жизнь как невротик. И надеюсь им остаться: чувствовать глубоко, реагировать искренне. Я не хочу жить, так сказать, по контракту, с заранее оговоренными правилами. Я хочу жить нормально, то есть с беспокойствами, передрягами, неприятностями, опасностями. И встречать их без страха.

Но ведь не все переживают кризис среднего возраста как чудесную трансформацию. Для кого-то это время тяжелое.

М. Р.: Да я же вам и рассказываю, что пережила и то, и другое. И ужас, и освобождение. Я прорвалась сквозь кокон, и это было грандиозное чувство. Но я знаю, как это трудно. Кажется, что ты оказалась внутри картины Дали. Все тут смещено, дисгармонично, непознаваемо. А тебе предстоит познать. И задать себе вопросы: о твоих ценностях, планах, отношениях. Кажется, что вокруг тебя все стремительно перемещается и изменяется, причем неизвестно, в каком направлении и по каким причинам… И самое неприятное – ты чувствуешь себя невероятно, безысходно одиноким, даже если окружен прекрасными людьми.

А не потому ли так происходит, что мы избегаем говорить о старении, о старости?

М. Р.: На самом-то деле возраст, старость обсуждаются. Потому что уже появилось новое поколение женщин, которые не собираются молчать, не намерены стать «невидимками за 40». Все женщины вокруг меня таковы – они будто начали самый лучший период своей жизни. Ведь наш возраст так выгодно отличается от молодости, когда ты все пытаешься понравиться окружающим, все сомневаешься в себе, а сомнения в себе – ужасная, никчемная потеря времени! Мои знакомые женщины приняли себя такими, какие они есть, оценили свой интеллект, свой опыт, свою интуицию. Оценили – и соединили элементы воедино. И получилась гармоничная, целостная конструкция. Которая уже больше не мирится с навязанными ограничениями. Эти женщины полноценны, самодостаточны и при этом щедры – готовы делиться тем, что имеют, – и внутренним, и материальным. Повторяю, я понимаю, что взрослеть, а значит, и стареть, может быть и болезненным процессом. Но если двигаться, рано или поздно окажешься на другой стороне. И там, по другую сторону страха возраста, вообще обычных страхов, – вольно и прекрасно. Именно там я сейчас. И это, кажется, лучшее время моей жизни. Я сильнее, оптимистичнее и счастливее, чем когда-либо.

Ваш момент освобождения – он был связан с чем-то конкретным?

М. Р.: Да, я отчетливо его помню. Дело было в Лондоне, когда наши отношения с Расселом (актер Рассел Кроу. – Прим. ред.) стали, так сказать, достоянием общественности. Папарацци в каждой щели. Обложки таблоидов, на которых, конечно, мы… Будто судьба Вселенной зависит от нашего романа! Это было мучительно и… противно. И вот большой отель, я иду по его лобби, все вокруг замирает, замолкает, глазеет, провожает взглядом… Я еле дохожу до лифта, вхожу в него, двери закрываются… и вдруг, вместо того чтобы выдохнуть с облегчением, я захожусь от хохота! И смеюсь над всем прошлым, таким понятным, обычным во мне, – ведь я, как и все, боялась пристальных взглядов, интереса к своей жизни, неприятия, публичного осуждения.

Но как же вам удалось оказаться «на той стороне»? Преодолеть чувство одиночества, те страхи?

М. Р.: С помощью друзей, конечно. И из-за Джека. Много читала. Много думала. Немножко ходила к психотерапевту. Но я с подозрением отношусь к терапии, которая сосредотачивает тебя на прошлом, на коренящихся в нем источниках твоих проблем и тревог. Я ходила к терапевту, который с самого начала сказал: «О'кей, сейчас дела таковы, каковы они есть. Теперь решим, как из этой точки двигаться вперед». По мне так лучше такая терапия – динамичная и практичная. Надо просто довериться происходящему в тебе сдвигу, смещению каких-то глубинных пластов личности, отчуждению, отслаиванию старого в тебе. Хотя мне это давалось хуже всего – двигаться вперед и одновременно отказываться от частей себя. Но таково уж это путешествие – в него не пускаются с багажом.

Джек до недавнего времени был вашим единственным ребенком. А вы сами выросли во вполне многодетной семье…

М. Р.: Я хотела иметь больше детей. Но осознавала, что «больше» не всегда синоним «лучше». Семья моих родителей была очень далека от идеала. Но по-моему, неблагополучная семья в детстве – очень сильный стимул создать собственную благополучную! Мои родители развелись, когда мне было 16. Тогда мы все и расстались, каждый пошел своим путем: мама решила оставить папу и начать карьеру в шоу-бизнесе, папа решил, что ему важно сохранить свой образ жизни и контакт с нами, детьми. А мы уже готовились к другой жизни… В общем, мы больше никогда не были вместе. Что-то объединяющее нас умерло. Мама очень помогла мне, когда я решила зарабатывать актерством. Она стала ассистентом по кастингу, ее усилиями я и получила первую роль в рекламе… Но потом мы расстались опять – когда она категорически не приняла Денниса (Деннис Куэйд – бывший муж Райан. – Прим. ред.). Все это подталкивало меня создать собственную семью – из друзей, чтобы отношения были как в настоящей семье, крепкие, чтобы мы были преданы друг другу… Смотрите. С мамой мы не общаемся. Но я ищу компании пожилых женщин, и в этих дружбах всегда есть элемент отношений дочери и матери… И у меня на этот счет никаких комплексов. Глория Стейнем (американский общественный деятель феминистской направленности. – Прим. ред.) как-то сказала: никогда не поздно подарить себе счастливое детство. Я с ней полностью согласна. Женская дружба, скажу вам честно, важнее для меня, чем дружба с мужчинами. Может быть, потому, что женщины от природы терпеливее. С ними можно обсуждать то, что тебя волнует, долго, повторяя помногу раз одно и то же, возвращаясь к непонятому. Можно позвонить и сказать: «Прости, родная, понимаю, что заладила как заезженная пластинка, но…», и на том конце тебе не скажут, что дела, перезвонят позже…

Хотя вы говорите о своем детстве как о трудном периоде, вы были очень успешным ребенком: хорошие оценки, популярность у одноклассников... В университете вы даже избирались «самой обаятельной студенткой».

М. Р.: Слушаю вас и удивляюсь… Да… Взрослая женщина, а рассуждаете как завистница с последней парты. Понятно же, что такова была моя стратегия выживания. Это не значит, что я притворялась. Но я определенно так выживала – стараясь нравиться, стараясь за этим блондиночьим обольщением скрыть проблемы, которые мне хотелось… ну… отменить, что ли. Однако обаяние – вещь опасная: можно кончить угождая всем подряд, потому что начинаешь зависеть от того, насколько ты нравишься. Но тут есть и другая сторона: вообще-то стараться нравиться людям – значит уважать их. Что совсем неплохо.

Ценить такого рода диалектичность вас научил буддизм?

М. Р.: Думаю, жизнь… Но вера для меня важна. Я выросла в католической семье, но всегда чувствовала, что католицизм не для меня. Я по натуре «тот, кто задает вопросы». А в католицизме для меня слишком много ответов, на все случаи жизни. И смерти. Это подозрительно… Потому что не каждый вопрос вообще имеет ответ… В общем, в 15 лет я прочла Сиддхартху, и это изменило для меня все. Кроме того, у меня есть примеры личного духовного опыта и некоторых медитаций, которые уже не подлежат сомнению. Конечно, я больше занимаюсь просто йогой, чем буквально буддийской духовной практикой. Но все-таки это делает тебя… ну, немного больше свидетелем. Естественно, я участник жизни, но йога, буддизм сообщают, мне кажется, определенную отстраненность, не дают всякий раз судить и осуждать.

Почему вы решили удочерить именно китайскую девочку?

М. Р.: В Китае, вы знаете, контроль рождаемости, дети оказываются… лишними – рождение даже второго ребенка в семье не приветствуется. Однако, не дай бог, вы подумаете, что я решила своим присутствием в жизни Дейзи ее осчастливить! Я просто хотела иметь еще детей. Кроме того, в Китае система усыновления основана на лотерее. Мне это очень понравилось. Ты называешь только возраст ребенка, которого хочешь усыновить, ну изредка пол. А потом – лотерея. Это похоже на настоящее рождение! Ты просто получаешь того ребенка, которого получаешь. Не проходишь через этот ужасный процесс выбора, унизительный и для тебя, и для человека, которого собираешься принять в свою семью. Но есть и еще один очаровательный момент: я получила Дейзи в результате лотереи – значит, я ее выиграла! При этом я категорически не согласна, что Дейзи досталась мне по случайности. Случайностей не бывает. Тем более таких – мы слишком подходим друг другу. Она смешная, покладистая, в ней нет тревожности. Ей сейчас два года… А она уже такая, какой я только хотела бы стать.

Личное Дело