Максим Виторган: «Мужчине важно не зарабатывать деньги, а делать свое дело»

Просторный холл «Гоголь-центра» через три часа заполнят толпы людей. Играют спектакль «Ближе». В одной из главных ролей — Максим Виторган. Наш герой появляется в дверях театра. У него задумчивое выражение лица и немного грустные зеленые глаза. Тут же возникает страх — беседа не удастся. Напрасно. Увидев нас с фотографом, Максим приветливо улыбается. Через пару минут становится ясно: грусть — это от усталости. На этой неделе у Виторгана пять спектаклей, а еще тренировки три раза в неделю с проектом Pro Trener. Выбор сделан. Максим решил кардинальным образом изменить себя. А вернее, свой образ в кино. Для этого он сделал два главных шага: сменил киноагента и решил похудеть, чтобы дать возможность режиссерам и продюсерам увидеть другого себя.

Связано ли это желание перемен с тем, что в ноябре прошлого года у Максима Виторгана и Ксении Собчак родился сын Платон, или с кризисом среднего возраста (Максиму 44 года), или все это наша бурная фантазия, а истинные причины совсем иные? Об этом мы и поговорили.

«Я никогда не правлю факты в интервью, — предупредил Максим. — Если журналисту что-то удалось вытащить из героя в беседе, то при согласовании текста забирать у него это нечестно. Этому меня научила моя жена-журналист». Поэтому мы публикуем разговор без купюр — таким, каким он был на самом деле.

Psychologies: Вы решили изменить амплуа в кино. Каким вы хотите себя увидеть?

Максим Виторган: Кино в значительно большей степени, чем театр, привязано к типажу актера. В кино лучше быть человеком среднего роста. Тогда тебя можно «наклонить» в одну сторону, в другую, в третью. У меня есть определенный типаж: я большой. Если ты большой и полный, то ты добродушный друг главного героя, который хочет ему помочь, который всегда рядом, пока главного героя «колбасит».

Я просуществовал в таком виде энное количество лет, и мне надоели однотипные роли. Я хочу попасть из обойм артистов лирически-комедийных телесериалов в обойму артистов, если угодно, авторского… серьезного кино. В основном, конечно, полный метр. Но иногда такое кино бывает в виде сериалов на телевидении.

Может быть, вся эта затея со сменой амплуа — моя иллюзия. Но даже если не случится, в любом случае изменения, к которым я стремлюсь, будут гармоничны. Я хочу привести в соответствие, извините за пафос, внутреннее и внешнее. Потому что нервический толстячок, мечущийся по экрану, это очень здорово, но на один раз, в одном отдельно взятом фильме.

Итак, внутри нет нервического толстячка, а что тогда есть?

Я со временем стал… грустнее. Все продукты портятся с ходом жизни, и человек, видимо, не исключение. Я боюсь, конечно, гневить Бога, может быть, ничего не получится, а деньги зарабатывать надо, и через какое-то время я вернусь и скажу: «Дайте, пожалуйста, мне какую-нибудь роль, хоть какой-нибудь сериальчик на СТС». Может быть, я не знаю.

Если вас сейчас пригласят на роль в комедийном сериале, вы откажетесь?

Я уже несколько раз отказался. Сейчас нахожусь в страшном напряжении. Есть два примерно одинаковых состояния, в которых всегда находится артист: «ужас, как много работы, кошмар, невозможно жить» и «ужас, вообще нет работы, кошмар, невозможно жить». Я поставил себе некий промежуточный срок, после которого станет понятно, куда дальше двигаться. Если до конца этого срока не выгорит моя задумка, я вернусь.

С чем связано желание что-то изменить в своей жизни?

Недавно я прочел свое интервью примерно пяти-шестилетней давности. Все, что я там говорю в смысле самоанализа, — полная чушь. Я не врал в тот момент. Просто так я себя понимал тогда. Сейчас я понимаю себя иначе.

С чем связаны эти мои поползновения… Ну, самое банальное, что, конечно, просится в голову, учитывая, что мне 44 года, — это кризис среднего возраста. Но могу сказать, что я его не очень ощущаю. Я читал, каким он должен быть, и, кроме профессиональной среды, ничего другого я не хочу менять в себе и в жизни. В общем, не то чтобы я был как-то сильно разочарован... Нет, я живу достаточно счастливую жизнь, несмотря на то, что я грущу и нервничаю, эта печаль моя светла.

Я вижу себя со стороны, как я грущу, — это, скорее, легкое самолюбование. На самом деле я преувеличиваю. На самом деле у меня есть азарт. Я решил предпринять какие-то усилия, чтобы внести коррективы в свою судьбу, вполне возможно, напрасные и наивные. Я не отрицаю. Тем не менее это меня как-то двигает вперед. Мне нравится. Пока нравится. А там посмотрим, может быть, я столкнусь с большим разочарованием, и вот тогда можно будет уже говорить о кризисе среднего возраста.

Недавно в ответ на вопрос, что бы вы выбрали — театр, кино или телевидение, вы сказали: «Я бы выбрал театр, но поскольку я отец троих детей, я понимаю, что нужно выбирать кино». Желание сменить амплуа в кино связано с финансовой потребностью?

В моей фильмографии порядка 60 фильмов. Среди них есть те, в которых я снимался бесплатно или почти бесплатно. Но большая часть — только потому что платят. Да, я не играю французские переводные комедии в театре в антрепризе, потому что стараюсь оберегать эту зону. А уровень моего компромисса в кино или на телевидении значительно выше. Думаю, это не уникальная ситуация — у многих артистов так.

Сейчас у меня есть два больших рекламных контракта, которые позволяют мне в течение полугода при желании отказываться от каких-то предложений. Я решил этим моментом воспользоваться. Это совершенно не означает, что я зарекся эти полгода сниматься. Но для того, чтобы сделать некоторую перезагрузку, я пришел к выводу, что надо на какое-то время спрятаться. Зритель пропажи не заметит, потому что в прошлом году я наснимался с три короба. И эти фильмы как раз должны выйти. Так что мое исчезновение носит очень условный характер.

А итог вы как себе представляете? Что вы хотите видеть в финале своего преображения: чтобы роли сыпались — и в основном драматические?

Я отвечаю вам такими общими формулировками не случайно. Я как-то боюсь это четко даже для себя сформулировать. Потому что четкая формулировка результата, к которому я хочу прийти, приводит к четкой оценке в дальнейшем. Я надеюсь, что через какое-то время я буду поджарый, спортивный, хорошо себя чувствующий мужчина, с волосами, легко тронутыми сединой, и танцующий, конечно, на палубе яхты, где там танцевал этот миллиардер. Послушайте, это ли не мечта? Я не собираюсь покупать себе красный открытый Ferrari, и даже закрытый не собираюсь. Не до такой степени все. Пока, во всяком случае. Хотя потом, может быть, через 5-6 лет, когда я буду ехать в кабине своего красного Ferrari и прочитаю это интервью, подумаю: какую чушь я нес...

Моему другу 44 года, у него тоже маленький ребенок. Когда я восторгалась тем, как вы целеустремленно взялись за работу над собой, как много времени уделяете тренировкам, он улыбнулся и сказал: «Я понимаю почему. Бежит из дома, чтобы хоть часок побыть в тишине»...

Знаете, у меня как раз наоборот. Я каждый раз смотрю на него и не очень понимаю, зачем мне вообще уезжать из дома. В силу, видимо, каких-то возрастных изменений это совсем другие ощущения, не такие, как были с моими старшими детьми.

И вы, наверное, как любой родитель-актер, счастливы?

Я боюсь радоваться раньше времени. Потому что помню, как это произошло со мной в последнем классе школы. Поэтому я пока стараюсь поддерживать Даню в его других устремлениях и желаниях. Он увлекается фотографией, и я надеюсь, что он будет, например, оператором. Это было бы очень круто. Мне кажется, это прекрасная профессия.

Стараетесь не форсировать события?

Я стараюсь форсировать, давить всячески...

Вы шутите?

Нет-нет, не шучу. Время от времени я стараюсь взять себя в руки и давить как-то не так откровенно и заметно, а как-то более изощренно и тонко. Я не знаю, что из этого выйдет, посмотрим счет на табло. Но ему достается от меня, это правда.

За что?

За то, что он, конечно, на меня похож. За то, что у него мои недостатки. Это самое невыносимое и страшное для родителя — видеть в детях свои недостатки. Моя инертность, неорганизованность, какая-то лень — все это есть в нем. Но я, в общем, тоже был таким человеком до института, а когда нашел свое дело, работать я всегда уже умел потом. Но тут, конечно, страшно, потому что 16 лет уже человеку. И, конечно, думаешь: «Господи, как он будет жить-то?»

Вы как-то признались, что Ксения очень похожа на вашу мать. Особенно в умении побуждать своего мужчину к действиям. Она мотивирует вас в решении сменить амплуа?

Да, но она всегда действует опосредованно. Вот пример. Количество одежды, которую за четыре года совместной жизни купила мне Ксения, легко сосчитать. Она никогда не говорит мне: «Надень это или то», если я не спрашиваю. Более того, она у меня спрашивает, что надеть. Но вот каким-то загадочным образом, не говоря прямо, она заставила меня не то чтобы увлечься тем, во что я одет. Просто я раньше вообще не обращал на это внимания. Вообще. А сейчас уже стал каким-то образом за этим следить. Вот как ей удалось подселить в мой организм этого «чужого», я не знаю.

То же самое и со всем остальным. Ксения — человек деятельный, берется за все с энтузиазмом, и с ней, конечно, особо рядом не расслабишься. Я изо всех сил стараюсь долежать свое на диване, но в какой-то момент самому становится неловко и думаешь: «Ну что же это я, надо что-то делать». Но все это исключительно опосредованно.

А сама Ксения изменилась за время, что вы вместе?

Конечно, она поменялась. Она стала мягче, спокойнее... Я просто не очень понимаю, как мне самому это оценивать — в связи со мной произошли эти изменения или нет. Но изменения видны, и, наверное, со стороны виднее. Пусть люди судят.

Вы признавались, что не соперничаете с Ксенией в профессиональном плане. Тем не менее, когда вам предложили вместе сыграть в спектакле Филиппа Григорьяна «Женитьба», вы были против. Из страха, что она зашла на вашу территорию?

Послушайте, если бы я испытывал подобного рода страхи, я бы уже давно лежал в морге. Моя жена все-таки Ксения Собчак — человек крайне яркий, всесторонний, хватающийся за все подряд. Если бы меня это пугало, я бы уже кончился. Я знаю себе цену, я вижу, как Ксения ко мне относится. Она не принимает ни одного важного решения без меня: ни на бытовом уровне, ни в работе. В этом смысле у нас полная гармония. Это всем со стороны кажется: «Бедный, как он там?» Я был против участия Ксении в спектакле, потому что считаю, что играть в театре (не в кино!) — удел людей, которые профессионально этим занимаются.

Но у нее получилось хорошо?

Да, это так. Получилось хорошо, потому что есть стечение нескольких очень тонких обстоятельств. Это связано и со стилистикой спектакля, где школа представления, а не проживания. Где она должна четко выполнять мизансцены, четко говорить текст, у нее застроенная роль. А в смысле четкости у нее проблем нет. Она человек трудолюбивый и ответственный. В этом спектакле она была очень к месту. Но больше она ни пробовать, ни делать ничего не будет.

Финансово неравный брак, когда жена зарабатывает больше мужа, сегодня довольно распространенная ситуация. Но она до сих пор вызывает массу споров. Вы с Ксенией — ролевая модель для многих, потому что у вас получается. Как?

Надо просто делать свое дело — для мужчины это очень важно. Не зарабатывать деньги, а именно делать дело. Ксения даже если бы хотела мне что-то предъявить, какие-то материальные претензии, она бы не смогла. Потому что мой ответ всегда прост: я делаю свое дело, я — актер и этим зарабатываю на жизнь. У меня так, ты можешь жить со мной в этот момент или не жить — это твое решение. Я бы хотел, чтобы ты жила, конечно. И я, конечно, понимаю, что тебе нужно больше. Поэтому я иду и еще вот здесь чуть-чуть зарабатываю, и вот здесь. Без тебя бы я не пошел в это кино. А без детей я пошел бы еще меньше. Но я зарабатываю своей профессией. Вот когда в жизни мужчины так обстоят дела с работой, тогда будет в семье абсолютная гармония.

Многие воспринимали вас сначала как «сына Виторгана», теперь как «мужа Собчак». Как вы к этому относитесь?

Я к этому отношусь никак. Объясню схему. Представьте, что в воду бросили камень. Вокруг него по поверхности воды образуются концентрические круги. Вот камень — это я. Я стою в центре, а вокруг меня расходятся эти круги. Чем шире круг, тем больше людей он захватывает. Соответственно, самый широкий круг — круг людей, в жизнь которых я вошел как муж Собчак, круг поуже — как сын Виторгана, еще поуже — «Квартет И», еще уже — театр и так далее.

Чем уже круг, тем ближе ко мне люди. Поэтому люди, которые говорят: «Да кто он там? Он — муж Собчак»… Ну, во-первых, это правда, не поспоришь. Во-вторых, это характеризует не меня, а их. До них дошел только этот круг — самый широкий. Эти люди живут такой жизнью, что ни Виторган, ни «Квартет И», ни кино, ни театр до них не дошли. Они живут в информационном поле, где знают, кто такая Собчак и что она вышла замуж. И вот эти люди — не моя целевая аудитория. Мне вообще все равно, что они обо мне думают. Я с ними нигде не сталкиваюсь: ни в театре, ни в кино, ни в семье.

Фрагмент спектакля «В Бореньке чего-то нет» в эфире программы «Вечерний Ургант», Первый канал

В спектакле «В Бореньке чего-то нет» вашему герою снится сон, где ему говорят о том, что он не успешен, вял и нерешителен. Подобные переживания вам знакомы?

Конечно, как и всем нам. Рефлексия — мое второе имя. И мне приходится себя хоть как-то в этом деле ограничивать. Первую половину жизни ты себя изучаешь, а вторую — применяешь на практике. Я уже знаю, что если подобное состояние начинается, мне нужно срочно начать что-то делать, и не обязательно это что-то должно быть связано с профессией. Например, заняться спортом, что-нибудь сделать по дому, сходить куда-нибудь. Я хожу часто в театр, на выставки, в кино. Меня это вдохновляет, я это люблю. Но я точно знаю, что нужно что-то делать. В конце концов, это депрессия, но не паралич пока. Поэтому давай вставай и иди.

У меня бывают моменты, когда я не хочу делать вообще ничего, и никакая сила воли не помогает...

С возрастом кризисы меняются. В вашем возрасте у меня было точно так же. Кризис был связан с тем, что ты не хочешь ничего делать. А в моем возрасте все иначе. Ты делаешь то, что должен, живешь, двигаешься, а это состояние с тобой остается. Может быть, было бы и неплохо сказать себе: «Да пошло все на фиг, никуда сегодня не поеду». Слава богу, у меня есть свежий воздух, маленький ребенок, жратва, кино. Как писал Оскар Уайльд: «Простые радости — это последнее прибежище сложных натур».

Вы счастливы?

Да, да, аб-со-лют-но. Я абсолютно счастлив, я именно тот человек сейчас, с теми ощущениями от жизни, о которых я всегда мечтал и никогда не мог достичь. Я никуда не бегу, я ничего не ищу, как бы страшно это ни звучало. У меня все есть, я хочу этим пользоваться, жадно эксплуатировать. И в этом смысле у меня все зашибись. И я говорю даже не о фактологии своей жизни, а о своих внутренних ощущениях. Я не чувствую в себе беспокойства, суеты не чувствую. Наконец. Да, есть какие-то планы в профессии, но в целом я абсолютно счастлив.

Ну и напоследок, раз уж мы тут говорим про перемены, каким вы видите себя через 10 лет?

Ой, это самый поганый вопрос, который всегда во всех спорах задает мне моя жена. Я знаю этот психологический прием…

А что вы ей отвечаете?

То же, что и вам. Я пошел.