Фредерик Бегбедер: «Я написал, что любовь длится три года. А потом опроверг себя»

Мы встречаемся с ним в Париже на Сен-Жермен-де-Пре, в кафе 30-х годов. Слегка седеющая борода и немного усталости во взгляде дополняют облик опрятного денди: ему не нравится стареть, что жаль, потому что у него это скорее хорошо получается. Ему 51, третий брак, второй ребенок, загородный дом на атлантическом побережье Франции… Есть соблазн порассуждать о зрелости, хотя это слово по-прежнему к нему не подходит.

Если вы надеетесь, что вам удастся написать о токсикомане из ночных клубов, который отправился жить на пляже в Стране Басков, то вас ждет разочарование. Общаться с ним легко: передо мной человек, с которым можно обойтись без церемоний, который искренне хохочет и у которого вечно бродят в голове несколько цитат. Вечный ребенок, получивший хорошее воспитание, он внимательно слушает вопросы и заботится о том, чтобы не спеша ответить на каждый из них. Даже тогда, когда вопрос касается прилипшего к нему имиджа негодяя.

Фредерик Бегбедер: Все эти клише обо мне относятся ко времени публикации моего романа «99 франков», а это было 15 лет назад. Но читатели моих более поздних вещей или зрители моих телепрограмм составили иное представление обо мне как персонаже. 30 лет назад я вызывал сильное раздражение, это чистая правда. Я культивировал «аристократическое удовольствие: не нравиться публике», как называл это поэт Шарль Бодлер.

И, надо признаться, я в этом преуспел! Я не люблю образцовых персонажей, мне милее антигерои: Вертер Гете, Адольф Бенжамина Констана, Дон Кихот… Я пишу сатиру, а ее принимают за автобиографию, и наоборот. Возможно, от этого возникают недоразумения.

Так что же, вы изображаете мерзавца из ложной скромности?

Нет, скорее это крик о помощи. Я долго говорил о себе, что я уродливый никчемный придурок, в надежде, что меня опровергнут: «Да нет же, брось, ты красив и умен, Фредерик!» Что называется, напрашивался на комплименты. Это такой немного извращенный способ искать любви. К несчастью для меня, это не сработало: меня поняли буквально. Ну и ладно: мне нравятся провокации.

Чтобы обособиться от вашего окружения?

Да, у меня определенно было желание шокировать буржуа и не подтверждать ожидания. И это желание меня не оставляет до сих пор. Скажем, здесь, в Psychologies, я наверняка захотел бы поощрить употребление алкоголя и стимуляторов, просто из духа противоречия. Это же интересно, противоречия, разве нет? По природе я скорее застенчив, так что, когда я решаюсь на безумства или вижу, как на них решаются другие, я испытываю огромное чувство освобождения. Чувствовать себя свободным: вот единственное, к чему я стремлюсь.

Вплоть до того, чтобы искать свободу в излишествах?

Наверное, это ребячество, ну и что? Да, я склонен к излишествам. И тем не менее я считаю себя человеком, у которого здоровый дух и здоровое тело. И я нахожу странной эту нынешнюю регрессию общества, в котором праздники и удовольствия с неподражаемым лицемерием стигматизируются.

А что, если бы ваша 16-летняя дочь стала нюхать кокаин на капоте автомобиля?

Я смею надеяться, что отчасти нелепое поведение ее отца послужит ей отрицательным примером! И все-таки мне кажется, нужно срочно задаться вопросом о том, что такое для нас удовольствие сегодня, в обществе, где журналы вроде вашего объясняют нам, как надо жить, а желтая пресса становится трибуналом, где судят мужчин, изменяющих своим женам. Все это опирается на идеологический катехизис, худший, чем у кюре в школе моего детства.

Когда вы распространяли «Манифест 343 негодяев» против привлечения к ответственности клиентов проституток, это тоже была откровенная провокация?

Это была не моя идея, а Катрин Милле. Я с сожалением констатирую, что феминистки разделились на два лагеря: на тех, кто благосклонно относятся к защите прав проституток (мы с ними понимаем друг друга), и на феминисток-пуританок, влиятельных во власти, кто считает, что проституцию можно уничтожить, не спрашивая мнения проституток.

Между тем проблема не в продажной любви, а в том, что многие несчастны в сексуальном плане. Иногда меня обвиняют в мачизме или мизогинии, но как, скажите, отец двух дочерей может не быть феминистом?

Ну, если этот человек одновременно руководит мужским журналом, на обложке которого появляются голые женщины, это спорный вопрос!

Мне кажется нелепым, что в наше время фотографии известных женщин могут кого-то шокировать на обложке. Можно подумать, что сексуальная революция 60-х и 70-х была всего лишь кратким эпизодом. Журнал LUI – это дань женской красоте. Показ обнаженного женского тела всегда был для художников и скульпторов способом прославлять красоту, не я это придумал.

И когда вы сравниваете нынешнюю версию LUI с тем, что было в 70-х годах, вы можете увидеть, насколько журнал остепенился. Да, я за свободу и удовольствия, а не за патерналистское общество, которое запрещает людям курить, пить, заниматься сексом; скоро и фуа-гра есть запретят. Я считаю неприемлемой эту манеру вызывать у людей чувство вины. Разве в этом счастье, скажите мне?

А ваши излишества приносили вам счастье?

Нет, не всегда. Наступает такой момент, когда веселиться и тусоваться каждую ночь становится так же скучно, как вечно сидеть дома и никуда не ходить. Когда я учился в старших классах, карикатурист Рейсей как раз выпустил альбом «Отвратный толстяк», где главный персонаж в болтающихся трусах, из которых торчат яйца, заявляет: «Счастливые люди меня бесят!» Даже при том, что сейчас я скорее доволен жизнью, я по-прежнему согласен с Рейсером: счастливые люди меня не только раздражают, но и утомляют. Я избегаю скуки.

Скуки или депрессии?

Я не думаю, что я человек депрессивный, скорее я меланхолик со склонностью к циклотимии. Если у меня и была депрессия, то я об этом не знал: после того, как мой первый брак потерпел крах, я описал свои печали в книге «Любовь длится три года», и еще в «Романтическом эгоисте». Перечитывая их, я говорю себе: «Этому чуваку и впрямь очень плохо!» Но мне не ставили тогда диагноз и не лечили, разве что я сам себя лечил…

Зависимости очень тесно связаны со страхом скуки и пустоты, да?

Да. Но, знаете, я очень подвержен и останусь подвержен до конца своих дней этой болезни: боязни скуки. Я думаю, что успешна та жизнь, в которой удается избежать всех социальных обязательств. Уже несколько лет у меня есть дом в стране басков, и там я организую себе такое существование, в котором есть возможность созерцания. Например, у меня там есть гамак, в котором я лежу и грызу фисташки.

Слушайте, вот совет вашим читателям: когда вы едите фисташки, вы не можете заниматься ничем больше, кроме как открывать их, отправлять в рот, жевать, брать следующий орешек… Это очень эффективно. Абсолютно бесполезное для мозгов занятие, но отличный антидепрессант. И каждый день (или почти) я наблюдаю закат и сумерки над морем, а до сорока лет мне это даже в голову не приходило.

Короче, после двух встреч я ей сказал: «Ну вот, я вам все рассказал, больше нам видеться нет смысла». Она мне ответила: «Наоборот, нам надо видеться в два раза чаще». Потом: «В три раза чаще». И так до того момента, когда семь лет спустя она мне объявила: «Ну вот, теперь вам больше не нужно ко мне ходить».

Я немного загрустил, что со мной теперь все хорошо! (хохочет) Я так люблю говорить о себе, что психоанализ мне казался чрезвычайно интересным!

Что вы из него вынесли для себя?

Он научил меня одной из самых важных вещей в жизни: говорить «нет». Раньше я мог целыми днями бегать туда, куда меня приглашали, хотя мне это было совсем неинтересно. А в тот день, когда я научился говорить «нет», я обрел массу времени для себя и для того, что мне действительно нравится. Это полностью изменило мою жизнь. Я считал, что надо всегда говорить «да», чтобы тебя любили. Так что вот мой второй совет вашим читателям: отказывайтесь от всего, что вам предлагают.

В романе, по которому вы сняли фильм «Идеаль» (2016), вы пишете: «Во времена, когда красивая женщина стала трофеем, некоторые вечеринки похожи на выставку породистых такс: приз доставался тому, с кем под руку шла самая свежая сучка». С тех пор вы женились на изумительной 25-летней женщине. Это все ваш дух противоречия?

Спасибо за такие слова о ней, но вы опять смешиваете персонажа романа и его автора. Чтобы не уклоняться от ответа, я процитирую Уну О’Нил. Она так писала о своем браке с Чарли Чаплином, который был втрое ее старше: «Он сделал меня зрелой, а я позволила ему остаться молодым». Я вообще сторонник пар, в которых партнеры из разных поколений.

Я пытался жить с женщинами моего поколения – у которых были те же неразрешимые проблемы, что и у меня, – и мы вечно ссорились. Мой третий совет вашим читателям: дамы, выходите замуж за мужчин на 25 лет младше вас, и наоборот. Жить с инопланетянином, у которого совершенно другие представления и ориентиры, – это так увлекательно!

Два развода не отвратили вас от института брака?

Нет, мне нужно быть женатым, этого требует моя «олдскульная» сторона. В этом отношении я чувствую необходимость поступать как полагается. И потом, написав, что любовь длится три года, я захотел, естественно, опровергнуть самого себя и провозгласить: «Нет! С тобой это будет длиться вечно!» Такое романтическое пари.

У вас есть ощущение, что вы уже разрешили достаточно проблем и теперь можете стать степенным женатым человеком?

(Долго думает). Что-то изменилось, что-то теперь меня удерживает, но я не знаю, что именно. Я объясняю это себе встречей с женщиной, которая сумела меня избавить от всех прочих женщин. Это не просто слова, это реальный физический опыт и большое облегчение.

Вы не можете себе представить этого, потому что вы женщина, но быть мужчиной утомительно: вас все время возбуждают сексуальные образы, фигуры, взгляды, потрясающая ножка, мелькнувшая ключица… С тех пор как появилась Лара, я оставил себе чувственные радости вуайериста, но дальше этого не иду. И это очень, очень успокаивает.