Эми Адамс: «Я четыре года работала в варьете. Это обуздало мое самолюбие»

Psychologies: Правда ли, что на съемках «Аферы по-американски» Дэвид Рассел вел себя так грубо, что Кристиан Бейл заступался за вас, чуть ли не в драку лез?

Эми Адамс: О да, было дело. Кристиан — воплощение мужского благородства. А Дэвид — режиссерской воли. На съемках фильма «Мой парень — псих» он освоил своеобразную манеру управления актером: посредством жутких криков. И на меня орал страшно.

А вы не противостояли?

Э. А.: Это вообще была тяжелая работа. Тяжелая роль — женщины, так глубоко неуверенной — в себе, в безопасности мира… Такой же, возможно, тревожной, как я сама… Знаете, Пол Томас Андерсон, когда мы снимали «Мастера», назвал меня «чертовой беспокойницей». Но это правда, Рассел доводил меня до слез.

Он так же вел себя с Дженнифер Лоуренс. Но она имеет тефлоновое покрытие. Я восхищаюсь ее уверенностью, невозмутимостью. Для нее такие вещи мелочь, элемент рабочего процесса. А меня они опустошают, сбивают… И при этом я совершенно не склонна к конфронтации — мне легче принять грубость и потом забыть о ней, выместить в прошлое, чем противостоять. Я вообще не считаю конфронтации плодотворными.

Но ведь иногда надо и защищаться. Тем более в такой соревновательной профессии. Отстаивать свои интересы…

Э. А.: Мои интересы? Странно звучит. Мне невероятно повезло. Уж что точно по большому счету соблюдено, так это мои интересы.

Но ведь приходится сравнивать себя с другими. С коллегами, которые выглядят, например, как Шарлиз Терон…

Э. А.: Ой, да не смешите. Я уже в 12 лет поняла, что мне нечего надеяться когда-либо выглядеть как Шарлиз Терон. У меня короткие ноги и атлетическое телосложение, бледная кожа, реагирующая на холод и солнце. Я не буду загорелой, тонкой, высокой. У меня даже есть такая черта, ее считают странной... Прихожу на пробы и могу сказать: «Ох, не уверена, что я та, кто вам нужен. По-моему, вам надо попробовать Х». Я говорила это, даже когда у меня вообще не было никакой работы. Типа: «А вы пробовали Зои Дешанель? Она была бы в этой роли великолепна!» или: «Эмили Блант — она же потрясающая!»

Вот про «никакой работы» я тоже хотела спросить. Как вышло, что вы снялись у самого Стивена Спилберга, вашим парт­нером был сам Леонардо ДиКаприо, для вас должны были открыться все двери, а наступила пауза?

Э. А.: Конечно, проблема была во мне — не в режиссерах. И наверное, она откуда-то из подростковости. Я теперь думаю, что оттуда. Лет из 15… Знаете, я хотела стать врачом. Но в семье нашей было семеро детей, родители разошлись, денег было немного, я была в школе не то чтобы блестящей ученицей, а так, хорошисткой. А хорошистам не дают стипендии. Родители же заплатить за университет не могли.

Я абсолютный прагматик и поэтому спокойно решила: надо подумать, что я могу делать в жизни. Что я могу начать делать прямо после школы? А я всегда занималась танцами и петь люблю. Я и сейчас пою — когда готовлю, когда гримируюсь, когда веду машину, про себя пою, когда жду на съемках. Иногда и не про себя…

В общем, жили мы в Колорадо. А там, в Боулдере, есть старейший в Америке dinner theatre — на сцене представление в жанре варьете, а зрительный зал — столики с обслуживанием. Меня взяли. И я там играла четыре года. Прекрасная школа! Учит концентрации и обуз­дывает самолюбие.

Еще подрабатывала официанткой в одной ресторанной сети, их особая черта — официантки в купальниках. Это тоже, скажу я вам, школа. Потом переехала в Миннесоту и там опять работала в dinner theatre. И попала в фильм, который снимался в Миннесоте, — это были «Убийственные красотки».

Я не мечтала ни о какой карьере в кино, я думала: Голливуд — это страшное место, там выживают только звезды. И все, кто там, казались мне сделанными из совсем другого теста… Но в фильме снималась замечательная Керсти Элли. И она сказала: «Слушай, тебе надо в Лос-Анджелес. Ты молодая, с чувством юмора, танцуешь, работать можешь. Переезжай!» Это было как молния — все озарилось! Оказывается, «молодая, с чувством юмора, можешь работать» — этого достаточно!

Я и переехала. Но дальше началось такое… Мне было 24, но я не ориентировалась ни на местности, ни в себе. Наверное, опять сказалось детство.

А я как раз хотела спросить: как это, быть ребенком в столь многодетной семье? Я впервые встречаю человека, у которого шестеро братьев и сестер.

Э. А.: Да вот в том-то и дело. Я даже свою продюсерскую компанию назвала «Рожденный четвертым». Я — средняя из семерых. Это многое определило во мне. Родители хоть и вышли из мормонской церкви, когда развелись, но семеро детей — это по-мормонски. Отец был военным, служил за рубежом, я родилась недалеко отсюда, в Виченце, и с детства обожаю Италию. Так вот… Мне было восемь, когда мы вернулись в Америку. Но продолжали переезжать вслед за отцом.

Нас всегда было семеро в школе, это защитный кокон — когда вас семеро, вы уже не просто новички, которым надо освоиться в новой школе. Мне как будто не нужно было приспосабливаться к новым реалиям, взрослеть. А вот среди родных надо было быть очень эластичной… По-моему, это все затормозило мое развитие. Я жила взрослой жизнью, но взрослой не была. Мне нужно было чье-то руководство.

Я до сих пор благодарна своему первому агенту. Я два года пыталась работать в Голливуде, меня наняли в пилоты двух сериалов и из обоих уволили. Я бегала на пробы и не знала, что играть, потому что не знала, кто я — а это и есть материал. Я уже думала, чем заняться дальше. И тут мой агент сказал: «Да, тебя уволили из двух сериалов. Но ведь тебя и взяли в два сериала. А это само по себе достижение». Я тогда, понятно, не уехала.

То есть наконец удалось повзрослеть?

Э. А.: Удалось понять кое-что про себя. У моей приятельницы был золотистый ретривер. Веселый такой. Рыжий. Очень расположенный к людям. Я вдруг подумала: я же по натуре веселая рыжая собака, всем машу хвостом. Что я мудрю? Надо просто жить и пытаться понять в процессе жизни — кто я. В конце концов, это наследственное.

После того как отец уволился из армии, знаете, кем он стал? Он всегда любил петь и начал профессионально петь в итальянском ресторане. А мама осознала свою истинную сексуальность и объединилась с возлюбленной, они семья. Пошла работать тренером в фитнес-клуб, а потом стала бодибилдером. Мормоны по рождению и воспитанию открыли нечто в себе и не побоялись сделать явным! И мне надо было перестать зависеть от чужих мнений.

Но разве можно не зависеть от чужих мнений, в вашем-то деле?

Э. А.: Да в любом нужно отделить себя от дела. Не давать работе себя опустошить. Я это почувствовала, когда у меня появилась дочь. Я должна и хочу быть с ней целиком. И отсутствовала в ее жизни больше недели только один раз за ее первые шесть лет. Тогда это были 10 дней, и они дались мне нелегко.

Но и работу я стала ценить больше — уж если я должна уехать от Эвианны, то ради чего-то стоящего. Так что я присутствую не только в дочкиной жизни. Я стала больше присутствовать и в своей. И я уже не такая «чертова беспокойница» — рассталась с перфекционизмом.

А вот папа всегда боится, что меня что-то расстроит. Наверное, он не верил, что я чего-то добьюсь в актерстве. Он считает, что для этого нужен «инстинкт убийцы», а у меня его нет. По-моему, он до сих пор ждет, что моя карета вот-вот превратится в тыкву. Поэтому пытается меня поддержать. Например, каждый раз перед «Оскаром» говорит: «Нет, Эм, роль прекрасная, но, по-моему, это не твой год».