Елена Яковлева: «Сегодня мне больше всего хочется жить»

Psychologies: Вы никогда не стремились быть недосягаемой звездой. Вам нравится, что зрители считают вас «своей»?

Елена Яковлева: Думаю, это связано с тем, что у меня много ролей современниц: я мало играю западный или классический репертуар. Но я никогда не хотела, живя в этой стране, быть недосягаемой. Иначе надо жить в другом месте… где-нибудь на холмах Беверли-Хиллз. Хотя я не представляю, как надо играть, живя на этих холмах, чтобы тебе поверили… У меня есть мое место, только мое. Определять его мне не хочется. Но, если бы оно меня не устраивало, я бы что-то поменяла в жизни.

Все 20 лет своей карьеры вы очень востребованы как актриса. Были на этом пути кризисы, переломные моменты?

Е. Я.: Поворотным моментом в моей жизни стало рождение сына. До того я много суетилась, не видела ничего, кроме театра: ах искусство, сцена… Потом вдруг так хорошо, спокойно стало, как только и может быть хорошо женщине, когда у нее есть самое главное.

Почему тогда только один ребенок?

Е. Я.: Дениса я родила слишком поздно. А потом жилищный вопрос… Я все свое детство проспала на раскладушке, стоявшей рядом с родительской кроватью. Иметь свою комнату для меня было недосягаемой мечтой. Поэтому захотелось, чтобы у моего ребенка обязательно был свой угол.

А вы росли с младшим братом. Дружили?

Е. Я.: Поначалу нет. У нас «критическая» разница в возрасте — шесть лет. Я помню ежедневную борьбу за стол, за которым мы делали уроки, и постоянное «стукачество», как мне тогда казалось, моего брата. Однажды я тайком проколола себе уши: никто не разрешал, а так хотелось хоть чем-то выделиться! Я спрятала сережки под волосами и показала одному только Димке — под строжайшим секретом! Я обещала не запирать его больше в кладовку и уступить лучший угол стола — словом, купила его по полной программе. Он выдал меня маме в тот же вечер! На следующий день я, разумеется, заперла его в кладовке и не пустила к столу… Это было нормальное детство. А потом… Мы не успели по-настоящему подружиться: я уехала в Москву. Большой кусок моего сердца сейчас там, в Харькове, где живут родители и брат со своей семьей. Я больше чем уверена: если бы мы жили рядом, то были бы самыми близкими друзьями.

Как вы ощущали себя в детстве?

Е. Я.: Как может себя ощущать человек, который постоянно «новенький»? Я дочь военного, мы переезжали иногда по нескольку раз в год. Я пропускала много уроков — учителя были снисходительны, ученики недовольны: с какой стати ей, новенькой, все позволено? Мама всегда одевала меня очень аккуратно, красиво. Папа одно время служил в Германии, и купленные там вещи я носила в каком-нибудь богом забытом городке Иркутской области. Оригинальные воротнички на форме, пальтишко с мехом — все это казалось вызывающим. И вот я, вся такая красивая, расфуфыренная и практически без знаний, заходила в класс. У девочек были одни мысли, у мальчиков — другие. Но ко мне всегда было повышенное внимание.

Это нравилось или раздражало?

Е. Я.: Я человек очень коммуникабельный. Легко схожусь с людьми. Видимо, такую структуру общения я выбрала подсознательно: думаю, чем человек сложнее, тем труднее ему общаться с другими. Поэтому я свои сложности на второй план отодвигаю и общаюсь просто. Мне этого хотелось всегда. И я постоянно натыкалась на одни и те же грабли. Приходила в новый класс с открытой душой, а в нее обязательно кто-то заглядывал с нехорошими мыслями. (Смеется.) Это было испытание: с каждым годом мне хотелось быть все скромнее и дожить до состояния «серой мышки». И сейчас я такая мышка. Стараюсь не привлекать к себе внимания, не провоцировать у окружающих никаких эмоций — чем их меньше, тем спокойнее.

Как вам удается сочетать открытость и желание быть незаметной?

Е. Я.: Я научилась четко разделять работу и жизнь. В самом начале, попав в актерскую среду, я совершила ошибку: считала, что должна честно рассказывать журналистам все. Что нельзя ничего играть и придумывать. Как потом выяснилось, искренность не ценится в прессе.

Вам захотелось начать что-то приукрашивать?

Е. Я.: Я долго работала над собой. Но не получилось! (Хохочет.) Ни сочинять, ни врать не хочется.

В вашем кочевом детстве было что-то постоянное?

Е. Я.: Провожание папы на службу и встреча его со службы. Постоянными были бесконечные поиски чего-то. Папой — квартиры, мамой — работы.

Вы были близки с родителями?

Е. Я.: Нет. У нас с братом было уличное воспитание — в хорошем смысле. И к маме с какими-то интимными вопросами не приходилось обращаться — по той простой причине, что в компании я находила ответы на все вопросы. Зато в трудные минуты со стороны мамы я ощущала какую-то молчаливую поддержку. Она умела так посмотреть, что мне сразу становилось легче. Ее глаза будто говорили: все хорошо, ничего страшного не происходит, это просто жизнь. Я бы хотела, чтобы у меня тоже был такой взгляд — спокойный и мудрый — в тот период, когда у сына будут какие-то проблемы.

Вы воспитывали его свободно, без запретов. Почему?

Е. Я.: Думаю, что это от лени. Мне было неохота по сто раз внушать ему одно и то же, убеждать, повышать голос, и я предпочла все ему разрешать. Например, он открывает шкафчик, в котором лежат мелочи: пуговицы, безделушки. Можно все собрать в мешок и убрать повыше. Но мне было лень это делать. Поэтому я садилась рядом и смотрела, как он изучал все содержимое — час, два. Потом в одной книжке я прочла, что моя лень называется «японским» воспитанием.

В этом месяце тема нашего досье — «Уметь расставаться». Вашему сыну 13 лет, вы внутренне готовы отпустить его во взрослую жизнь?

Е. Я.: В первое время мое собственническое чувство к нему доходило до маразма: я заглядывала в коляски и на каждую девочку смотрела как на потенциальную жену-разлучницу. (Хохочет.) Как она выглядит, достойна ли моего сына? К счастью, я через это прошла и теперь даже собираю некоторые украшения для будущей невестки. А может, и не одной? Знаете, в жизни все так мудро устроено… Вот сын уже возмужал, и я забыла, как держала его на ручках, как купала… От тесной физической и психической близости с маленьким ребенком до его окончательного ухода — большой этап постепенного отдаления. Я ведь не для того рожала сына, чтобы он был со мной рядом до старости. Уверена, что мне будет достаточно его звонков, встреч по праздникам. (Мечтательно.) Мне не придется стоять на кухне, готовить — мы будем ходить по ресторанам, у нас начнется совсем другая жизнь… Возможно, я так спокойно говорю об этом потому, что пережила чудовищный страх за сына в первые годы. Вот тогда мне точно нужна была помощь психотерапевта. Я помню, как спустя шесть месяцев после рождения Дениса впервые уехала от него на пять дней в другую страну. Едва добралась до гостиницы — кинулась звонить домой: вдруг что-то случилось? И от страха я напрочь забыла свой номер телефона! А когда нашла его в записной книжке у коллеги, то с трудом могла набрать нужные цифры. Вот эти мгновенные приступы парализующего страха случались не раз. В такие моменты мне казалось, что я схожу с ума. Но сейчас я рада, что переболела этой материнской «ветрянкой» и, надеюсь, обрела иммунитет.

Вам кажется, вы хорошо себя знаете?

Е. Я.: (Задумывается.) Нет. У меня очень много фантазий. Они уносят меня иногда в такую даль, что я, возвращаясь оттуда, растерянно думаю: а как бы я поступила, если бы это было на самом деле? И я понимаю, что не нахожу ответа. Мои фантазийные поступки нравятся мне больше, чем реальные. Это как жить в параллельных мирах. Здесь и сейчас я что-то делаю, но вместе с тем во мне живет какая-то другая, фантастическая реальность. И очень часто там — лучше. Там я красивее, лучше, последовательнее, чем в жизни.

К кому обращаетесь за помощью в трудные минуты?

Е. Я.: Раньше я начинала обзванивать близких и дальних друзей. Но, как ни странно, рассказывая о своих проблемах, ты погружаешься в них все больше. И даже не способен воспринимать советы. Если мне нужно принять решение или разобраться в себе, я беру паузу. Как Скарлетт О’Хара: «Я об этом сегодня думать не буду. Я об этом подумаю завтра». Переключаюсь на что-то совсем другое — обязательно захватывающее. И спустя время решение приходит само собой. А кроме того, есть театр — мой врач и психотерапевт. На сцене проходит зубная боль, простуда и даже токсикоз!

Стабильные отношения — вещь желанная и редкая для многих современных пар. А ваш 20-летний союз с Валерием Шальных — семейный и творческий — кажется таким спокойным и счастливым…

Е. Я.: Он не спокойный. Но он нормальный. Наши отношения с Валерой — это работа обоих, каждого в равной мере. Терпение, понимание, советы — все 50 на 50. Да, период романтики быстро проходит, у нас, наверное, наступил уже третий или четвертый этап в отношениях. Это такая степень близости и взаимопонимания, что одними своими мыслями ты можешь вызвать реакцию партнера. Ты заходишь в дом с определенным выражением лица, и он сразу все понимает. Иногда от этого становится до такой степени скучно, что приходится… фантазировать! (Хохочет.)

Что еще помогает сохранить отношения?

Е. Я.: В моменты размолвок, в самых ужасных ситуациях, когда хочется хлопнуть дверью и уйти, я думаю прежде всего о ребенке, который ни без меня, ни без отца не мыслит своего существования. Это первый, самый сильный фактор. А второй — моя лень. (Смеется.) Как представлю: боже мой, опять изучать чьи-то выражения лица, притираться друг к другу… Лень — это залог стабильности!

Как вы себя ощущаете в свои 45?

Е. Я.: Очень хорошо помню, как лет в 16–17 всех тридцатилетних я считала стариками. Про тех, кому за сорок, мы не говорили вообще — это был уже запредельный возраст. Мне сейчас безумно стыдно за это. Все говорят: зачем ты упоминаешь про свой возраст? Ты отлично сохранилась, тебе и не дашь столько… А я не стесняюсь, потому что своих лет не чувствую. Иначе, наверное, скрывала бы. Я сейчас в хорошей физической форме. Начала даже — впервые в жизни — заниматься большим теннисом и на корте просто ловлю кайф (извините за сленг, но иначе не скажешь). Я нахожусь в фантастическом, приподнятом состоянии с утра до вечера, все успеваю и не устаю совершенно. Мне в 30 лет было физически сложнее, чем сейчас. О каком кризисе средних лет там говорят?

У вас поменялись приоритеты?

Е. Я.: В лучшую сторону. Раньше мне приходилось очень много работать. Я чувствовала необходимость все время что-то доказывать — в первую очередь себе. А сейчас, прежде чем согласиться на новую работу, знаете о чем я думаю? О том, что мне нужно оставить два дня в неделю на теннис, один — на себя, например чтобы сделать маникюр или почитать любимую книжку. И только потом я думаю о работе. Сейчас мне больше всего хочется жить. Ходить по магазинам, устраивать себе праздники… Наверное, это связано и с тем, что ребенок достаточно взрослый, ему не требуется мое постоянное присутствие. Так или иначе мне, кажется, впервые просто захотелось жить!

Личное дело