Ксения Михеева
Ваши работы охватывают как современные технологии (ИИ), так и классику («Гроза», «Преступление и наказание»). Что Вам ближе — современные темы или переосмысление классики?
Мне нравится работать и с тем, и с другим, но это два совсем разных подхода. В контексте современных постановок ты в потоке придумываешь истории и не знаешь, что будет дальше. Тебе не на что опереться, поэтому это гораздо сложнее. Твоя задача не просто придумать череду хореографических связок, но и обосновать свои решения, связать все происходящее на сцене между собой в танцевальную драматургию.
Когда работа идет с литературным произведением, которое лежит в основе, это, с одной стороны, легче
С другой, ты должен вытащить на поверхность, проявить современную актуальность этого произведения, смысловые точки, которые важны именно для тебя. Также современная постановка классики никогда не ограничивается контекстом одного произведения. В «Преступлении и наказании» мы с Владимиром Мирзоевым работали с целым пулом романов Достоевского и трудов авторов, которые находятся с ним в параллели.
В «Преступлении и наказании» много как внутренних, так и внешних конфликтов: борьба Раскольникова с самим собой, противостояние с окружающим миром, столкновение разных идеологий. Какой из этих конфликтов было сложнее передать через хореографию?
Ни один не было сложно передать через хореографию! Вообще, в этом спектакле не было моментов, когда я не понимала, как передать что-то через движение. Мне очень нравилось, что, с одной стороны, у режиссера было четкое понимание того, что и как он хочет видеть, а, с другой, была невероятная степень свободы для реализации моих задумок. Мне кажется, что самое главное, как и во всем, когда есть атмосфера взаимопонимания внутри творческой команды. А конфликты — это вообще очень благодатный материал для «хореографирования»!
Какую сцену было сложнее всего поставить в «Преступлении и наказании»? Почему?
Сцену казни. Это в принципе очень сложная тема: тема предвкушения, предощущения смерти. Мне очень не хотелось делать ее иллюстративной. Даже сейчас, после погружения в спектакль в качестве актера, я бы решила ее по-другому, более минималистично и экстремально по приемам.
Как появилась «сущность» — персонаж, которого в романе нет, но которого вы играете на сцене? Это была ваша идея или задумка режиссера? Насколько эта роль личная для вас?
Это была наша общая идея с Мирзоевым. Есть Черт, а есть еще 4 сущности, которые балансируют этого персонажа. Для меня это была очень классная и важная находка: наличие персонажей, которые не могут говорить и создают энергетическое поле только с помощью своего тела и движений. Их задача дополнить, подсветить других героев и происходящие в спектакле события. Любой спектакль случается за счет деталей.
И вот сущности — это как раз те самые детали, которые дополняют сцены, обрамляют, корректируют ракурс зрения зрителя, углубляют степень восприятия
Мне невероятно нравится исполнять роль Сущности. Я понимаю, что я являюсь полноценным проводником для зрителей. Недавно был случай, когда один из зрителей следовал за мной в течение всего шоу. Мне так и хотелось ему сказать: «Эй, я же дополняю! Там еще множество других персонажей!» Но бывает, что зрители составляют для себя спектакль и таким вот образом.
Можно ли смотреть спектакль, не будучи знакомым с оригинальным произведением? Насколько важно знание романа для понимания постановки?
Знание романа — нет, понимание — да. В иммерсивном формате все равно нет лобовой, нарративной линейки повествования. Можно, конечно, все время следовать за Раскольниковым, и тогда сложится понимание его линии повествования.
Но, в любом случае, не будет той последовательности, как при просмотре классической постановки в традиционном театре
Самое важное для просмотра иммерсивного спектакля — это осознание, что главное — не успеть собрать максимальное количество эпизодов, а глубоко прочувствовать произведение. Остановиться, не спеша насладиться моментом, не бояться что-то пропустить.
У некоторых зрителей не получается понять спектакль лишь потому, что они не дают себе возможность отказаться от спешки и дать себе полноценно прожить этот опыт, погрузиться в другую реальность.
Как вы считаете, может ли танец существовать как самостоятельный вид искусства, без привязки к театру, кино или музыке? Или он всегда нуждается в контексте?
Я думаю, что все нуждается в контексте. Нет ничего оторванного в этом мире. Весь мир — это единое тело, как бы кто не пытался его делить. И музыка тоже в контексте: и времени, и темы, и эмоции, и так далее. Танец также можно танцевать без музыки, без нарратива, но это все равно будет контекст. Мне кажется, что ничего в мире невозможно отрезать полностью от всего. Без театра, без кино, без музыки танец, конечно, может существовать, но это все равно не будет «без ничего». Все равно для этого есть повод.
Какие проекты в области хореографии вы готовите на будущее? Есть ли у Вас идеи для новых постановок или экспериментов, которые хотите реализовать в ближайший год?
Сейчас я готовлю две новые работы в Москве — выпускаю спектакли в ГЭС-2 и в «Манеже». В Петербурге тоже готовлю на следующий сезон новый спектакль. Летом будет продакшн. Есть еще несколько проектов, которые увидят свет в этом году, но пока еще это такая вот секретная информация.
