В старых азбуках «добро» – главное слово к пятой букве алфавита. Это понятие нам предельно ясно. Добро, доброта – всеобъемлющее бескорыстное действие, ирраци-ональный алгоритм выживания, спасавший, как и дружба, например, русский мир, устроенный причудливо, непредсказуемо, где «авось» и «как бы чего» ни в какую логическую сетку не уместишь. Нам, конечно, кажется, что это основа основ гуманизма, не говоря уж о христианстве, что понятие добра универсально. Но это не так. Попробуйте перевести простую фразу «он добрый» на английский, французский или немецкий язык. Будут большие проблемы. У вас выйдет «он любезный», «симпатичный», «альтруистичный», «милый», но буквально «добрый» с тем набором свойств, о которых мы сказали, у вас не получится. Вы удивитесь. Разве в европейском мире нет бездомных кошек, одиноких старух, голодающих, попавших в беду? Есть, конечно. Но европеец мыслит мир понятным, без всяких «авось» и «если бы да кабы». И алгоритмом выживания у него будет закон, правило, а не иррациональный императив «спешите делать добро». Различие тут ключевое. У европейцев на все есть свой отлаженный механизм социального действия: и на случай кошки, и на случай голодающих Сомали. Рельсы, нормы, регламент, ясность. Благотворитель, альтруист, гуманист всегда найдет для себя устоявшуюся почетную формулу помощи. Хочешь быть полезен (!) обществу – пожалуйста. Главная разница в том, что для нас ценно добро, а для европейцев – благо. И то, и другое хорошо для людей. Но эти слова далеко не синонимы. Добро абсолютно, а благо относительно, добро – этическая категория, высшая нравственная ценность, а благо – категория не просто земная, а приземленная. Наше представление о добре константно, а о благе относительно. Недаром говорят: что для русского хорошо, для немца смерть. Благо сугубо рационально, к нему ведет холодный расчет, добро же – интуитивно, расплывчато, не формализовано...
Эти различия в понятиях объясняют шероховатости в нашем восприятии друг друга. Европейцы кажутся нам жадноватыми, самовлюбленными, черствыми, какими-то не душевными, скучными: все у них как по нотам, а «полета нет». Нашу тягу к «полету», широте европейцы называют «загадочной русской душой». Ну что ж, иррациональность всегда кажется загадочной, а рациональность суховатой. Культурное различие, без учета которого друг друга не понять».
