Молочно-белая кожа и светлые брови и ресницы не делают ее бесцветной. 180 см роста не делают ее дылдой. Широкие плечи — что бы она там ни говорила («Ко мне часто обращаются «сэр», а в аэропорту однажды меня досматривал мужчина») — не намекают на мужеподобность. Ее длинноногая фигура идеально пропорциональна, ее белокурость стильна, ее глубокий грудной голос сообщает дополнительную значительность тому, что она говорит. Мы встречаемся под зонтиком в журналистcкой столовой на пляже — Суинтон сама выбрала это место. Хотя я боялась, что там, среди коллег, у меня возникнет немало конкурентов. Но лауреат «Оскара» и «Золотого глобуса» убеждена, что она мало кого интересует. Хотя в конкурсе Венецианского кинофестиваля у нее фильм — «Большой всплеск». И не просто еще один фильм в ее фильмографии, а своего рода бенефис: она играет рок-звезду, взявшую паузу в карьере, но не утратившую таланта всегда оказываться в центре внимания. Странно, но с самой Суинтон в черных очках за столиком с мохито — все наоборот. Она будто умеет выключать это свое свойство. И действительно не привлекает внимания. Она славится умением одеваться и симпатией к дизайнерам, которые «могут делать что-то кроме минималистских костюмчиков в талию». И действительно, бело-бежевое полосатое платье, открывающее нижнюю часть спины, — достойная антитеза самодовольной женственности Шанель. Однако, чтобы носить такое, нужно иметь осанку Тильды Суинтон и ее непринужденную уверенность в себе. Будто она сама — то наименее значительное, о чем ей следует думать.
Psychologies: О вас так часто говорят, подчеркивая ваше своеобразие: внешность пришелицы из космоса, красота абсолютная, не связанная с полом. Космическая отстраненность. Как вы к этому относитесь?
Тильда Суинтон: Не понимаю, что в этом всем особенного? Ведь все иногда чувствуют себя инопланетянами? Разве нет? Вот вы разве никогда не чувствуете себя так, будто вы с другой планеты?
Нет. Планета, на которой мы с вами разговариваем, определенно моя родина.
Т. С.: Странно. Мне казалось, все… Не знаю, может быть, потому что я… я всю свою жизнь считаю приключением. Работа для меня не профессиональное занятие, а особое времяпрепровождение. Я никогда не считала и не считаю себя профессиональной актрисой, это у меня такое приключение. Моя семья — плод любви, а любовь по определению приключение. Дети — это чудесный опыт, то есть опять же приключение. А ведь между тобой и тем, что с тобой приключилось, есть некоторая дистанция, согласитесь. Не отстраненность, а расстояние. Не то чтобы я не считала свою жизнь своей. Я просто ощущаю ее не судьбой, не делом, не ношей. А… авантюрой. Может, поэтому я никогда и не старалась достичь чего-то особенного. Просто мне нравится делать то, что я делаю, среди тех людей, с которыми я это делаю. Знаете, я тут недавно нашла свои детские дневники и среди них мое письмо себе 80-летней, которое я написала в 15 лет. Знаете, что там? «Дорогая я, надеюсь, ты прожила эту длинную жизнь и всегда была окружена чудесными собаками и прекрасными друзьями». И это именно то, как я живу сейчас. Далеко от собственных голливудских и лондонских дел — на севере Шотландии, у моря, полчаса на машине от Инвернесса. У меня четыре собаки, куры, огород с морковью, которую вечно жрет какая-то зеленая тля, и только прекрасные люди вокруг.
За пределом пола
Суинтон известна любовью к трансформациям, но теперь они уже решительно выплеснулись за пределы пола. В новом кинокомиксе «Доктор Стрэндж» она играет Старейшину, тибетского мистика, духовного наставника героя. Во вселенной «Марвела» Старейшина — мужчина, а по версии Суинтон... «а разве пол самое главное?». Премьера ожидается осенью 2016 года.
Это, видимо, и называется цельность личности.
Т. С.: Или — вечно действовать вопреки ожиданиям. Не осознанно, а просто в силу своей природы.
Вы имеете в виду ожидания своей семьи — аристократической, прочно утвержденной в общественных верхах Шотландии? Вы бунтовали против семейных установок?
Т. С.: Да нет, мои родители были достаточно мудры, чтобы удовлетвориться тем, что их дети просто счастливы. Но в виду указанных вами свойств нашей семьи существовали неколебимые устои. Например, обязательность частной закрытой школы для детей. Я терпеть не могу «Гарри Поттера» именно за фетишизацию закрытых школ. На самом деле там одно насилие над человеком, над личностью. Жизнь в концлагере запретов. Моей однокашницей была Диана Спенсер, будущая принцесса Диана. Уверяю вас, она страдала не меньше моего. Потому-то своих детей ни в какие такие школы и не отдала. Я сама основала у нас в Нэрне школу вальдорфского типа. Она воспитывает человека, а не члена сообщества. Социально ответственную личность, а не бездумного фундаменталиста. Быть человеком важнее, чем продолжать традиции, я уверена. Но пока я была ребенком, подростком, в нашей семье предполагалось, что я закончу Кембридж и… выйду замуж за герцога. Не потому что родители этого так уж страстно желали, а потому что это логично и традиционно. Но и в Кембридж на политологию и английскую филологию я поступила после двух лет в Африке — волонтерствовала учительницей, и в Кембридже под влиянием своих любимых левых профессоров вступила в компартию, и после Кембриджа не вышла замуж за герцога. На меня никто не давил, потому что я женщина. Папа мой, конечно, имеет титул пэра и бывший лорд-наместник графства Беркшир. Но главное, что он военный, генерал-майор, все мужчины нашей семьи во многих поколениях, которые можно проследить вплоть до IX века, были так или иначе военными. Трое моих братьев закончили ту же военную школу, что отец и дед. А я была девочкой, и от меня ожидалось — правда, довольно вяло — это самое герцогство. Но когда стало ясно, что я вряд ли сделаю блестящую партию, семейная ставка на меня была отменена.
А как родители отнеслись к вашей профессии… простите, вашим занятиям? Все-таки «Золотой глобус», «Оскар», премия Британской киноакадемии…
Т. С.: Черт, не знаю… Мне просто в голову не приходило интересоваться. Понимаете, они никогда не ставили отношения с нами в зависимость от наших социальных успехов. В моем случае, конечно, родители были бесконечно далеки от моих увлечений — компартия, авангардное искусство, перформансы, съемки в жутко художественно-новаторских фильмах Дерека Джармена, я ведь за восемь лет сыграла в семи его картинах. Отец тогда посмотрел «Караваджо» и только пожал плечами. Я хохотала над выражением его лица — озадаченным и страшно серьезным! В общем, это было так далеко от них. Я ушла в некий абсолютно чуждый им мир. Вот теперь думаю: в какой мир должны уйти мои дети (вообще-то пока им 18, они хиппи и ниспровергатели всех устоев), чтобы я считала его абсолютно чуждым? Наверное, стать бухгалтерами по профессии и фашистами по убеждениям! Я задала себе вопрос: что бы я чувствовала? И ответила: все ту же любовь. Я продолжала бы их любить. И мои родители поступили так же.
Вам никогда не приходилось пользоваться преимуществами своего происхождения?
Т. С.: Я пользовалась, да. Думала стать профессиональным игроком на скачках. Это было бы очень в наших традициях. Вы улыбаетесь, а ведь я серьезно. У меня наследственное знание о лошадях. У моего дедушки был старый садовник, Берт. Я дружила с ним, когда была подростком. Он разбирался в лошадях по-настоящему. И научил меня распознавать победителей. Стать, стиль хода, как лошадь держит голову — по разным параметрам. И когда я оказалась в Лондоне, я года два вообще не зарабатывала кроме как на скачках. Нет, я активно снималась у Джармена и в театре что-то делала, но заработком были скачки. Однажды на лошади по кличке Нечистая Сила выиграла столько, что я жила на это год. И думала так жить всегда — лошади, экспериментальный театр, кино на копейки, но великое.
И не строили никаких планов?
Т. С.: Какие планы? Я не ощущала себя актрисой, думала, я просто участница перформансов, представлений, как их ни называй — спектакль, фильм… У меня специальная внешность — я не выгляжу в кино как человек, я выгляжу как человек с картины. Этим, видимо, и привлекла Дерека (Дерек Джармен первым доверил Суинтон значительные роли в своих фильмах. — Прим. ред.), он ведь был сначала художник, а уж потом режиссер… Я никогда не была красоткой и считала это везением. Красота — большое давление, обязательно заставит себя использовать, манипулировать собой. Мне нравилась идея отключить в себе всякую сексуальность. Я — человек, который может стать арт-объектом. У меня не могло быть никаких гарантий. Да мне они и не нужны. В двадцать пять я мечтала стать 40-летней. Что-то мне подсказывало: после сорока и наступит мое время. И до сорока старалась не высовываться, избегала главных и особенно романтических ролей. Да я и вообще не строю планов. Я ведь не делаю карьеру, я живу. У меня вместо карьеры — целая жизнь. Ни к каким профвысотам я не стремлюсь. Наоборот — стараюсь, чтобы от меня не устали. Я благодарна «Диснею» за то, что выбрали меня на роль Белой Ведьмы в «Хрониках Нарнии» и показали его по миру на 700 миллионов. Но исключительно потому, что нет лучше рекламы для «Караваджо», «Что-то не так с Кевином», «Выживут только любовники», чем диснеевский фэнтези-блокбастер. Мой Голливуд — это большая рекламная кампания моих настоящих фильмов.
«В двадцать пять я мечтала стать 40-летней. Что-то мне подсказывало: после сорока наступит мое время»
Кстати, о «Что-то не так с Кевином». Вы там играете мать, которую легко назвать плохой. Во всяком случае, особую мать. У вас вообще много ролей матерей. Даже кажется, что это ваша отдельная тема. Сказалось ваше материнство, ваши взаимоотношения с матерью?
Т. С.: Нет, это не потому, что у меня есть дети. А потому что у меня, да, была мама. У нас были нормальные отношения. Но с годами мне все больше хочется ее понять. Поэтому-то я люблю поставить себя в разные «материнские» ситуации — спасать своего сына, возможно, убийцу, как в «На самом дне», простить сына — убийцу твоей семьи, как в «Кевине», понять, что это за мир, в котором живет твой ребенок-мечтатель, как в «Дурной привычке», изменить материнскому долгу, как в «Я — это любовь»… С годами я все больше чувствую связь с родителями, со своей семьей, со всеми поколениями этого воинственного шотландского клана. Раньше я скорее отрицала ее. Я — это я. Сама за себя отвечала, на происхождение и наследственность не кивала…
А теперь киваете?
Т. С.: Не киваю. Но чувствую связь и уважаю ее. Знаете, я снималась в «Выживут только любовники», фильме о тех, кто живет вечно, о вампирах. А в это время умирала моя мама. Я снималась 3 дня, прыгала в самолет и неслась в Шотландию, потом опять 5 дней и самолет… Видела, как мама умирает, и ничего не могла сделать. Не чтобы она жила. Чтобы скорее перестала мучительно умирать. Хорошо желать пожилым долгих лет жизни, когда ты молод или хотя бы в силах. А старость, глубокая старость — это такая ноша, которую тащить невыносимо. Я смотрела на маму и все думала: какую полицию смерти мне вызвать, чтобы весь этот ужас для нее кончился? А потом поняла — во мне говорит горская шотландская витальность, мой клан, выбиравший быструю смерть на поле боя. Я именно это тогда почувствовала — силу генов в себе.
А мне казалось, в подобных случаях мы думаем скорее о том, что после смерти. И надеемся, что умирающим любимым там будет лучше, легче…
Т. С.: Мы — это не те, кто до сих пор остается в чем-то коммунистом, а значит, и атеистом. И не те, кто чувствует себя до мозга костей шотландцем, хайлэндером, горцем. Не пытайтесь спросить меня о вере. Бог… Мой бог снимает мультфильмы. Его зовут Хаяо Миядзаки. Он почти бог и в нашем доме. Потому что доказывает: искусство сильнее физики. Потому что создает невероятный мир. Не идеальный, в нем есть и смерть, и лишения, и страдания, но такой полный, будто это мир, альтернативный нашему, реальному. Если я буду в коме, просто сыграйте для меня музыку из «Мой сосед Тоторо»… Голубое небо, облака и эта музыка… Или из «Ветер крепчает»… Кимоно и зонтик удаляются по аллее — художница умирает от туберкулеза… музыка… И я сразу очнусь.
Подкладка из шотландки
Кэтрин Матильда Суинтон родилась в 1960 году в Лондоне, но выросла в Шотландии, где находится родовое гнездо ее отца. Не только ее внешность, но и многое в характере объясняется ее «шотландскостью» — в том числе крайнее свободолюбие и желание преобразовать мир, уверена сама Суинтон. Так, после многих лет активного членства в компартии Суинтон присоединилась к Шотландской социалистической партии, выступающей за независимость Шотландии.
По тем же причинам в кино она дебютировала у яркого представителя современного искусства Дерека Джармена («Караваджо», 1986) и до сих пор считает своим лучшим фильмом «Орландо» Салли Поттер (1992), в котором сыграла героя-метафору, меняющего пол в ходе своей многовековой жизни. Суинтон — основатель сети передвижных киноустановок, доставляющих кино в отдаленные места Шотландии. А также активный участник перформансов, самый громкий из которых, The Maybe («Возможно») Джоаны Скэнлан, она представляла в ряде музеев Европы. Личная жизнь актрисы тоже далека от стереотипов — известны лишь два ее партнера. Многолетние отношения связывали ее с земляком-драматургом Джоном Бирном, отцом ее близнецов Онор и Ксавье, родившихся в 1997 году. На протяжении последних семи лет ее бойфрендом является новозеландский художник Сандро Копп.
Четыре ее перевоплощения
Тильда Суинтон убеждена: «Любая история, снятая даже в реалистической среде, все равно искусственна». Не потому ли она любит играть непохожих на себя персонажей? Министр в антиутопии «Сквозь снег» (2013) Бон Джун-Хо получилась устрашающе бесполой. В «Отеле «Гранд-Будапешт» (2014) Уэса Андерсона Суинтон сыграла 80-летнюю аристократку, возлюбленную консьержа. Блондинка у Джима Джармуша в «Пределе контроля» (2009) — противовес черному герою, а выбеленное лицо и ярко-красные губы — отсыл к образу поп-короля Майкла Джексона. Презрение к поп-культуре Суинтон выразила и в «Девушке без комплексов» (2015) Джадда Апатоу: ее редактор глянцевого журнала неразборчива в средствах увеличения его тиража.
