Моему ребенку плохо в школе: к кому обратиться за помощью?

В современной психологии множество школ и направлений. Как понять, что вам близко? На конференции «Генезиса» #PROподход авторитетные специалисты разных терапевтических направлений рассказали, как будут строить работу с заданным запросом.

Представим ситуацию. Мама приходит на консультацию к психотерапевту одна, без ребенка. Суть запроса такова: ее сыну (дочери) десяти-одиннадцати лет плохо в школе. Друзей нет, одноклассники не нравятся, учителя «дураки», ходить в школу не хочет. Ребенка смотрели невролог и психиатр и заключили, что развитие и поведение в норме. При этом школа считается хорошей, престижной (лицей или гимназия), попасть в нее трудно. Вопрос: что делать?

Как работает с таким случаем адлерианский психотерапевт?

Рассказывает психолог Марина Чибисова

В работе с родителями для нас важна не только терапевтическая, но и образовательная составляющая. Мы не ставим себе задачей переделывать родителей или детей. Нам важно объяснить взрослому, что движет его ребенком и почему. Помочь понять, какую цель он преследует.

Одна из ключевых идей, на которые опирается наш метод, — понятие жизненного стиля. Это система установок (и представлений о мире), которую каждый из нас сам формирует еще в раннем детстве. На наш жизненный стиль влияют разные обстоятельства, семья, наши врожденные особенности. Но едва ли не самый важный фактор — это наша свобода делать свои выводы относительно себя и других людей.

«Дети прекрасные наблюдатели, но плохие интерпретаторы», — как говорил Рудольф Дрейкурс, последователь Альфреда Адлера.

Дети внимательно наблюдают за окружающими, но не всегда делают верные выводы. Часто они создают ребенку много сложностей. Но их можно осознать и двигаться в ином направлении, что делает нашу работу крайне оптимистичной и результативной.

Что я буду делать, работая с запросом матери ребенка?

Прежде всего, мне важно понять, какие установки жизненного стиля лежат в основе поведения ребенка. Я расспрошу маму о том, в какой обстановке растет ребенок, есть ли в семье другие дети, какая между ними разница в возрасте. Мне важно понять, на какие ценности ориентируются в этом доме, какова семейная атмосфера.

Мы проанализируем, как родители реагируют на те или иные действия ребенка. Например, он приходит из школы и говорит: «Никто со мной не дружит. Я одинок, мне грустно». Как мама реагирует? Ей жалко сына (дочь)? Или ее эти слова раздражают? Или она чувствует за ребенка обиду? Все это показательно для понимания цели, какую ребенок преследует.

Дело в том, что каждый из нас, согласно теории Адлера, обладает социальным интересом. Каждый стремится занять свое, особое (не значит первое) место в группе, ощутить свою сопричастность ей (сначала это семья, потом коллектив в детском саду и в школе). Если все складывается благополучно и ребенок чувствует себя смелым, компетентным, он всегда двигается навстречу группе и стремится делать что-то общественно-полезное.

Но если в случае неудачи или по другой причине его чувство принадлежности ущемлено, то интерес к сотрудничеству замещается отчаянной попыткой подтвердить свою социальную значимость. Все свое внимание он направляет на эту цель. Рудольф Дрейкурс выделяет четыре «ошибочные цели», которые может преследовать ребенок:

1. Привлечение внимания. Ребенок может решить, что он важен, только когда все его замечают. И он будет всеми силами добиваться внимания.
2. Борьба за превосходство. Он думает: «Я значим, только когда я сильнее всех и никто не может мной командовать». Его цель — в любой ситуации оказаться сильнее, чем другие, включая взрослых.
3. Месть. Он думает: «Меня нельзя любить. И раз я никому не нужен, я буду мстить и причинять другим боль».
4. Демонстрация своей слабости. Когда ребенок считает: «Я слаб и бесполезен, я ничего не могу», его поведение будет направлено на избегание неудачи. Он пытается убедить взрослых в том, что ни к чему не годен, чтобы к нему предъявляли меньше требований.

И если мы хотим помочь ребенку вернуться к конструктивному поведению и социальной адаптации, мы должны понять эти ошибочные цели. Работая с родителями, мы учим их распознавать, какая цель лежит в основе поведения ребенка. В данном случае, ориентируясь на модель Дрейкурса, я бы предположила, что ребенок преследует первую или четвертую цели — то есть добивается внимания или избегает неудачи.

В зависимости от того, какая из целей подтвердится на первом этапе, я расскажу родителям, какие мотивы и неверные убеждения могут скрываться за его нежеланием ходить в школу. А дальше мы будем ре-ориентировать поведение ребенка, попытаемся задать ему движение в другую сторону, к новым, социально-полезным целям. Вместе с родителями мы будем разрабатывать новые стратегии реагирования на поведение ребенка.

Среди них — подбадривание (не похвала!), привлечение ребенка к поиску решений, введение демократических правил и следование им, развитие у ребенка чувства ответственности и, наконец, вовлечение всех членов семьи в обсуждение задач. С первого раза освоить все это сложно, мы тренируем эти навыки от встречи к встрече.

И постепенно родители сами научаются распознавать, какую цель преследует ребенок. А также осваивают новые способы поведения, научаются вести себя иначе в привычных ситуациях. От этого меняется поведение ребенка, ощущение самих родителей. Всем становится хорошо. Такова, собственно, финальная цель нашей работы.

Как работает с таким случаем гештальт-терапевт?

Рассказывает психолог Алина Алексанянц

Многие родители приходят на встречу в надежде получить четкие ценные указания — что и как делать. Но психолог не дает ни советов, ни, тем более, указаний.

Гештальт-терапия — это терапия контакта. Мы работаем с тем, что человек переживает непосредственно здесь и теперь. Причем проживает сразу на трех уровнях: телесном, эмоциональном и интеллектуальном.

В предложенном кейсе у меня назначена встреча с мамой школьника. Как все происходит? Женщина пришла со своей болью, страхами и переживаниями по поводу сына, и я фокусирую ее внимание, помогаю маме замечать те моменты, которые вызывают у нее самые сильные эмоциональные переживания. Обращаюсь к ее эмоциям, мыслям, телесным ощущениям.

Интересуюсь: как то, что происходит сейчас в кабинете, отражается в ее реальной жизни, как похоже на то, что было в прошлом, и каким образом связано с будущим. Пытаюсь выяснить, какова ее собственная цель, какая неудовлетворенная потребность привела ее в мой кабинет?

Ведь даже когда она говорит про ребенка, она говорит о себе. Невозможно знать, какое решение для нее будет наилучшим. Но как гештальт-терапевт я помогаю найти ей свой, наилучший способ решения в данный момент времени.

Часто выясняется, что ее нынешняя тревога, отчаяние или бессилие находят отклик в событиях ее собственного детства. Например, родители никогда не включались в ее жизнь, и ей очень не хватало их внимания. И поэтому сейчас она бессознательно ведет себя так, как ей хотелось бы, чтобы вели ее родители по отношению к ней.

Или наоборот, родители чрезмерно включались в ее жизнь и у женщины есть установка, что так и должно быть, что это правильно. Но в ее реальных отношениях эта установка не срабатывает и вызывает конфликты с ребенком. Или выясняется, что мама перегружена виной и стыдом перед учителями или родными.

Или боится того, как ситуация отразится на будущем сына, и перекладывает на себя всю ответственность за происходящее. То есть во время нашей работы мама начинает по-новому видеть положение дел, и это дает возможность найти путь разрешения проблемы.

В гештальт-подходе отношения клиента и терапевта выстраиваются как диалог равных людей, имеющих жизненный опыт, знания, дополняющих и обогащающих друг друга.

В результате нашей работы мама может прийти к выводу, что ей сначала надо разобраться с собой и это поможет в решении школьных проблем сына. Или будет осмысленным прийти в следующий раз вместе с ребенком. Или она решит, что сможет сама с ним поговорить и все обсудить. Она выберет то, что будет актуальным в решении проблем, к чему будет готова и на что у нее будет хватать внутренних сил.

Как работает с таким случаем когнитивно-поведенческий терапевт?

Рассказывает психолог и психиатр Дмитрий Фролов

В своей работе я использую такое направление КПТ, как рационально-эмоционально-поведенческая терапия (РЭПТ). Моя задача — помочь клиенту осознать связь между его мыслями, эмоциями, событиями и поведением. И показать, что он может изменить любую из этих переменных.

РЭПТ считается одним из самых директивных, активных, прагматичных, обучающих подходов. Но все-таки этой маме, которая пришла ко мне на прием, я не могу напрямую сказать, что надо делать. Прежде всего мы выясняем, что произошло, как она относится к тому, что произошло, какие эмоции переживает и как себя ведет в связи с этим.

Если ее эмоции здоровые, функциональные, то мне остается только вооружить ее навыками решения конкретных проблем. Например, ей может не хватать навыков общения, чтобы поговорить с учителями в школе или с собственным ребенком. Может, она слишком сконцентрирована на мыслях, и тогда я обучу ее навыкам переключения внимания, отвлечения и другим копинг-стратегиям.

Но скорее всего, можно предположить, что она все же переживает сильную тревогу. Это одна из тех дисфункциональных эмоций, которые мешают жить и которую нам предстоит перевести в здоровое, функциональное волнение. Для этого нужно выяснить, какие иррациональные верования лежат за этой эмоцией.

Например, это может быть абсолютистское требование к ребенку учиться только на отлично. Или ощущение себя плохой матерью, или преувеличение последствий плохой учебы и катастрофическое их восприятие («Ужасно, он непременно станет наркоманом!»), или идея, что она не вынесет этих проблем.

Мы должны помочь ей оспорить ее иррациональные идеи (это главная задача РЭПТ) и изменить на рациональные. Разными методами, например, используя сократический диалог, я помогу ей понять, что наши желания — всего лишь желания. Что ни мы сами, ни другие люди, ни мир не обязаны им соответствовать.

Но, к счастью, мы можем пытаться влиять на себя, других и мир, чтобы наши желания стали реальностью. И на самом деле каждый из нас не является в целом «плохим» или «идеальным».

У каждого есть достоинства, недостатки, достижения и неудачи, значимость и масштаб которых субъективны и относительны. Напомню, что, хотя в мире много очень и очень плохих явлений, но по-настоящему ужасные встречаются реже, и эти плохие события мы можем перенести и находим силы справиться, как бы страшно нам ни было.

Мы также поговорим с этой мамой про ценности и цели. Ведь она может даже не знать, зачем и чего хочет от ребенка.

Моя цель как терапевта — помочь этой женщине изменить свое отношение к ситуации и понять, что она не становится плохой матерью, если у ребенка есть проблемы, и что она делает все, что от нее зависит, но не в ее силах полностью контролировать его жизнь. Мне важно, чтобы она понимала свои цели и ценности и научилась использовать навыки (решения проблем, общения, управления вниманием, осознанности, стрессоустойчивости).

Если эта женщина сможет описать свои переживания как функциональные и понимает, что она может сделать, и делает это, я могу считать задачу выполненной. В итоге это должно помочь справиться с трудной ситуацией, улучшить ее, а если это невозможно, то принять ситуацию, как она есть.

О принципах работы в методах системной семейной психотерапии, интермодальной терапии экспрессивными искусствами и экзистенциального анализа читайте здесь.